Борис Рахманин - Ворчливая моя совесть

• Название: Ворчливая моя совесть
• Автор: Борис Рахманин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1981

Для новой книги поэта и прозаика Бориса Рахманина по-прежнему характерно сочетание точного изображения быта с тягой автора к условным, притчевым формам обобщения. Своеобразным сплетением романтического и буднично-реального, необычностью обычного автор создает особую поэтическую атмосферу в обрисовке современной жизни нашего общества.

---

— Чаем ее поишь, что ли? На рубль как раз два чайника подадут. Эх, ты! Кутила!..

Незадолго перед защитой диплома решился вмешаться и Венделин.

— Хотя мы все трое одного возраста, но в данном случае… Алена, конечно, девушка неплохая, но в данном случае…

— Венделин, не мычи! — листая конспект, со смехом подбодрил его Эдуард. — Телись!

Бронников понял их по-своему.

— Вы что? За диплом мой волнуетесь? Да? Не завалю, не бойтесь!

— Не только в дипломе дело, Коля. Тебе предстоит… Э-э… Долгий путь, работа… Ты же геолог! — Венделин мучительно подыскивал нужные слова. — И я уверен, что ты… Ты способен на большое движение… Ты… А она… У нее…

— Гловачек, телись! — листая конспект, снова включился в разговор посмеивающийся Лепехин. — Ну, больная она! Сердцем болеет! Так? Инвалидка! На черта же она тебе сдалась? У тебя что, Коля, временное помутнение рассудка? Мы с Венделином уже давно хотели тебе высказать. Так ведь, Венделин?

— А это, друзья, не ваше собачье дело, — побледнев, выговорил Бронников, — не ваша забота, — и бросил на стол металлический, только что взятый взаймы рубль. Ушел.

Они и в самом деле пили с Аленой чай в тот вечер. На набережной, напротив «Интуриста», располагалась очень уютная чайхана. На два чайничка, на блюдце колотого сахарку нашлось у Алены. Третий — без заварки — просто кипяток официант подал им бесплатно. Алене слишком крепкий нельзя было. Разбавляли.

— А, понимаю, — сказал официант, — чтоб цвет лица у красавицы не портился, правильно?

— Правильно! — согласились они со смехом.

Потом гуляли по скверам и садам вдоль тяжело плещущегося, необыкновенно грязного, маслянистого, серого моря. И все же — море. Не только нефтью здесь пахло, но и водорослями, рыбой. Долетал и дразнящий аромат люля-кебабов. Злачных мест на набережной хватало. Алена срывала то с одного дерева листочек, то с другого, то с одного куста, то с другого… Давала ему поглядеть, понюхать, пожевать.

— Это дуб пробковый. Смотри, какие иголочки по краю листа. От коз таким образом спасался, а не знал, бедный, что не листья, а кора его людям понадобится, ничем кору свою не вооружил. А это каштан, а вот самшит. Пуэрария! Семейство бобовых. Посмотри, как компактно, целесообразно расположены листья! А это амбра! На звезды похожи листья, правда? Иглица, кизил… Платан, рускус, кедр… Гинкго! Листики словно веер. Это очень древнее дерево, реликтовое!.. — И вдруг, совершенно непоследовательно: — Ой, мяса как хочется!

Бронников со вздохом развел руками.

— А давай в кредит! — предложила она.

…Сели за столик. На воздухе. Почти в темноте. Электричество далеко. Вскоре подбежал чернокудрый молодой человек в белой нейлоновой сорочке с блокнотиком и карандашом. Словно хотел взять у них интервью.

— А у нас денег нет, — виновато сказала ему Алена.

— Стипендия завтра, — добавил покрасневший Бронников.

— Я, дорогой, завтра не работаю. Принеси послезавтра. Не затруднит тебя, дорогой?

Через пару минут ассорти дымилось на столе: шашлыки, люля, кусочек цыпленка. И сулугуни появился, и зелень, и лаваш. И запотевшая бутылка темно-красной «мадрассы». Сверкая улыбкой, официант прикладывал к сердцу свободную от подноса руку, клялся, что сам удовольствие получает. «Спасибо, что зашли!»

Вернулся Бронников в тот вечер поздно. Лепехин уже спал. А Гловачек, судя по тому, как он вздыхал, ворочался, — еще нет. Бронников улегся, улыбался в темноте, а Венделин все ворочался, кряхтел… Наконец Бронникову это надоело. Поднялся, зажег свет, принес полстакана воды и большую белую таблетку.

— Это снотворное. Завтра рано вставать, спи!

«Завтра нам рано вставать с Бондарем, — думал Бронников, невидящим взглядом уставясь в белое окно, — надо спать, спать…» Но, вопреки этому самовнушению, поднялся, вынул из секретера толстую папку с бумагами — все, что копил в течение последних двух лет для того, чтобы…

— Так ты что, не спишь, оказывается? — подал голос Бондарь. — Спи. Рано вставать.

— Взгляни, — войдя к нему в комнату, Бронников развязал тесемки папки, стал вынимать из нее карты, графики… — Взгляни, это все, что у меня пока есть. Я подтверждения ждал, удачи… Как раз Сто семнадцатая должна…

Бондарь демонстративно перевернулся на другой бок.

