Андре Бринк - Перекличка

• Название: Перекличка
• Автор: Андре Бринк
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

В новом романе известный южноафриканский писатель обратился к истории своей страны в один из переломных моментов ее развития.

Бринк описывает восстание рабов на одной из бурских ферм в период, непосредственно предшествующий отмене в 1834 году рабства в принадлежавшей англичанам Капской колонии. Автор не только прослеживает истоки современных порядков в Южной Африке, но и ставит серьезные нравственные проблемы, злободневные и для сегодняшнего дня его родины.

---

— Тебе случайно не попадался человек, искавший пропавшую кобылицу?

— Какую кобылицу?

Я объяснил.

— Нет, — сказал Николас, — но, если хочешь, оставь ее тут. Рано или поздно за ней кто-нибудь явится. У меня как раз есть пустое стойло, а если кобылица и вправду такая дикая, то Галант будет с удовольствием присматривать за ней. А никто не объявится, так оставлю ее себе. Тогда не придется ехать в Тульбах покупать лошадь.

— Да, лучше держаться подальше от городов, — согласился я. — Житья не стало от этих проклятых англичан.

— Кажется, на сей раз самое страшное миновало, — сказал он. — Я по дороге заглянул к Франсу дю Той, он говорит, что о комиссарах и курьерах ничего не слышно, а ведь уже конец января. Это может означать лишь одно — что они отказались от мысли об освобождении рабов.

— Наверное, у него, как всегда, нашлось о чем поговорить?

— Да, опять разглагольствовал о законности и порядке.

Я расхохотался.

— Пустая болтовня. А все из-за его рожи. Такому уроду нетрудно быть святошей. Он и годен только на то, чтобы произносить высокопарные речи.

Белокурая женщина вошла в комнату, что-то сказав Ферлее про ребенка, и учитель вышел вместе с ней.

— Не вижу я никакого проку в твоей затее с учителем, — сказал я. — Он лишь забьет головы твоих дочерей всякой ерундой.

— Сколько можно об одном и том же. — Он поднялся. — Пошли, покажешь мне кобылицу.

Абель поджидал нас возле двери.

— Запрягать коляску, баас?

— Разве вы не останетесь переночевать? — спросил Николас.

— С удовольствием. — Я обернулся к Абелю. — Подыщи себе место для ночлега у Галанта или где-нибудь еще. Мы поедем утром.

Если мы с мальчиками не вернемся домой, подумал я, Эстер придется как следует поволноваться — такая пилюля ей и нужна.

От конюшни мы направились по саду и по бобовым полям вниз, к захламленному гумну.

— Почему ток у тебя в таком виде? — спросил я, раздраженный его нерадивостью.

— Не было времени привести в порядок после молотьбы, — извиняясь, ответил Николас. — Но я приказал Галанту проследить, чтобы завтра же все расчистили и утрамбовали.

По дороге домой мы прошли мимо краалей и запруды. Сумерки сгущались. Вокруг разливалось ощущение покоя, заполняя всю долину, точно чистая прохладная вода. Со стороны запруды мы глядели на двор фермы с ее крепким домом и пристройками, на учительский домик, конюшни и сараи, краали и хижины, на огороженное стеной кладбище чуть в стороне, пока пустое, если не считать могилы отца Эстер.

Мне припомнилось то беспокойство, которое я ощущал днем. Я был не прав, решил я теперь. Все это вовсе не суета сует. Поглядеть хотя бы на спокойную надежность этой фермы. Да и моей собственной тоже. Во времена нашего прадеда и времена папиной молодости все здесь было диким и нецивилизованным. Но в борьбе с дикарями и хищниками наш народ укротил эти края, и теперь они наши на веки вечные. Нам тоже были знакомы опасности и тревоги — чего стоили одни беспорядки, чинимые рабами в последние годы. Но теперь наконец-то все позади. Благодаря суровым мерам, необходимым, чтобы они понимали, кто тут настоящий хозяин, мы удержали кнут в своих руках, и теперь нам все подвластно. Насколько хватал глаз, земля была наша. Оглядывая ее, я вдруг почувствовал, что мне понятно то глубокое удовлетворение, с которым в конце седьмого дня творения господь осмотрел все им сотворенное и увидел, что это хорошо.

На короткий миг я даже ощутил тоску по Эстер. Ведь как-никак мы сотворены, чтобы быть мужем и женою.

Кэмпфер

Я никогда не думал, что все это пойдет дальше разговоров. Сколько раз мне уже доводилось видеть подобное? — ветер поднимается, затем слабеет и снова стихает. Даже в тот день на гумне я по-прежнему был уверен, что Галант просто притворялся раздосадованным, когда его хозяин не дал втравить себя в очередную ссору. (Хотя, конечно же, нетрудно было догадаться, как именно поведет себя этот человек.) Впервые я почувствовал, что они не ограничатся угрозами, в тот воскресный вечер, когда Галант и Николас ван дер Мерве вернулись домой с учителем. Я, как обычно, отправился к хижинам, чтобы немного выпить с рабами. Долли там не было — слава богу, думал я впоследствии, иначе бы вся моя затея провалилась, — так как ему и Платипасу нужно было починить стену свинарника, сломанную свиньями в отсутствие Дальре.

