Константин Бадигин - Три зимовки во льдах Арктики

• Название: Три зимовки во льдах Арктики
• Автор: Константин Бадигин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1950

О работе и жизни советских моряков за время трех долгих полярных зимовок в дрейфующих льдах рассказывает книга К. С. Бадигина - капитана корабля.

---

Проказы и приключения наших четвероногих доставляли всем много развлечения. Упомяну здесь об одном из таких мелких, но забавных происшествий, скрашивавших нашу однообразную жизнь. Это история о том, как Джерри и Льдинка лишили Алферова, лавров научного работника.

Как ни старались мы обогреть свою кают-компанию, на ее стенах нет-нет, да и появлялся иней. Больше всего инея скоплялось на головках двух болтов, проходивших сквозь деревянную обшивку стен. С течением времени на этих головках как-то образовались причудливые наросты ледяных кристаллов. Чем сильнее был мороз «на дворе», тем эти кристаллы становились солиднее. И, наоборот, когда температура наружного воздуха повышалась, головки болтов оттаивали.

Наш третий механик, человек не по летам степенный и рассудительный, долго присматривался к этим болтам. Наконец он заявил критически и безапелляционно:

- Не понимаю, зачем нужно ходить на мороз в метеобудку, когда все данные для сводки можно получить здесь же, в кают-компании!

И он разработал целую систему наблюдений над болтами, доказывая, что с их помощью можно определять не только температуру наружного воздуха, но даже силу и направление ветра. Болты прозвали «универсальным научным прибором „Эскимос“ имени Алферова». В течение нескольких недель третий механик исследовал свои болты, пытаясь предсказывать погоду. Иногда его предположения совпадали с данными приборов, и он гордо заявлял:

- Вот видите, мой аппарат никогда не ошибается!..

Но в самый решающий момент, когда некоторые уже готовы были признать за третьим механиком талант синоптика-провидца, произошло непредвиденное событие. Джерри и Льдинка, объевшись жареной селедкой, ночью вдруг захотели пить. Воды они не нашли и... «универсальный научный прибор» пал жертвой их жёстких, шершавых языков, - собаки вылизали болты до блеска, сняв с них весь лед. Наутро бедняга Алферов был потрясен неожиданной утратой. Но предпринять что-либо было уже поздно, - к болтам надолго вернулся их прозаический облик...

* * *

...Вот так мы и жили на промерзшем и прокопченном насквозь корабле, среди поэтических полярных пейзажей и сугубо будничных дел. Трагедии ледовых бурь переплетались с мелкими юмористическими приключениями, а научные наблюдения большого значения перемежались ничтожными событиями, на которые в обычной обстановке никто и внимания не обратил бы.

Астрономические наблюдения

Но для нас, оторванных от мира, не было ничего второстепенного и незначащего, - любое происшествие вызывало бурное обсуждение в кубрике и кают-компании. Проходили недели, месяцы, а люди все не забывали о том, как наш кок испортил хлеб в духовке или как Буйницкий с Гаманковым заблудились на льду в поисках палатки...

В неизведанных широтах

Новый год - новые тревоги

Уже в середине декабря наши комсомольцы взялись за сооружение елки.

Но самый большой подарок был приготовлен нашему экипажу Москвой: 18 декабря мы получили молнию из Главсевморпути:

«30 декабря Политуправление будет проводить радиоперекличку членов семьи вашего экипажа с вами. Порядок переклички: ваши родственники будут говорить через станцию имени Коминтерна. Вы будете отвечать телеграфом через Диксон. Сообщите время наилучшего прохождения волн радиостанции имени Коминтерна, а также уверенной связи „Седова“ с Диксоном. Срочно радируйте, кого персонально из родственников, просит вызвать каждый член экипажа».

Мы не заставили ждать себя с ответом. Список приглашаемых к микрофону в тот же день был отправлен в эфир.

Все ходили радостно взволнованные, и только Буйницкий грустил: его родные жили в далекой Чите, и вряд ли можно было рассчитывать на то, что они успеют приехать в Москву к назначенному сроку.

От наших родных сыпались телеграммы:

«Выезжаем в Москву разговаривать с тобой...» «Еду в Москву, слушай меня тридцатого по радио...» «Вызывают Москву для радиоразговора с тобой...»

В Москву ехали отовсюду - из Архангельска, из Мурманска, из Одессы, из Ленинграда. Лишь из Читы никаких телеграмм не было.

В кают-компании и в кубрике только и разговаривали, что о предстоящей перекличке. Другие темы отошли на второй план.

- Нет, ты только подумай, - проникновенно говорил Алферов, ~ подойдут к микрофону моя супруга и дети, и весь мир их будет слушать. Весь мир, а?..

