Татьяна Дашкова - Мода — политика — гигиена: формы взаимодействия (на материале советских женских журналов и журналов мод 1920–1930-х годов)

• Название: Мода — политика — гигиена: формы взаимодействия (на материале советских женских журналов и журналов мод 1920–1930-х годов)
• Автор: Татьяна Дашкова
• Издательство: Новое издательство
• Жанр: Культурология
• Год: 2006
• ISBN: 5-98379-049-8

Переход от 1920-х к 1930-м годам можно считать периодом становления советской идеологии: именно в это время она складывается в цельную всеобъемлющую систему, охватывая собой различные уровни жизни, а областями ее экспансии становятся как сфера публичных репрезентаций, так и приватное пространство.

---

Прежде всего она отвечала представлениям советских гигиенистов о полезности для здоровья, удобстве, рациональности. Кроме того, она репрезентировала такие положительно оцениваемые тенденции, как пропаганда здорового образа жизни и занятия спортом[31]. Так, в рубрике «Парижские письма» мы читаем: «Спорт радикально видоизменяет женский силуэт. Бюст ее (современной француженки. — Т.Д.) как бы уменьшился, ноги сделались более стройными и упругими, а руки — более мускулистыми и цепкими… Короткая юбка обеспечивает легкость движений…»; «…приветствуя с т. 3. гигиены и спорта короткую юбку наряду с уничтожением корсета…» [Искусство одеваться 1929 № 3:15; 1928 № 7].

И наконец, в дискурсе западной моды латентно присутствовала идея женской эмансипации, безусловно разделяемая журнальными авторами и отвечающая духу 1920-х годов. Идея женского освобождения, в том числе и благодаря свободной одежде, противопоставлялась пониманию одежды как одного из атрибутов закабаления женщины. Как писала В. Инбер (фельетон «На волоске от истины»), «Женщина, притянутая за свои длинные волосы к семейному очагу…» [Женский журнал 1926 № 2:17].

Однако, как и в обсуждении отечественной моды, в дискурсах, касающихся западных модных тенденций, зачастую присутствовала критика — того же, что страницей раньше безоговорочно поддерживалось (это вообще весьма характерное явление для женских журналов конца 1920-х — начала 1930-х гг.). Так, периодически появляется осуждение мини-юбок и тотальной стрижки волос. Неприятие коротких нарядов (а также косметики, высоких каблуков, шелковых чулок, «утягивающего» белья), как правило, получает гигиеническое обоснование — они вредны для здоровья. Реплики же в защиту кос обычно носят «эстетический» характер — длинные волосы жалко, это красиво и женственно. Например, появляются сообщения о выставках женщин, имеющих длинные волосы, победительницы которых получали большие денежные призы. (См. журнальную фотографию и подпись к ней: «Выставка устроена с целью протеста против стрижки волос…» [Искусство одеваться 1928 № 4:17].)

Однако в ряде текстов о западных модных тенденциях, носящих, как правило, ознакомительный характер и достаточно нейтральных по тону, появляются комментарии не только гигиенического (вроде следующего: «...длинные ногти на производстве очень облегчают отравление при работе с промышленными ядами» [Искусство одеваться 1928 № ю]), но и откровенно политического характера: «…маленькая нога, идеал разнеженной и праздной буржуазки», «Новый фасон костюма, придуманный бездельничающими модницами Лондона» [Искусство одеваться 1928 № 5:16; 1929 № 2:14]). Авторы статей о «Парижских салонах» начинают задаваться идеологическим вопросом: «…на кого, собственно говоря, рассчитаны эти наряды…» [Искусство одеваться 1928 № 9, внутр. стор. обл.]. Возникают образы капиталистов, получающих «баснословные барыши» от модной индустрии и несчастных «колесиков и винтиков» этого механизма: «угнетаемых» мастериц, кружевниц, вышивальщиц, портних, манекенщиц. Последние вызывали особую жалость специальных корреспондентов из Парижа: «…девушка-манекен с наигранной, заученной грацией покорно выступает напоказ», «Покупатель смотрит только на платье. Манекен, как бы прекрасен он не был, для него не существует. Человека тут нет: есть лишь платье и его номер» [Искусство одеваться 1928 № 3: внутр. стор. обл.]. Или аналогичный пассаж о продавщицах, названный «Принудительная физкультура» (подпись к журнальным фотографиям с изображением молоденьких девушек в мини, лежащих с высоко поднятыми ножками): «Ежедневные гимнастические упражнения установлены для продавщиц обувного отделения берлинского универсального магазина. Фирма заботится не о здоровье своих служащих, а о красоте и гибкости ножек „на показ“» [Женский журнал 1926 № 3: 4].

