Андре Бринк - Мгновенье на ветру

• Название: Мгновенье на ветру
• Автор: Андре Бринк
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-280-01435-4

Андре Бринк — один из нескольких южноафриканских писателей, пользующихся мировой известностью. Роман «Мгновенье на ветру» — среди его лучших. Сюжет его несложен: белая женщина и африканец волею обстоятельств вынуждены проделать длительное, чрезвычайно трудное путешествие по Африке теперь уже далекого прошлого. Постепенно между ними зарождается любовь, которую ждет трагический конец. Их отношения, чисто личные, хотя и с общественной подоплекой, обрисованы с большой психологической глубиной.

---

— Нет, нет, вы меня не поняли. Ну конечно, мы вам поможем. Бедное дитя, остаться вдовой в такие годы. Просто сейчас каждая пара рук дорога.

— Я заплачу, — сухо говорит она.

— Что вы, господь с вами, вот выдумали! Разве я возьму денег за услугу? — Он возвращается к креслу. — Интересно, а что вы хотели мне предложить? — спрашивает он с плохо скрытым любопытством.

Она поднимает лежащее на полу возле ее стула ружье, которое Адам захватил в ту ночь, когда они бежали с фермы де Клерка.

— М-м, — задумчиво тянет фермер, беря ружье у нее из рук, заглядывает в дуло, щелкает курком, гладит приклад. — М-м… Кажется, недурная вещица… Больше-то у вас, наверно, ничего нет?

Она молча берет свой замызганный узел и развязывает ремень. Старики горящими глазами следят, как она развертывает грязную шкуру, потом разочарованно откидываются на спинки своих плетеных кресел.

— И все? — спрашивает хозяин.

Она поднимается со стула и во весь рост встает перед ним в своем измятом шелковом платье, на исхудавших плечах лежат косы, голова высоко вскинута.

— Осталась только моя честь.

— Господь с вами, — поспешно говорит хозяин, уклоняясь от укоризненного взгляда жены. — Я же сказал вам, нам ничего не надо. Мы все должны помогать ближнему, верно ведь? Недели через две нам так или иначе пришлось бы снаряжать в Капстад фургон. У меня есть страусовые перья и яйца, слоновая кость, разные шкуры — сын недавно привез из-за гор. Отправим товар раньше, только и всего. Ну что вы, что вы, не стоит благодарности. А за ружье спасибо.

Она ехала в фургоне, и ей казалось, что все это происходит с ней во сне, никогда за все время их пути она не испытывала такого странного ощущения. И по лесам, и через горы, и через мертвые сожженные равнины они с Адамом шли пешком, и хотя порой казалось, что они шагают как заведенные, все же лишь от них одних зависело идти им или не идти, они сами решали, где остановиться на привал, где свернуть в сторону, где нужно ускорить шаг, где замедлить. Теперь они сидели, подчинившись колыханию фургона, медленно влекомого волами, и не в их воле было изменить свой путь. Казалось, время приближает их к судьбе, с которой они заранее смирились. На Элизабет было коричневое шелковое платье, которое рабыня на ферме выстирала, накрахмалила и выгладила, на Адаме — полотняная рубашка и штаны до колен, которые стали узки старому фермеру. И эта одежда отдаляла их друг от друга. Им было неловко глядеть друг на друга, казалось, они только что обнаружили, что наги.

На козлах сидел старый раб Януарий в надвинутой на лоб широкополой шляпе, с коленей у него свисал длинный кнут из гиппопотамовой кожи. Казалось, волы знают дорогу с закрытыми глазами — сначала узким ущельем к зеленой, с пышной растительностью долине Ваверен, потом свернуть на север и ехать по широкой накатанной дороге вдоль русла извилистой реки до темно-золотых холмов Свартланда, потом опять на юг к огромному гранитному венцу Жемчужной горы. А там уже останется только голая Капстадская низменность, и через несколько дней пути на синем небе появится синий силуэт Столовой горы и станет медленно расти и подниматься выше, выше…

Да, все было словно во сне. Ночью Элизабет приходилось спать в фургоне, а Адам и их возница устраивались на земле под кузовом. Даже днем они вынуждены были идти на всякие ухищрения и делать вид, что встретились случайно. Они не хотели, чтобы старик что-нибудь заподозрил. Впрочем, какая разница? К тому времени, как он вернется на ферму и все расскажет хозяевам, Адам и Элизабет уже будут в безопасности, Адам получит свободу. И все же что-то заставляло их таиться. Страх, что Януарий начнет болтать о них в Капстаде? Да, такой страх у них был, но главное — целомудренная сдержанность, потребность оградить от посторонних взоров то, что до сих пор принадлежало только им одним. Элизабет как бы замкнулась в себе, точно невеста перед свадьбой. День венчания так близок, так неотвратим, и ей хотелось прожить эти последние считанные дни с иллюзией непорочности. Ведь так скоро все развеется. А он, Адам, возможно, думал: «Сейчас, в этом нашем последнем переходе, от которого я не сумел тебя удержать и потому смирился, присутствие старика возницы снова сделало тебя недосягаемой, и я должен поддерживать эту иллюзию, должен даже на мгновение и сам поверить, что это — правда. Скоро я опять буду сжимать тебя в объятиях, скоро я опять обрету тебя. А сейчас нам почему-то надо, чтобы между мною и тобой было расстояние. Это тревожит и, как ни странно, успокаивает».