Я был потрясен, узнав, как далеко продвинулся Галант в своих планах. Во время путешествия он и в самом деле подговорил рабов с соседних ферм к мятежу; в воздухе запахло грозой.

— А ты уверен, что все у вас получится? — спросил я очень осторожно, чтобы не вызвать у него подозрений.

— Конечно, — решительно ответил Галант. — Разве все идет не так, как ты нам говорил? Ты же был с нами с самого начала.

— Да, разумеется. Я просто хотел убедиться в том, что ты относишься к этому всерьез.

— А ты думал, что я шучу?

— Нет-нет. Можешь на меня положиться.

Он внимательно посмотрел на меня, словно пытаясь разглядеть, что таится в моей душе, и наконец сказал:

— Ну что ж, тогда все в порядке. Мы условились начать во вторник ночью. Осталось два дня. Предупреди Долли. У нас каждый человек на счету.

Вернувшись в ту ночь в свою хижину, я не мог сомкнуть глаз. В конце концов я вышел во двор и уселся, прислонясь к дверному косяку и глядя на звезды. Легкие, почти прозрачные облака летели по небу, подгоняемые ветром. Взошла луна. Вдруг мне почудилось, будто не облака, а луна и звезды быстро и бесшумно проносятся над головой. И даже более того: словно сама земля, ферма, двор, хижина и я плывем куда-то в пустоте. Мне пришлось упереться руками в землю, чтобы не упасть от головокружения.

Я закрыл глаза. И в воображении увидел, что мятеж удался: увидел, как мы выступили здесь, в Хауд-ден-Беке, и захватили ружья. Увидел, как мы продвигаемся дальше, переходя от одной фермы к другой, ко все более далеким землям по ту сторону долин и горного хребта, пополняя по пути наши ряды, и вот уже с нами огромная армия, больше, чем у Наполеона, которая, словно ураган, сметает все на своем пути. Я увидел, как мы маршируем по улицам Кейптауна, подбадриваемые криками толпы, как, подобно огромной волне, которую уже ничто не остановит, поднимаемся по склону Горы, с вершины которой на весь мир провозглашаем величественные слова: Liberté, egalité, fraternité! В мечтах я вижу, как ко мне приезжает моя мать, вдруг снова ставшая молодой и красивой, с белокурыми волосами и улыбкой на лице, и я увожу ее в новые места, на земли, которые принадлежат нам и где мы будем жить, а с нами отец и мои умершие братья и сестры и Элси, к которой вернулся разум. Я слышу, как мать говорит мне: «Джозеф, сын мой, я горжусь тобой. Я всегда верила в тебя».

Но затем я вызвал в своем воображении другую картину — картину восстания, потерпевшего поражение. Я увидел маленькую горстку людей, захваченных врасплох и разбитых, увидел трупы, устилающие землю, и калек, ползущих, подобно паукам с перебитыми ногами, как те сотни солдат, которых мне довелось видеть на полях сражений в Европе. Я увидел победителей, скачущих по нашим телам, топчущих их копытами своих лошадей, увидел оставшихся в живых, согнанных в кучу, израненных и оборванных, и в их глазах безнадежный, голодный взгляд побежденных, увидел, как мы, спотыкаясь, бредем длинной колонной, с руками, связанными за спиной, один прикован к другому, а рядом конвой на лошадях, подгоняющий нас кнутами, увидел, как мы висим на виселицах, болтаясь на ветру, а птицы спускаются с неба, чтобы пожирать наши тела, пока от них не останутся одни кости, услышал, как ветер с тоскливым воем бесчинствует в пустых глазницах черепов и между ребрами скелетов. Я увидел свою мать, старую и изможденную, похороненную даже без гроба, с узловатыми руками, сложенными на груди, и с глазами, устремленными вверх в последнем упреке за все, что я так и не исполнил.

Ночь была теплая, но я дрожал от озноба. Никогда прежде я не испытывал такого безнадежного страха. Зубы у меня стучали. А над головой по-прежнему проносились легкие облака, словно весь мир падал куда-то в бесконечном, неостановимом падении.

Величественные лозунги моей юности снова зазвучали у меня в ушах. Но борьба за эти идеалы всегда кончалась неудачей, поражением и горем: мир, покрытый полями сражений, изувеченные люди, трупы и скелеты, лохмотья, голод, плачущие дети, ненависть, насилие, ужас, страх.

Неужели все мечты неизбежно оказываются всего лишь иллюзиями? И есть ли у меня право ради слабой надежды, что на сей раз это обернется чем-то большим, чем просто иллюзией, присоединиться к Галанту и другим в их отчаянной авантюре? И не будет ли это верным способом навсегда лишиться всего, даже надежды?

Но останавливать их было поздно. Они уже решились, и мне никуда не деться — ведь они видели во мне одного из зачинщиков. Если я теперь скажу им: «Посмотрите, это же безумие, я не желаю впутываться в это», они просто перешагнут через меня, и я стану жертвой того, что сам же и накликал. Но что же мне делать? Неужели нет никакого выхода?