Константин Бадигин - Три зимовки во льдах Арктики

• Название: Три зимовки во льдах Арктики
• Автор: Константин Бадигин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1950

О работе и жизни советских моряков за время трех долгих полярных зимовок в дрейфующих льдах рассказывает книга К. С. Бадигина - капитана корабля.

---

Благородная потребность в творческой деятельности ширилась на «Седове» с той же закономерностью, что и на Большой советской земле.

Я уж не говорю об огромной творческой работе, которая велась, так сказать, «на производстве», - изобретательские идеи возникали и в каютах, и в кубрике, и даже в камбузе в таком количестве, словно у нас работало мощное конструкторское бюро. Но и в быту непрерывно появлялись новшества.

Вдруг наш радист Николай Бекасов решает изучать английский язык. Он достает у Шарыпова, который по совместительству выполняет функции заведующего библиотекой, учебные пособия и все свободное время зубрит глаголы, приставки и спряжения: он хочет к концу дрейфа научиться читать и говорить по-английски.

Повар Павел Мегер увлекается рисованием. Его альбом испещрен зарисовками из жизни в ледяной пустыне. Механик Всеволод Алферов мечтает написать книгу и с этой целью ведет подробный дневник.

Почти все мы стали страстными фотолюбителями. Кроме того, в часы досуга, когда это позволяла погода, устраивали лыжные вылазки, катались на коньках: уроженец Одессы, Павел Мегер до прихода на «Седова» ни разу не становился на лыжи и поэтому всегда отставал от нас. Я взял над ним шефство, обучил его нескольким нехитрым приемам лыжного бега, и теперь он не хуже других скатывается с большого тороса.

Такому ровному, бодрому состоянию духа немало способствовало то, что нам с первых же дней второй зимовки удалось установить относительно сносные бытовые условия.

Эти условия не имели ничего общего с трудной обстановкой первой зимы. Тогда на кораблях жило 217 человек. Поэтому неизбежно не хватало топлива, теплой одежды, керосина для освещения кают. Теперь наши жилые помещения не уступали иной полярной станции. Даже в каютах доктора, Алферова и Недзвецкого, которые считались наименее теплыми, температура не опускалась ниже 14-15 градусов тепла.

Раз в пять дней проводилась генеральная уборка: мы все чистили, мыли, матрацы и одеяла выносили на лед для проветривания.

Раз в десять дней топилась баня - благо, мылом мы были обеспечены, по крайней мере, на восемь лет.

Одним словом, к годовщине своего ледового дрейфа мы подходили с неплохими итогами, и у нас было, что сказать на предстоящем торжественном вечере. Было о чем написать в газеты, которые за два-три дня до годовщины буквально бомбардировали нас «молниями», требуя статей, очерков и корреспонденции. Мимоходом замечу, что авторы этих запросов, видимо, не совсем точно представляли себе обстановку нашего дрейфа, предполагая, что мы можем отдавать литературному творчеству целые дни: каждой газете требовалась обязательно «подробная и обстоятельная» статья и обязательно «немедленно». Если же мы не успевали присылать немедленно, то нас беспощадно подгоняли новыми «молниями». Одна почтенная столичная газета ухитрилась оказать давление на автора этих строк не только через руководство Главсевморпути, но даже... через семью.

Я получил от жены телеграмму:

«Вышли, пожалуйста, статью поскорее. Очень настаивают...»

Уже за декаду до годовщины мы почувствовали, что этот день не пройдет незамеченным и на Большой земле. Узкие рамки скромного праздника пятнадцати моряков, затерянных в ледяной пустыне, расширялись: к нам прибывали приветствия из самых дальних углов СССР.

Вдруг прибыла такая телеграмма:

«Пионеры школы, №152 города Ташкента хотят стать такими, как вы. Телеграфьте эпизоды дрейфа оглашения сборе».

Потом радисты приняли сообщение из Владивостока:

«Краснофлотцы анской части салютуют флагу СССР, который вы с честью пронесли самые северные широты мира».

Были и такие телеграммы:

«Молнируйте, куда обратиться, чтобы сменить вас полярной вахте...»

Дальше шло десять-пятнадцать подписей.

Из Всесоюзного радиокомитета сообщили, что 23 октября специально для нас устраивается радиопередача.

Больше того, нам предложили дать заявки, что именно хотел бы слышать каждый из нас.

Тут уж поднялся целый переполох. Это предложение было настолько неожиданным, что культработник нашего месткома - все тот же неутомимый Николай Шарыпов - даже немного растерялся.

В кубрике начались разговоры и совещания. Коллективно вспоминали фамилии композиторов, названия музыкальных произведений, - не так уж часто нашим механикам и матросам удавалось быть в опере и в консерватории, хотя музыку любили все, любили так страстно, что все сто пластинок нашего патефона были известны наизусть.