— Оставь на столе, — хмуро проговорил он, — и иди спать. Слышишь? Ложись спать!

12

А Бронникову не спалось. Вспоминал, как отправились они вдвоем с Бондарем в Чехословакию. Сначала, конечно, в Москву. Оттуда в Братиславу позвонили. Бронников позвонил…

— Венделин? Гловачек? Привет! Бронников! Да! Помнишь, значит? Ну, спасибо! Да! Сегодня ночью! С товарищем! Бондарь! Бондарь его фамилия! Дмитрий! Работаем вместе! В разведке! Ну-у?! Жаль! Мы, значит, к тебе, а ты — в Москву? На конференцию? По космической геологии! Ух ты! На Луне, что ли, нефть искать хочешь? — он повторял все, что произносил Гловачек. Для Бондаря, чтобы тот был в курсе разговора. — Не на Луне? А где же тогда? Мировые возможности? Перспективы? Ясно! Из космоса? Сам, что ли, полетишь? Не сам? А я уж было позавидовал. Так что же, не встретимся, выходит? Встретимся? А каким образом? Так-так! Ясно! Придет твой товарищ… Ясно! Ну, до встречи, Венделин! До встречи!

Он рассказал Бондарю, кто да что этот Гловачек. «В одной комнате в общежитии жили. В Баку. Обещает добрый выпивон нам устроить в Чехословакии. Говорит, не забыл. Заметной, видать, фигурой за эти годы стал. На конференции летает, мировые возможности с помощью космонавтов подбивает. А я там… — в голосе его слышалась какая-то смешанная с удивлением досада, — а мы там… Пешочком больше, ножками… Ну, на вездеходах… — Короткий разговор с бывшим однокурсником, кажется, многое затронул в душе Бронникова. — А впрочем, ничего удивительного, — проговорил он после паузы, — Венделин и в институте выделялся. Он, понимаешь, всего себя способен… Он, если уж за что берется…»

В Праге их разыскал Йозеф. Тот самый обещанный товарищ. Молчаливый, как бы слившийся со своим автомобилем в одно целое. Поехали через всю страну в сторону Братиславы. Не особенно разговорчив был Йозеф. Редкие, с какой-то стеснительной, внезапно являющейся, как бы извиняющейся улыбкой фразы: «Пильзен — здесь родился наш Карел Гот. Ну, и наше пильзенское пиво»… «Это Рокицаны». Для большей доходчивости Йозеф включал магнитофон, и четвертым пассажиром новенького «Вартбурга» становился Карел Гот, который, казалось, пел только для них. Останавливался у маленькой корчмы, угощал их пивом. Городки… Городки… Деревни… Почти без перерыва. Булыжная мостовая. Телега с волом. Пикапчик с надписью «Аутоскола». Пашня. Озимь. Трактор «Беларусь» деловито шпарит навстречу. Рокицаны, Лисов, Прибрам… Великолепные домики, чистота. Так чисто, будто знали, что Бронников и Бондарь вот-вот нагрянут сюда с инспекторской проверкой. Сады, белые облака цветущих деревьев. Лес темнеет. В лесу — изредка — то олень мелькнет, то человек в форме, лесник…

В городе Табор Йозеф передал их Яну, еще одному старинному другу Гловачека, улыбнулся им своей извиняющейся улыбкой и отбыл. Ян повез их дальше. Он вез их в кабине неповоротливого грузового фургона-трамбуса. За спиной, в окошке кабины, — лошадиный глаз, белая звездочка под гнедой челкой. Громкоголосый, пузатый — Ян очень напоминал бравого солдата Швейка. Когда-то он сам был жокеем, спортсменом-конником, а сейчас…

— Раньше кони меня возили, а теперь — я их! — хохотал Ян. — Мы едем по дороге второго класса, — объяснял Ян, — здесь не так бензином пахнет. Здесь пахнет совсем наоборот! — и, хохоча, показывал в поле, где крестьяне разбрасывали навоз. — Ммм! Хорошо! — На остановках Ян выводил Эгона, знаменитого, по его словам, фаворита чехословацких ипподромов, прогуливал его. — Погуляй, Эгон, пошевели ножками, а то отвыкнешь! Как твои удила заржавели! Ай-ай, забыли протереть их от твоей слюны, вот и заржавели. Гуляй, Эгон, гуляй!

Города, городки, деревни… Почти смыкаются они друг с другом вдоль дороги второго класса, в срединной части страны, в глубинке.

Ян передал Бронникова и Бондаря Благушеку, Благушек — Эмилу. Эмил Пиште. Пишта был музыкант, композитор. Соответственно и тема разговора в основном была музыкальная, о джазовой музыке. Но вот и Братислава. Старая Братислава, центр… Дворцы с каменными кружевными жабо, витрины, арки, узкие ущелья улиц… Новая Братислава — просторно, воздуха полно. Стекло и бетон одинаковых и все же неодинаковых небоскребов.

— Здесь живет наш министр! — шутливо понизил голос Пишта. — Может, заскочим?

Не в одном доме, впрочем, довелось Бронникову к Бондарю отведать сливовицы и кофе. Кружили по улицам, площадям…

— Что это там, на горизонте? Трубы… Емкости…

— «Словнафт»! Кстати, послезавтра прибывает наконец ваш Гловачек!