Каору Такамура - Она (Новая японская проза)

• Название: Она (Новая японская проза)
• Автор: Каору Такамура
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2003
• ISBN: 5-94145-164-4

...Сейчас в Японии разворачивается настоящей ренессанс «женской» культуры, так долго пребывавшей в подавленном состоянии. Литература как самое чуткое из искусств первой отразило эту тенденцию. Свидетельство тому — наша антология в целом и данный том в особенности.

«Женский» сборник прежде всего поражает стилистическим и жанровым разнообразием, вы не найдете здесь двух сходных текстов, а это верный признак динамичного и разновекторного развития всего литературного направления в целом.

В томе «Она» вы обнаружите:

Традиционные женские откровения о том, что мужчины — сволочи и что понять их невозможно (Анна Огино);

Экшн с пальбой и захватом заложников (Миюки Миябэ);

Социально-психологическую драму о «маленьком человеке» (Каору Такамура);

Лирическую новеллу о смерти и вечной жизни (Ёко Огава);

Добрый рассказ о мире детстве (Эми Ямада);

Безжалостный рассказ о мире детства (Ю Мири);

Веселый римейк сказки про Мэри Поппинс (Ёко Тавада);

Философскую притчу в истинно японском духе с истинно японским названием (Киёко Мурата);

Дань времени: бездумную, нерефлексирующую и почти бессюжетную молодежную прозу (Банана Ёсимото);

Японскую вариацию магического реализма (Ёрико Сёно);

Легкий сюр (Хироми Каваками);

Тяжелый «технокомикс», он же кибергротеск (Марико Охара).

(из предисловия)

---

— Так и не сумел похудеть?

— Да нет, сумел. До десяти килограммов уже совсем чуть-чуть оставалось, но тут Жюли взяла и послала его. А про нынешнего своего она говорит коротко: вот это, говорит, мужик! Ему сорок лет, холостой. Художник — делает для ванных гравюры с видами Фудзи. Я его пару раз видела. Плечищи! А рост — просто скала какая-то. По улице идет — земля дрожит. Если в метро какая-нибудь шпана безобразничает и все пассажиры смотрят в другую сторону, этот на них один раз цыкнет: «А ну, тихо там!» — и все дела. В общем, одним словом, «вот это мужик!». Над нами, этажом выше, живет один малолетний придурок, который повадился ночь-полночь шуметь и грохотать. Сколько раз я ходила к его папаше жаловаться, тот и слушать не хотел. Пусть, говорит, ребенок порезвится. Пожаловалась Жюли — он рукава засучил, поднялся наверх и исполнил свой коронный: «А ну, тихо там!» Папаша и придурок с тех пор — тише воды, ниже травы. Настоящий мужик. Соседи уверены, что в нашей квартире поселился член якудза[4] с двумя любовницами.

— А разве этот господин прямо живет у Жюли?

— А? Нет… То есть теперь уже да, Он недавно к нам переехал. Они сейчас ищут другую квартиру. А пока живем втроем. Он занял маленькую комнату — там ничего нет, голые стены, — пытаюсь я увести разговор в сторону. — Только книги стопками. Он — маньяк по части чтения. У нас там недалеко букинистический магазин, а перед ним ящики, в которых горой навалены книжки по сто иен штука. Так наш Геркулес набирает целую груду, даже не глядя на названия, притаскивает домой и прочитывает от корки до корки. Потом относит на помойку и в тот же день приволакивает новую груду.

— Интересно вы про него рассказываете.

— Ну так. «Вот это мужик!» Сами понимаете.

— А что, ваша подруга красивая?

— Спрашиваете! Разве дурнушка может сказать ухажеру: «Похудей на десять килограммов»? Разве я бы такое брякнула? Сама на диете сижу.

Похоже, Ю-сан не на шутку заинтересовался роковой Жюли. Поворот, конечно, неожиданный, но такой уж я человек — не могу оставить любопытство собеседника неудовлетворенным. И весь остаток вечера (мы потом еще в бар пошли) я рассказывала 10-сан про жизненный путь своей подруги, ее внешность, хобби и даже любимые блюда. Ушел он совершенно удовлетворенный.

А надо сказать, что дело было как раз накануне Валентинова дня, я и шоколадку заранее приготовила. Сую ее Ю-сан, а он уже такой хороший, еле языком ворочает. Эх, надо было с шоколадкой подъехать до того, как всплыла роковая Жюли…

Вспомнилось стихотворение:

Позднее раскаянье.
Поглядишь назад —
Где ж была соломка.
Как упал на зад?

Я ждала поезда, стоя на пустой, гулкой платформе (неужели еще недавно здесь было такое столпотворение?), и думала про Ю-сан. Точнее, про свою шоколадку, небрежно сунутую им в «дипломат». Он. конечно, про нее забудет. То-то удивится, когда найдет у себя в портфеле через пару дней. Озадаченно прищурится. Возникнет две-три версии о происхождении этого загадочного предмета. Так ничего и не вспомнит. Тряхнет головой и бросит мою бедную шоколадку туда, где уже будет лежать горка ее Валентиновых сестер. Вздохнет: память совсем ни к черту стала. «Комплекс заходящего солнца».

Еще одна синяя птица упорхнула.

Что-то туман в глазах. Потерла пальцами — мокро.

2. Блуждание в потемках

Я тихонечко открыла входную дверь. В прихожей стоял Жюли. Скорбные глаза Кэндзи Савады (из-за них он и получил свое прозвище[5]) смотрели на меня сурово.

— Ассьте, — шепну я, имея в виду «здрасьте».

— Ты знаешь, который нас?