В конце концов, наша коллективная заявка была написана. Хотя она выглядела довольно пестро, зато ее составляли от всей души.

Я попросил, чтобы у микрофона были исполнены баллада Рубинштейна «Перед воеводой молча он стоит» и вальс из оперетты «Корневильские колокола». Доктор хотел прослушать свою любимую арию Ленского из «Евгения Онегина» и «Музыкальный момент» Шуберта. Андрей Георгиевич представил заявку на арию Томского из «Пиковой дамы» и «Балладу о блохе». Токарев просил исполнить арию князя из «Русалки» и «Жаворонка» Глинки. Буторину хотелось услышать жалобную русскую песню «Алые цветочки», а Мегер захотел, во что бы то ни стало послушать грузинскую народную песню «Сулико». Наконец Трофимов просил организовать выступление Краснознаменного ансамбля песни и пляски под управлением профессора Александрова.

Когда все заявки были отосланы, все статьи написаны и отправлены, все итоги подведены, нам осталось выполнить наименее сложную часть предъюбилейных приготовлений: выработать распорядок праздника.

Так как работы по подготовке глубоководных измерений у нас все еще оставалось очень много, а поставленный нами срок - двадцатилетие ВЛКСМ - уже приближался, я решил не терять попусту целый день, тем более что 23 октября приходилось на канун выходного. Поэтому празднование годовщины было отложено на вечер, после окончания работы. В 20 часов было назначено торжественное собрание, к которому я подготовил небольшой доклад об итогах нашей работы за год. Вслед за этим в программе значились парадный ужин, вечер самодеятельности, а в 1 час ночи по местному времени (оно сильно разнилось от московского) радистам было поручено включить репродукторы: родные и близкие голоса родины должны были донестись к нам в самом разгаре праздника.

Следует сказать здесь несколько слов о приготовлениях к нашему парадному ужину. У меня сохранилось праздничное меню, тщательно выписанное рукою доктора, в нарядной рамке, разрисованной цветными карандашами. Глядя на него, я вспоминаю, с каким старанием мы втроем - я, доктор и Андрей Георгиевич - подыскивали среди продовольственных запасов что-нибудь такое, что могло бы потрясти воображение наших товарищей. Эти старания в конце концов увенчались успехом. Вот как выглядело наше праздничное меню:

Ужин

1. Пирожки мясные.

2. Холодец свиной.

3. Селедка с гарниром.

4. Кильки.

5. Шпроты.

6. Колбаса брауншвейгская.

7. Сыр.

8. Севрюга в томате.

9. Сардинки.

10. Корнишоны.

Десерт

1. Пирожное «Наполеон».

2. Печенье «Попурри».

3. Варенье «Чернослив», «Абрикос», «Черешня».

4. Шоколадные конфеты «Дерби», «Лебедь», «Теннис».

5. Какао.

6. Кофе.

7. Чай со свежим лимоном.

8. Шоколад «Миньон» и «Стандарт».

Правда, продукты, из которых приготовлялся наш парадный ужин, были не первой свежести, - большинство из них уже полтора года путешествовало в месте с «Седовым». Но мы не привыкли считаться с такими мелочами. Александр Александрович Полянский с помощниками в великой тайне составлял по своим рецептам карту напитков. Они кипятили ароматные сиропы, полученные из засахаренных лимонов, черники, кофе и даже... витаминного гороха. Все это комбинировалось с разными дозами спирта, и, в конце концов, получались такие удивительные напитки, как ликер «84-я параллель», «Витаминная горькая» или «Ликер ААП», название которого довольно прозрачно замаскировывало инициалы изобретателя...

И вот наступило долгожданное 23 октября. Этот день начался, как обычно: вахтенный разбудил людей, мы позавтракали и разошлись по судовым работам. Машинная команда продолжала готовить лебедку для глубоководных измерений. Буторин и Гаманков возились на льду, устанавливая прибор для измерения осадков. Радисты заряжали аккумуляторы от аварийной динамомашины. И только праздничные флаги, развевавшиеся над кораблем, напоминали о том, что этот день не такой, как все.

В 17 часов 30 минут судовые работы были закончены. Люди разошлись по своим каютам, чтобы немного отдохнуть и привести себя в порядок. Возник большой спрос на горячую воду, мыльный порошок для бритья, нитки, иголки. Из рук в руки переходил утюг - драгоценный в наших условиях предмет, торжественно преподнесенный мне перед отлетом последнего самолета хозяйственным буфетчиком «Седова» Иваном Васильевичем Екимовым, который проработал на нашем судне 23 года и очень неохотно расставался с ним, - только настойчивые предписания врачей заставили старика покинуть зимовку.