Зинаида Гиппиус - Том 3. Алый меч

• Название: Том 3. Алый меч
• Автор: Зинаида Гиппиус
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-268-00453-0, 5-268-00450-6

В третьем томе Собрания сочинений классика Серебряного века и русского зарубежья Зинаиды Гиппиус (1869–1945) впервые в полном составе публикуются сборники художественной прозы: «Третья книга рассказов» (1902), «Алый меч» (1906), «Черное по белому» (1908), а также ее «Собрание стихов. Книга вторая. 1903–1909» (1910).

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Монахиня повернула к Андрею лицо. И он узнал ее тотчас же, – это бледное, узкое лицо с розовыми губами, серые глаза, опушенные завитыми ресницами, спокойные и далекие. Он остановился на мгновение, не взволнованный, как будто даже не удивленный. Она молчала и смотрела на него, без улыбки, ожидая.

Наконец он двинулся, не отрывая глаз, подошел ближе. Надо же было что-нибудь сказать. Ведь, в сущности, это все очень просто и естественно. Встретились, потому что живут в одном и том же маленьком местечке. Узнали друг друга. Она – монахиня, но ведь позволительно же монахиням узнавать друзей – чуть не детства. Это, то есть что она – монахиня, конечно, стесняет Андрея… Но и удивляться особенно нечему. Она всегда была странная. Мало ли куда жизнь кидает человека!

И Андрей, приподняв вежливо шляпу, стараясь улыбаться, начал:

– Извините… Если я не ошибаюсь… Мы когда-то встречались…

«Не забыла ли она по-русски? – подумал он быстро. – Да нет, с Тихоном говорила…»

Мисс Май, – монахиня, стоявшая перед Андреем, – не забыла по-русски, потому что сказала ему правильно, с едва уловимой детской мягкостью произношения:

– О, да, мы встречались. Вот сюда пойдем, на лестницу, к морю. Там хорошо. Тихо.

Голос у нее был тот же, не глухой – и не громкий, без всякой резкости.

Черное платье ее легко скользило вниз по ступеням. Андрей молча шел сзади.

Лестница впивалась прямо в воду; невысокие волны, шелестя, набегали на последние ступени. Сверху, с невидной дорожки, слышен был шелест шагов и неясные говоры гуляющих, – а может быть, это был говор моря и шелест листьев.

– Вот здесь, – сказала монахиня, здесь сядем. Здесь хорошо. Прямо в море. Море спокойное, ветра нет.

Она села на низкую и широкую, уступами спускающуюся, ограду лестницы. Андрей, неловко согнув свое большое, тяжелое тело, опустился на ступеньку.

– Выше, выше! Так неудобно!

Он пересел выше, против нее, видел теперь ее всю, – черную на бледном, сверкающем море; только лицо было немного затенено покрывалом.

– Да, это очень странно, – сказал Андрей каким-то любезным голосом. – Вот мы и встретились. Кто бы мог подумать! И какая в вас перемена…

– Я изменилась? – сказала она…

– Нет, лицом не очень… Но…

Он все пристальнее глядел на нее. Конечно, лицо изменилось: все, что тогда в нем угадывалось – теперь можно было видеть. И оно казалось еще светлее и ровнее, узкое, обрамленное белым покровом, прячущим волосы. Не изменилось главное – это было ее лицо.

– Я даже не знаю вашего имени теперь, – продолжал Андрей. – Ведь поступая в обитель, кажется, меняют имя. И мне не приходило в голову, что вы были католичкой.

– Да, я была католичка. В монастыре меня называют Марией, сестрой Марией.

– Сестра Мария… Да… Ну что ж. У каждого своя дорога. Если вы довольны – это все, чего мы можем желать от судьбы. Каждый ищет свое тихое пристанище…

Андрей сам чувствовал, что говорит совсем не то, не так и не тем голосом, каким нужно бы. Но говорил в нем один из его Андреев, приличный, обыкновенный господин, встретивший знакомую. И, казалось, – чего же еще?

– Ваш монастырь в Англии? Вы давно произнесли обеты?

– Обетов я не произносила. Живу в Италии, около Флоренции. Пять лет.

– Ах, не произносили?

– Окончательных.

– Как вы это по-русски не забыли? Удивительно!

– Я ничего не забываю, если узнаю. По-русски я и говорю часто. Во Флоренции всегда, давно, вижусь с русскими. Я Шадрова знаю.

– Ах, профессора Шадрова? Он теперь в Италии? Он очень милый.

Мария-Май вдруг повернулась к Андрею и, слегка сдвинув брови, сказала негромко:

– Андрей, оставь. Говори со мною просто. Мы разве для того встретились, чтоб так говорить? Тебе трудно, потому что ты ничего обо мне не знаешь, а я все знаю, я от Шадрова о тебе знаю и от других. Я тебя все время не забывала.

– Знаешь? – пролепетал Андрей в минутной растерянности. – Что ты знаешь? И я тоже не забывал.

– Да, может быть. Но мы встретились, я знаю – ты не знаешь. Надо, чтобы я тебе рассказала…

Андрей покраснел и внезапно – не то что рассердился, но озлобленно взволновался.