Да, они были точно во сне. Казалось, они движутся вперед, а земля в это время медленно поворачивается назад, возвращаясь к прошлому, противясь будущему, которое рвалось им навстречу точно ветер, хотя в воздухе не было ни дуновения. Как мы похожи на антидорок, думал он, когда они неслись мимо нас лавиной по саванне, глядя огромными невидящими глазами в глаза своей судьбе.

Не верилось, что они возвращаются. Не верилось, что эти холмы, расстилающиеся вокруг них в темной зелени гигантских вересков, завтра уже будут принадлежать прошлому.

— Ты часто здесь ездишь? — спросил Адам возницу.

Старик перестал жевать табак, выплюнул вбок длинную струю слюны, потом сказал:

— Случается. Раза три-четыре в год.

— Тебе нравится там, на ферме?

— А что ж, нравится. Хозяин неплохой. Мы с ним вместе выросли. У меня жена в Капстаде, потому он всегда меня и посылает с товаром. Жену-то давно продали, еще до того, как мы сюда переселились. Сейчас она уже старенькая, уход за ней нужен, забота. Уезжаю от нее и не знаю, приведет господь еще раз увидеться или нет?

— А если бы тебя отпустили на свободу?

Януарий тихонько рассмеялся.

— Зачем мне свобода? Сейчас обо мне баас печется, а дадут мне свободу — куда я денусь?

— Ты где родился, в Капстаде? — Адам и сам не понимал, зачем расспрашивает старика. Может быть, просто так, чтобы скоротать время, которое тянулось нескончаемо медленно, потому что Элизабет по целым дням лежала сзади них в фургоне и дремала.

— Нет, я родился не в Капстаде, — ответил Януарий. — Меня с матерью привезли с Мадагаскара. Но я еще маленький был, ничего не помню. И слава богу, что не помню, — добавил он, коротко рассмеявшись. Они долго ехали молча, потом он спросил: — Рад небось, что домой возвращаешься?

— Домой? — недоуменно повторил Адам.

— Ну да, в Капстад.

— А, да, конечно. — И, глядя в пустоту, медленно повторил: — Домой. В Капстад.

— Ты ведь давно оттуда?

— Очень. Я уже почти ничего не помню. Приеду и не узнаю, так, наверное, там все изменилось.

— Узнаешь, не волнуйся. Капстад не меняется, сколько я его помню, он всегда одинаковый. Ну, новые дома появились, новые улицы, церковь построили. Вон недавно виселицу новую поставили. А все равно как все было, так и осталось.

— Ты когда-нибудь бывал на острове?

— Это на острове Роббен, что ли? Нет, не бывал. Да и не приведи господь.

…Плеск весел, рассекающих воду, журчанье капель в темноте…

— А ты что, провинился перед законом? — вдруг осторожно спросил старик.

— Нет, что ты, — поспешно возразил Адам. — Я просто… просто плавал туда за фруктами и за водой для питья.

Януарий глянул на Адама старыми, все понимающими глазами и засмеялся.

— Ну и провинился, подумаешь, эка важность, чего скрывать-то? — Он положил в рот еще кусок прессованного табака. — Мне тоже в молодости ох досталось, как только шкура выдержала столько плетей. Горяч был. А к старости кровь остывает, смиряешься. Бунтуй не бунтуй, все едино.

— Моя кровь никогда не остынет, — решительно возразил Адам.

— Молод ты еще, потому и говоришь так. А в старости вспомнишь мои слова.

— Тебя вон отпускают одного в такую даль, — неожиданно переменил разговор Адам. — Скажи, неужели ты никогда не пробовал убежать?

— Убежать? — В водянистых глазах старика выразилось изумление. — Куда ж я убегу? Я раб, я собственность моего бааса.

Адам ничего не ответил.

— Ну а ты, — настойчиво сказал Януарий, — ты разве убежишь сейчас от своей госпожи, а?

Долго молчал Адам, потом коротко сказал:

— Нет, не убегу.

— Ну вот, видишь! — И старик самодовольно засмеялся.

Фургон катился и катился, раскачиваясь и подпрыгивая на ухабах.

— Ступай-ка ты вперед и подгони волов, — распорядился Януарий. — Они сегодня что-то совсем разленились. Я хочу добраться до Жемчужной горы засветло.

Ощущая при каждом движении свое новое платье, Адам слез и пошел впереди упряжки. Совсем немного дней осталось. Интересно, мать все еще работает в поместье? Да жива ли она? Живы ли баас и… и Левис? Может быть, в Капстаде Адама забыли… Нет, там ничего не забывают. И если Левис умер, его казнят. Он спас ей жизнь и тем искупил смерть Левиса, сказала она. Верь мне, Адам, верь, прошу тебя. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Ведь мы уже так близко.