Зинаида Гиппиус - Том 3. Алый меч

• Название: Том 3. Алый меч
• Автор: Зинаида Гиппиус
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-268-00453-0, 5-268-00450-6

В третьем томе Собрания сочинений классика Серебряного века и русского зарубежья Зинаиды Гиппиус (1869–1945) впервые в полном составе публикуются сборники художественной прозы: «Третья книга рассказов» (1902), «Алый меч» (1906), «Черное по белому» (1908), а также ее «Собрание стихов. Книга вторая. 1903–1909» (1910).

http://ruslit.traumlibrary.net

---

– Я нисколько не беспокоюсь. Но все-таки отчего же вы замуж не выйдете?

– Оттого, что я хочу вечно быть влюблена в того, в кого буду влюблена. А для этого мне надо не знать, любит он меня или нет.

– Нет, вы не декадентка. Это просто романтизм, – сказал я, снисходительно улыбаясь.

Зоя прищурила глаза.

– Послушайте, я не умею говорить, я девочка, я говорю только с братом, но все-таки я понимаю, и вижу, и знаю больше, чем вы думаете. Скажите, как, по-вашему, когда человек влюблен, это радость?

– Радость, – согласился я.

– А потом, когда уж объяснились, вышли там замуж, – пожили, – уж этой радости, такой, нет?

Должен был согласиться, что нет.

– Видите! А это особенная радость… Мистическая, – прибавила она важно, подумав. – Так ее и надо хранить. Когда вы влюбитесь – смотрите, никогда не объясняйтесь, никогда! И если хотите, чтобы вас… мистически любили, вы никогда не говорите той, что любите! Но и не говорите, что наверно не любите, Боже сохрани! Это тоже убивает любовь, это еще хуже… Нет, пусть она всегда то верит, то сомневается… Понимаете?

Я в досадном изумлении глядел на хорошенькую, окончательно извращенную и сбитую с толку девочку. И странно, странно: ведь я отлично понимал, что это новые «мистические» предрассудки, которые, пожалуй, похуже добрых старых, отлично видел ребячливую неумелость ее нелепых слов; а между тем (признаюсь с отвращением) мое неприятное чувство от этих слов и от близости этого неясного существа, – крупной, сильной девочки с карими глазами, – вырастало в неопределимый страх. Я никогда ничего не боялся; я всегда отдавал себе во всем отчет; тем более противно было это гнусное наваждение.

– Может быть, и выйду замуж, – вдруг сказала Зоя со внезапными слезами в голосе, – но это потому, что я глупая и гадкая! Вот Арсений не женится. А вы ничего, решительно ничего не понимаете! Это страшно – так ничего не понимать, как вы!

Я сделал над собой усилие, взглянул на нее и с усмешкой сказал:

– Обещаю торжественно, никогда не объясняться вам в любви. Тем более, что никогда и не влюблюсь в вас. Ваша «мистика» нисколько мне не нравится.

Зоя вдруг побледнела, как большая. И сказала тихо и строго:

– Как это грубо. Как это унизительно для вас. Ведь я вас просила… «Нет» – никогда, никогда не надо говорить…

«Ах, так вот что…» – подумал я… но тупой страх мой все-таки не проходил. Точно спасаясь от врага (это глупая-то девчонка – мой враг!), я обвел глазами комнату, нашел милую склоненную головку Тоси с фуксией в негустых волосах и почувствовал свою привычную, ясную радость тела. Это, наконец, успокоило меня, и я почти весело произнес, изменяя тон:

– Зоя! Да что вы? Разве нельзя пошутить? Сами же обидели меня, назвали босяком. Стоит ли танцевать котильон и ссориться? И как знать, кто в кого влюблен? Разве об этом говорят искренно за котильоном?

Зоя улыбнулась и взглянула на меня.

– Правда? Вы шутили? – сказала она совсем по-детски. – Вы не думаете серьезно, что… никто никогда в меня не влюбится? Я ведь не знаю… И мне было бы это очень неприятно. Подумайте!

Наивное лукавство девочки даже забавило меня, и я отвлекся от досадных мыслей. Мы продолжали болтать, почти не танцуя больше. В конце, перед самым ужином, она взглянула на меня лукаво и неожиданно проговорила:

– А знаете, я скоро уеду к тете, в Москву. Там буду держать экзамен при университете. Папа хочет, чтобы у меня был гимназический диплом, а в нашем городе при гимназии мне неудобно. Наша Антонина Ивановна в Одессу уедет… Я слишком велика для гувернантки…

Не дождавшись ответа, она прибавила:

– Вам будет жаль Антонину Ивановну? Или вы уж ей объяснились в любви?

Я понял из этого, что начинаются какие-то смутные внутренние домашние трагедии, что кто-то о чем-то по-своему догадывается, и что мне надо ожидать скорых развязок.

– Полноте, Зоя, – сказал я беспечно. – Пойдемте-ка ужинать. Объясняться в любви кому бы то ни было вы же сами мне запретили. А ваша тетя ведь Граневская? Я ее знаю, как-то даже бывал у нее. Можно приехать, когда вы там будете? Или вас не станут показывать?