– Что? Зачем ты мне будешь рассказывать? Что мне до тебя теперь? Шадров с тобой говорил обо мне. Мы были близки, я ездил к нему в Петербург, я был с ним одно время откровенен… Потом порвал. Что он мог говорить? Что у меня бывает своя мука? Ну так что ж? У каждого свой червяк. С жиру мы бесимся. Мало ли! И ведь ты не можешь мне помочь? Я не слышал о тебе, не знал, это правда, но теперь, пожалуй, и слов не требуется. Твой костюм за тебя говорит. И мне очень странно, что мы сейчас на «ты». Дико. Нелепо. Я в глаза не видал ни одной католической монахини, а теперь «ты» говорю. Ты, ведь, не от мира сего. Ну, а я от мира. И. мука моя, когда приходит, самая мирская. Ну пусть у меня глупый есть вопрос: «Как жить?» У тебя он благополучно решен: совсем не жить, а Богу молиться, уставы, там, ваши католические соблюдать. Еще вопрос, еще глупее: «Как любить?» Тот и подавно решен: люби ближнего, как самого себя, жалей и благотвори… Ну что ты мне будешь это повторять? Я и сам отлично эти штуки знаю…

– Постой, Андрей…

– Нет, нет! Все ясно. Ты меня ни в чем не убедишь, да и не нужно мне… этого. Оставь меня, как я есть. Поговорим просто. Я, конечно, уважаю чужие убеждения, чужие верования… И твои одежды…

– Эти одежды я скоро сниму, – сказала Мария. Он поглядел на нее в удивлении.

– Снимешь? Уйдешь? Разочарование?

– Нет, не разочарование.

– А что же? Именно – разочарование. Я не ребенок, сестра Мария… Я почти старый человек, кое-что знаю, кое о чем могу здраво судить. Да… Экий я! Я должен был сразу понять, что ты – романтическая натура. Тебя, конечно, не нравственность пленяла тут, а экстазы… В католичестве этому особый простор… Ты, конечно, мечтала быть этакой святой Терезой, отказывающейся от всего ради небесного жениха. Почему же вдруг разочарование?

– Андрей, ведь я хотела рассказать… А ты не слушаешь. Обо мне сам говоришь. Чего не знаешь. И сердишься. Помолчи. Успокойся.

Андрей замолчал с нехорошей душой. Ему было стыдно. Он говорил почти с грубостью.

– Ничего, – сказала Мария. – У тебя очень наболело. Оттого ты такой.

Он улыбнулся, жалко и доверчиво.

– Не знаю… Иногда очень болит, – а то ничего… Как будто ничего нет. Живу, работаю… И ничего. Я бы хотел, чтобы всегда так и шло.

Мария покачала головой. Зеленоватые воды бормотали у ее ног, и она как будто к ним прислушивалась.

– Тогда, Андрей, давно, – помнишь? Тогда я многого еще не знала. Была не права. Говорила – любовь проходит. А она не проходит.

Андрей молчал.

– Потом я жила, много училась, думала. И о тебе все время; и обо всех. Искала.

– Чего искала?

– Слова.

– Какого слова?

– Одного слова. Чтобы уж в нем все было, если его понять. Без слова нельзя. Можно знать без слова, но тогда только для себя. А для других, для всех… – она затруднилась – то есть чтобы с другим вместе дальше узнавать, дать ему, если ему нужно, – как же без… одного слова? В слове один другому… друг другу… и всем – передают.

– Я не понимаю, – сказал Андрей сухо. – Какое слово? Что передают?

– Может быть, я не вполне хорошо говорю. Но я иначе не умею. Ну вот о твоем: как жить? как любить? Ну и все вообще… Ведь все, много-много людей думают и мучаются, и уже знают, что так, как они живут и любят, – так– не очень хорошо… Понимаешь? А как иначе – не знают. И если бы я и знала, как иначе, – то что ж? Надобно не это, а слово, в котором это вмешалось бы, и чтобы слово говорилось и открывалось – многими вместе… Кто не знает одного слова – тот еще ничего не знает.

Андрей усмехнулся, криво и невесело.

– А ты знаешь такое «слово»? Да, кто «слово» знает – тому все пути открыты…

Но она не поняла его игры слов, может быть, потому, что недостаточно хорошо знала по-русски. И продолжала серьезна

– Я искала слова, и нашла… И другие искали, как я, – и нашли. Слово соединяющее. И такое, в нем все. – она протянула к Андрею сжатую белую руку, худую, обвитую четками. – Разомкни его только, а там уже все есть…

И нежно и медленно она разжимала бледные пальцы.

– Это слово «монастырь»? Отрешение от мира? Или экстаз? Или ты не в монастыре его нашла?

– Я везде его нашла. И в монастыре мне нужно было… А ты не понимаешь. Ты все думаешь – слово о том сейчас же, как жить. Жить – в экстазе или в отречении, или еще как-нибудь. Слово – не то. Слово не как жить, а в слове, если его взять и раскрыть, – можно увидеть все о жизни.

Она помолчала.

– А из монастыря я теперь уйду. Им не нужно, у них свое. Скоро уйду.

– Куда уйдешь?

– К другим людям. К тем, которым нужно.

– К кому же это? К бедным? К несчастным? Она взглянула удивленно.