— Акатачас? (А какой такой час?)

— Все шутки шутишь?!

Какие там шутки. Это я с перепугу слова глотаю. Вид у Жюли довольно грозный.

— А что такого? Ну, засиделись с Юко. Я тебе разве не сказала, что я с Юко встречаюсь? Ну, с моей школьной подругой. Она теперь журналистка. Вот устроилась! Знаешь какие деньги гребет? Не поверишь! Не то что я. Но работка у нее тоже не сахар. Думаешь, легко материал для статей собирать?

У меня внутри что-то судорожно сжалось и вырвалось наружу — совершенно неожиданно — хохотом.

— Знаешь, в Тиба есть целый квартал борделей, которые раньше назывались «турецкими банями», а теперь просто «банями». Так, представляешь, редакция ее туда отправила, и бедняжка целый день изображала «банщицу». За такую работенку сколько ни плати — все мало будет. Или, допустим, поступил сигнал, что в одной аптеке из-под прилавка торгуют наркотиками. Так Юко отправляют туда — чтоб купила и все разнюхала… Я не помню, ты с ней встречался? Нет? Обязательно познакомлю. Она на мальчика похожа. Косметики — ноль, короткая стрижка, джинсики, спортивная курточка. А за спиной — здоровенная репортерская сумка. Представляешь, заявляется такая пигалица в аптеку и пищит: «Мне таблеточек, пожалуйста. Тех самых». Ну, ее, конечно, посылают куда подальше. А начальство говорит: сама виновата. Вот такая работенка. Ей бы замуж.

— А я тебе ванну приготовил.

— Ага. Ты слушай дальше. Она мне одну историю рассказала. Неприличную. Тебе интересно? У их газеты есть отделение в Тиба. А напротив, через дорогу, двухэтажный дом: на первом этаже магазин подержанной мебели, на втором хозяева живут. Они вдвоем работают, муж и жена. Часто можно видеть, как они на пару надрываются, тащут какой-нибудь развалюшный диван. Что тут неприличного? А ты слушай. У стариков дочка, в колледж готовится. Окно ее комнаты как раз на улицу выходит. Раз в три дня к дочке приходит приятель — помогает готовиться. Он тоже абитуриент. Сидят занимаются. Скучно, кровь играет. Ну и, сам понимаешь, учебники в сторону и пошло-поехало. Это бы еще ладно, но дочка каждый раз перед этим окно открывает. А как раз напротив, через дорогу, — редакционный мужской туалет. Расстояние — подмигнуть можно. Так у них там сидит специальный дежурный. Как увидит, что у дочки окно открылось, давай названивать по отделам: началось, мол. Через минуту в мужском туалете у окна давка. И главный аттракцион такой. На лестнице непременно появляется мамаша с подносом — чай там, конфетки. Несет наверх, деток угостить. Дочка этого не видит. А из туалета — все как на сцене: тут дочка с парнем, там мамаша с подносом надвигается. Мужики слюну глотают, шепчут: «Давай, давай, торопись!». Наверно, Господь Бог с небес на нас, грешных, примерно с таким же чувством смотрит. Ну вот, старушка уже у двери. В одной руке поднос, другой ручку поворачивает. И тут всякий раз — чудо. Те двое в момент отлетают друг от друга, дочка молниеносным движением одергивает юбку (она никогда не раздевается, как солдат на фронте), лицо — сама невинность. Мирная жизнь семьи не нарушена.

— А чего же она окно-то открывает? Жарко ей, что ли?

— При чем тут «жарко», Она каждое утро перед открытым окном одевается. В редакционном туалете по утрам не протолкнешься,

— Щедрая девица.

— У нее с этими мужиками из редакции родство душ. Она их любит, потому что все люди — братья. А может, просто эксгибиционистка. Или бешенство матки.

— Кстати, а ты знаешь, что «бешенство матки» входит в список слов и терминов, запрещенных к употреблению на телевидении и радио?

— Да? Между прочим, история совершенно правдивая.

Что-то глаза у него подозрительно блеснули.

— А про цензуру на телевидении я тебе могу отдельно рассказать. Тоже чистая правда.

На слове «тоже» я делаю ударение.

— Когда в записи встречается запрещенное слово, там в фонограмме делают такой щелчок или гудок. Слышал, наверно? А когда транслируют концерт Рютаро Камиоки,[6] он же без конца сыплет всякими словечками. Зал хохочет, а телезрители одни щелчки слышат. Такая досада всегда берет! А знаешь, как это делается? Ведь трансляция-то прямая, поди угадай, что он там залепит. Так вот, оказывается, на телевидении есть специальный эксперт по нецензурным словам. Он сидит у пульта и напряженно слушает. Работа нервная, ответственная. Должен нехорошее слово с лету угадать и нажать на кнопку. В его распоряжении максимум две десятых секунды. Работенка — не позавидуешь. Весь, наверно, напичкан похабными словами. Ходячий справочник неприличностей. И нервная система, поди, ни к черту.

— У него, наверно, выделяется специальная секреция на похабщину.

— Смешно! Ты, Жюли, нынче в ударе.

Когда лицо Жюли расплывается в улыбке, от уголков глаз лучиками разбегается по пять морщинок. Их я больше всего в нем и люблю, Поулыбались немножко. Потом помолчали.

— Я волновался.

Моя болтовня, как обычно, подействовала на Жюли благотворно. У него привычка в конце каждой фразы как бы ставить вопросительный знак. К кому вопрос относится — к собеседнику или к самому себе, — неясно. Жюли как бы слегка отстраняется от своих слов. Или прикидывается, что отстранился, а потом подступает по-новой.