Ну уж, конечно, я не поеду к Граневской. Редко кто-нибудь… даже никогда никто не был мне так необъяснимо, так таинственно (сказал бы я, если б верил в таинственность) противен, как эта девочка. Я думаю, это просто идиосинкразия. Бывают же такие глупости!

XII

В моей «мастерской» холодновато, на дворе дождь, Тося сидит у темного окна и плачет.

Слезы, в особенности женские, на меня никак не действуют. Я примиряюсь с неизбежным и терпеливо жду, когда это кончится. Молчу. Переждать всего разумнее.

Тося не останется у генерала, ей об этом уже намекнули. Серьезных сплетен о ней и обо мне до сих пор, кажется, еще не было (признаюсь, это меня удивляло, в таком крошечном местечке!), но кое-что носится в воздухе, со мною стали холоднее. Положим, и я сделался домоседом. Но надо же это как-нибудь кончить! Мне было жаль себя и своего чувства к этой прелестной девушке; я редко испытывал такое сильное влечение. И все-таки тянуть дело по-прежнему было глупо.

– Ты меня не любишь, не любишь, вот что меня убивает, – сказала опять Тося и утерла глаза. – Или я тебя не понимаю. Ты пользуешься тем, что я отдала тебе мою гордость, что я тебя полюбила беззаветно… Я знаю, что должна уйти, не обернувшись, не взглянув на тебя, после твоих слов… И я уйду. Но вот я еще остаюсь, еще спрашиваю тебя, почему? За что? Мне стыдно, мучительно, – и одно оправдание, что я люблю тебя…

– Тося, ведь мы уже говорили об этом. Ты хочешь, чтобы я обманывал тебя. Как я знаю, будешь ты мне мила всю жизнь или нет?

– А я ведь знаю? Знаю?

– И ты не знаешь. Но ты хочешь обманывать себя, а я не могу. В брак вступают люди, оба себя обманывающие.

– И пусть! И это хорошо. Тогда и есть любовь, когда они обрекают себя на неразрывность, потому что верят, что она будет, внутренняя тоже! Так и надо!

– Да ведь я не могу верить, Тося. А ты из-за чего борешься? Не из-за предрассудка ли? Я ни в чем не убеждаю. Но почему тебе важно венчаться? Не странно ли это?

– Нет, нет… Мне важно, что ты не хочешь венчаться… Да, важно… Только не потому… А потому что ты, значит…

Она остановилась, стараясь сдержать слезы.

– Что ты, как говоришь, не веришь вот в эту неразрывность… вечность… и, значит, и сейчас… тоже не любишь. Потому что кто любит – тот верит… Тот непременно верит… Вот как я…

– Тося, деточка моя…

Я подошел и обнял ее. Я хотел сказать ей еще что-то, простое, утешительное, потому что она запуталась, не знала, что ей делать, что думать, и действительно мучилась. Но в эту минуту на балконе послышался какой-то топот, незапертая дверь распахнулась, и влетел студент Вавин, грязный, мокрый и неестественный.

– Брат! – вскрикнула Тося немножко театрально и закрыла лицо руками.

Я отошел и сел к столу.

– Тося здесь? – крикнул Вавин.

– Да ведь вы же видите, что здесь. Он закричал совсем нелепо:

– Значит, это правда? Правда? О, проклятие! Вы соблазнили мою сестру? Бедную девушку? Так я вам должен сказать, что вы негодяй, милостивый государь, вот кто вы!

– Брат, ты не смеешь в моем присутствии оскорблять человека, которого я люблю! Не смеешь! – взвизгнула Тося и кинулась к Вавину.

Но студент и не думал продолжать свои «оскорбления». Он вдруг повалился на стул и бессильно, слюняво зарыдал, неразборчиво повторяя:

– А я так любил… И вот… Какой ужас…

Я принес ему воды из другой комнаты и, когда он немного успокоился, сказал ласково:

– Перестаньте, дружок, никакого ужаса нет. Я вашу сестру и не думал соблазнять. Она неприкосновенна. Спросите ее сами, она здесь.

Он выпил воды, поворочал глазами.

– Однако она у вас. На свиданье. И любит вас…

– Ну, так что ж?

– Она ваша невеста?

– Нет, я не могу жениться ни на ком.

– Вы женаты?

– Да нет, у меня известные взгляды на брак. Это долго объяснять. Но это мои убеждения. Не будете же вы требовать, чтобы человек изменял своим убеждениям?

Он опять помолчал.

– Но в таком случае зачем же она еще здесь? И зачем вы ее увлекали? Зачем вы ее компрометируете? Вы отняли у нее доброе имя, заработок, всякую надежду устроить свою жизнь разумно, ехать учиться…

– Послушайте, дорогой мой, не преувеличивайте. Место свое Тося все равно бы потеряла. О женитьбе я ей никогда не говорил. А что касается до ее мечтаний… Вы слушаете меня? Слушайте: я вашу сестру не соблазнил, потому что соблазн все-таки насилие, а мне нравятся свобода и веселость. Я и теперь ее не соблазняю. Но мне так хочется дать ей хоть какую-нибудь спокойную радость. Я предлагаю ей поехать в Петербург, поступить на курсы и жить, как ей нравится. За это я от нее ничего не требую, слышите? Ничего. Я не признаю для нее никаких обязательств, – как не признаю для себя. Вы поняли?