И он осведомлялся:

- Вы, капитан, человек бывалый, в разных морях плавали. Как там, на Цейлоне или на Филиппинах, хорошо слышно наш «Коминтерн»?

Я отвечал утвердительно, и лицо механика расплывалось в счастливой улыбке.

В последний числах декабря у механиков было особенно много работы: предохраняя от ржавчины подшипники, они «вручную» проворачивали гребной вал машины. Для этой цели служит небольшая ручная машинка с целой системой зубчатых колес. Крутить ручку машинки не так уж трудно. Раздражает и утомляет медлительность самою процесса: за день упорного труда удается повернуть вал всего на четверть оборота.

Было много работы и у остальных членов экипажа. Буторин и Гаманков в третий раз принялись плести трос для глубоководных измерений, - уже два раза сработанный ими линь обрывался и тонул на дне океана. Буйницкий обрабатывал магнитные наблюдения и спал не больше четырех часов в сутки. Андрей Георгиевич со своими помощниками брал одну гидрологическую станцию за другой. Мегер хлопотал в камбузе, готовясь к новогоднему банкету.

Одним словом, все мы были заняты, что называется, по горло. И все-таки на этот раз нам казалось, что время тянется очень медленно.

Наконец долгожданное 30 декабря наступило. За полчаса до начала радиоразговора все, против обыкновения, разошлись, по своим каютам, На этот раз каждый решил послушать радио в одиночку, - хотелось создать иллюзию интимной беседы с родными и, хотя бы мысленно, побыть наедине с дорогими сердцу людьми.

Я подвинул репродуктор поближе к койке, лег и зажмурил глаза...

В 19 часов 30 минут из громкоговорителя послышалось знакомое обращение диктора: «Внимание, внимание, говорит Москва...» Речь поэта Гусева, теплое выступление Героя Советского Союза Мазурука и вдруг - чей-то взволнованный женский голос:

«Дорогой, родной Костя!..»

Я вздрогнул. Ведь это ко мне, только ко мне одному из миллионов людей, сидящих сейчас у приемников, обращены эти слова! Радио изменило голос, и было очень досадно, что я не сразу узнал его.

Чувствовалось, что Оля долго готовилась к своему выступлению. Ей хотелось как-то ободрить и поддержать меня. И она говорила о том, что я выполняю почетное задание, что она рада успешному ходу наших научных наблюдений, что весь СССР внимательно следит за дрейфом «Седова». Было немного обидно, что она не говорит о себе. И в то же время возникало какое-то хорошее, теплое чувство: вот настоящая дружба, - ведь ей тоже сейчас нелегко, а она находит горячие, убедительные слова, чтобы поддержать и успокоить меня...

Много времени спустя после встречи на материке Оля рассказала мне, что, отойдя от микрофона, она упала на стул и заплакала в три ручья; кто-то второпях сунул ей в рот ложку неразведенных валериановых капель, и она обожглась ими так, что весь вечер кашляла...

Мы оба хохотали над этим происшествием. Но тогда ей и мне было не до смеха.

«До свиданья, дорогой Костя!..» - послышалось из рупора, и голос диктора произнес: «Дмитрий Григорьевич Трофимов! Слушайте, предоставляем слово вашей жене...»

Теперь пришел черед волноваться и переживать нашему парторгу...

Нет, мы очень хорошо сделали, что решили слушать эту радиопередачу порознь. Мы постеснялись бы во всей полноте почувствовать это замечательное ощущение близости с родными, которых мы не видели так долго.

А диктор все объявляет и объявляет:

«У аппарата Софья Григорьевна, мать старшего помощника капитана товарища Ефремова».

Я слышу из-за тонкой перегородки немного смущенное покашливание Андрея Георгиевича, и он негромко говорит мне:

- Она из Ростова приехала...

А из репродуктора доносится ласковый, немного надтреснутый голос:

«Это я, Андрюша... С тобой говорит твоя мама... Ну, как ты живешь?.. У вас, верно, очень холодно?..»

На корабле старшего помощника не называют Андрюшей. Это имя звучит необычно в применении к бородатому моряку. Но ведь для наших матерей мы всегда остаемся детьми.

Передача движется к концу. Выступили уже все, кроме родных Буйницкого. Значит, они не успели приехать в Москву. Ведь Чита так далеко... И все-таки очень жаль, что наш Виктор лишен такой большой радости.

Я встаю с койки, чтобы пойти к Буйницкому и ободрить его. В это время диктор неожиданно произносит:

«Виктор Харлампиевич! Ваша мать и сестра не смогли приехать в Москву...»