Соломон Штрайх - Ковалевская

• Название: Ковалевская
• Автор: Соломон Штрайх
• Издательство: Журнально-газетное объединение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1935

В настоящем издании представлен биографический роман о С.В.Ковалевской (1850-91), российском математике, первой женщине члене-корреспонденте Петербургской АН (1889).

---

Василий Васильевич, как уже указывалось выше, мало интересовался подробностями, относящимися к воспитанию его детей. Меньше всего, конечно, подозревал Корвин-Круковский, какой сложный внутренний мир успел уже образоваться в голове той маленькой девочки, которая приходила к нему с повинной и ждала приговора. Хорошо понимая маловажность проступка дочери, он, однако, твердо верил в необходимость строгости при воспитании детей. Раз уже прибегли к вмешательству главы семьи, он должен проявить свою власть. Чтобы не ослабить своего авторитета, Василий Васильевич строгим и негодующим голосом говорит Софе: «Какая ты скверная, нехорошая девчонка. Я очень тобой недоволен. Поди, стань в угол!»

Двенадцатилетняя девица, которая за несколько минут перед тем переживала с героиней прочитанного украдкой романа самые сложные психологические драмы, становится, как малый ребенок, в угол. В тяжкой обиде она стоит там так тихо, что, случается, отец забудет о ней, а девочка из гордости ни за что не попросит сама прощения. Наконец, папа вспомнит о Софе и отпустит ее со словами: «Ну, иди же, и смотри не шали больше!» Через несколько минут Василий Васильевич забывает об этом мелком эпизоде, а Софа уходит из его кабинета с чувством недетсткой тоски и огромной незаслуженной обиды.

Таково было семейное воспитание Софьи Васильевны,' которая через все детство пронесла твердое убеждение, что она нелюбима в семье.

Дети поместного дворянства получали общее образование в закрытых институтах, устроенных по типу монастырей и отличавшихся всеми их особенностями: оторванностью от жизни, затхлостью нравственной атмосферы, скрытым развратом и внешним фарисейским, благочестием. Родители, понимавшие; вред этой растлевающей обстановки, приглашали в свои дома так называемых домашних учителей на все время ученья. Такой способ обучения также имел свои плохие стороны; главной из них была почти совершенная разобщенность учащихся от сверстников.

В отношении учителя Корвин-Круковским посчастливилось. Переехавший в Палибино Иосиф Игнатьевич Малевич был порядочный человек и добросовестный преподаватель, он обладал достаточными знаниями для общего ознакомления учениц с литературой, историей и математикой, всем, что требовалось от дворянских дочерей.

В долгие зимние вечера, когда не было гостей, Малевич составлял Василию Васильевичу компанию за карточным столом или развлекал беседой Елизавету Федоровну. Когда старшая дочь Анюта стала устраивать домашние спектакли, Малевич и тут помогал — хлопотал и возился за кулисами, безропотно играл все роли, которые навязывала ему шустрая ученица.

Больше всего Софа полюбила математику и этим радовала сердце генерала, который по своей специальности артиллериста хорошо знал эту науку и любил: ее. Развитию в девочке влечения к математике способствовали беседы ее дяди, Петра Васильевича, и некоторые; другие обстоятельства. Дядя часто говорил своей маленькой племяннице о квадратуре круга, об асимптотах — прямых линиях, приближающихся к кривой в бесконечно далекой точке, и тому подобных мудреных вещах, представлявшихся Софе чем-то таинственным и в то же время особенно привлекательным.

К этому влиянию дяди прибавилась еще одна счастливая случайность. Когда отделывали палибинский дом в 1858 году, не хватило обоев для оклейки одной детской комнаты. Посылать в, Петербург за обоями было слишком хлопотно. Решили оклеить стены софиной комнаты бумагой, валявшейся на чердаке. Взяли литографированные записки лекций по диференциальному и интегральному счислению знаменитого математика М. В. Остроградского, которого в молодости слушал Василий Васильевич.

Софа часами простаивала возле этих обоев и разбирала выведенные на них чертежи. Она нашла здесь вещи вроде тех, о которых говорил дядя Петр Васильевич, и просила у него разъяснений. Дядя не знал того, что интересовало Софу. Малевич тоже не был достаточно сведущ в этих вопросах, но дал своей ученице имевшиеся у него книги из разных областей высшей математики. Девочке приходилось доискиваться смысла чертежей собственным размышлением. В этом отношении с Ковалевской произошло то же, что с гениальным Гельмгольцем, который в детстве, строя домики из палочек, так хорошо изучил геометрию, что впоследствии основные ее теоремы не были для него новостью.

Так было и у Ковалевской. Когда она через несколько лет после рассматривания чертежей на палибинских обоях брала в Петербурге первый урок диференциального счисления у известного преподавателя математики А. Н. Страннолюбского, тот удивился, как скоро, Софья Васильевна охватила и усвоила понятия о пределе и о производной, «точно наперед их знала». Учитель так именно и выразился. «И дело, действительно, было в том, — пишет Ковалевская, — что в ту минуту, когда он объяснял мне эти понятия, мне вдруг живо припомнилось, что все это стояло на памятных мне листах Остроградского, и самое понятие о пределе показалось мне давно знакомым».

Софа увлеклась математикой настолько, что стала пренебрегать другими предметами. В виду этого Василий Васильевич решил было запретить дочери заниматься математикой, но отменил свое решение, когда старый друг его, профессор физики в морской академии Н. Н. Тыртов, после беседы с девочкой заявил, что Софа имеет исключительные способности к этой науке. С тех пор генерал стал гордиться своей второй дочерью и даже разрешил ей, когда по зимам семья проживала в столице, брать уроки у известного петербургского преподавателя математики А. Н. Страннолюбского.

Так от добродушной снисходительности к увлечению Софьи Васильевны «мужской» наукой семья Корвин-Круковских перешла к признанию ее необыкновенного дарования и права на занятия высшей математикой. Но чтобы дочь родовитого дворянина и крупного помещика училась в университете! Чтобы Софа посещала аудитории и лаборатории! вместе со студентами! Это не укладывалось в голове Корвин-Круковского.

Движение 60-х годов было, однако, сильнее феодальных предрассудков палибинского помещика.

ЗНАКОМСТВО С Ф. М. ДОСТОЕВСКИМ

Первой заявила отцу о желании уехать в Петербург, чтобы учиться в высшей школе, Анна Васильевна.

Все предварительное воспитание старшей Корвин-Круковской было таким, что деревенская жизнь ее совершенно не удовлетворяла. Она не любила ни гулять, ни собирать грибы, ни кататься на лодке. Одно лето пристрастилась к верховой езде, но больше из подражания героине какого-то романа. О занятии Анюты хозяйством не могло быть и речи: такое предложение показалось бы нелепым! и ей самой, и всем окружающим. Назначение старшей дочери Корвин-Круковских — царить на балах. «Нашу Анюту, когда она вырастет, хоть прямо во дворец вези. Она всякого царевича с ума сведет», — говаривал Василий Васильевич, разумеется, в шутку, а Анюта принимала эти слова всерьез.

Часто приходила Анна Васильевна к отцу и со слезами на глазах упрекала его за то, что он ее держит в деревне. Василий Васильевич большей частью отшучивался. Иногда он снисходил до объяснения и серьезно доказывал дочери, что в связи с упразднением, крепостного права обязанность каждого помещика жить в своей деревне. Бросить теперь имение значит разорить всю семью. После таких разговоров Анюта уходила в свою комнату и горько плакала. Зимние поездки в Петербург разжигали в девушке вкус к удовольствиям. Только втянется в столичную жизнь, возвращайся в Палибино: опять безлюдье, безделье, скука, скитанье целыми часами из угла в угол по огромным комнатам деревенского дома, чтение романов и романы в мечтах.

Порешила Анна Васильевна поступить в медико-хирургическую академию. Пришла к отцу и просит отпустить ее одну в Петербург — учиться. Василий Васильевич пытался обратить просьбу дочери в шутку. Анюта не унималась, горячо доказывала, что из необходимости родителям жить в имении не следует еще, что и ей надо запереться в деревне. Генерал рассердился и прикрикнул на дочь, как на маленькую: «Если ты сама не понимаешь, что долг всякой порядочной девушки жить со своими родителями, пока она не выйдет замуж, то спорить с глупой девчонкой я не стану!» Анюта сдалась, но отношения между нею и отцом стали очень натянутыми; взаимное раздражение росло с каждым днем. В семье был полный разлад.

Елизавета Федоровна страдала за дочь, но не знала, как помочь ей. В дело вмешался Малевич. До поступления в семью Корвин-Круковских он был учителем в семье мелкопоместного дворянина Псковской губернии, Ивана Егоровича Семевского. С одним из своих бывших учеников, офицером гвардейского пехотного полка, а затем учителем в кадетском корпусе, Михаилом Ивановичем, Малевич сохранил дружеские отношения, и молодой Семевский часто навещал Иосифа Игнатьевича в Палибине.

В 1861 году М. И. Семевский вышел в отставку с небольшим офицерским чином и занялся, главным образом, литературной деятельностью. Еще до того он напечатал в журналах несколько исторических статей, доставивших ему глубокое уважение Малевича. Последний решил, что 19-летняя мечтательная, поэтически настроенная дочь богатого помещика будет хорошей женой для Михаила Ивановича, имевшего очень скромное состояние, и постоянными рассказами об отличных качествах Семевского привлек внимание Анны Васильевны к своему воспитаннику. Елизавета Федоровна готова была помочь налаживавшемуся роману, ей хотелось вывести Анюту из тяжелой обстановки, создавшейся в Палибине.