Судя по всему, создатели модных журналов отличались значительно большей толерантностью по отношению к Западу, чем читатели (читательницы), воспитанные на иной, антизападной мифологии. Подобная идеологическая установка не нуждалась в про- или анти-западной «гигиенической» (или любой другой) аргументации: для читателей журналов Запад представлял нерасчленимый конгломерат, некое тотальное «чужое» и «чуждое» (а позднее и враждебное). (Такое понимание предельно лаконично сформулировал поэт А. Жаров: «Мы облик красоты чужой / не называем / красотою» [Женский журнал 1926 № 7: 6]). Париж (Нью-Йорк, Лондон, Берлин) продолжал ассоциироваться с модой как таковой («модное значит из Парижа»), но модой чуждой, не отвечающей требованиям нарождающейся городской культуры в первом поколении. Как написала в своем письме в редакцию укладчица В. Михайлова, «декольте тоже надо применять, но не по парижским модам» [Искусство одеваться 1928 № 1: 6].

В заключение хочется добавить, что проделанный мною обзор женских периодических изданий показал, что, при отсутствии в советской культуре конца 1920 — начала 1930-х годов реально функционирующего института моды институционализирующую роль выполняли журналы. Они формировали на дискурсивном уровне некое виртуальное модное пространство, которое именно в силу своей неподкрепленности (слабой подкрепленности) реальной практикой становилось местом активной идеологической («языковой») экспансии. Причем если в 1920-е годы обсуждение моды и гигиены было способом культурной самоидентификации и, следовательно, объектом политического присваивания, то к середине 1930-х журнальная ситуация изменилась и вопросы моды и гигиены уже не рассматривались как пространство для дискуссий. Женские журналы этого времени перестали быть «идеологическим горнилом»: на смену разнообразию мнений пришло говорение с позиции анонимного авторитета, начисто исключившее возможность для обсуждения и самоидентификации. Закончилось время становления идеологии и началась эпоха ее господства.

Литература

Барт 2003 / Барт Р. Система моды: Статьи по семиотике культуры. М., 2003.

Волков 1996 / Волков В. В. Концепция культурности, 1935–1938 гг.: Советская цивилизация и повседневность сталинского времени // Социологический журнал. 1996. № 1–2.

Гофман 2000 / Гофман А. Б. Мода и люди: Новая теория моды и модного поведения. М., 2000.

Дашкова 1999 / Дашкова Т. Визуальная репрезентация женского тела в советской массовой культуре 1930-х годов // Логос. 1999. № 11–12 (21).

Дашкова 2001 / Дашкова Т. «„Работницу“ — в массы!»: Политика социального моделирования в советских женских журналах 1920–1930-х гг. // Новое литературное обозрение. № 50 (2001).

Жирицкая 2003 / Жирицкая Е. Легкое дыхание: Запах в культурная репрессия в российском обществе 1917–1930-х гг. // Ароматы и запахи в культуре. М., 2003. Кн. 2.

Кирсанова 2002 / Кирсанова P. M. Вместо заключения // Кирсанова P. M. Русский костюм и быт XVIII–XIX веков. М., 2002.

Лебина 1999 / Левина Н. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии, 1920–1930-е годы. СПб., 1999.

Мерненко 1999 / Мерненко И. Конструирование понятия аборта: Дискуссия от разрешения к запрету (СССР, 1920–1936 годы) // Гендерные исследования. 1999. № 3.

Плаггенборг 2000 / Плаггенборг Ш. Революция и культура: Культурные ориентиры в период между Октябрьской революцией и эпохой сталинизма. СПб., 2000.

Стриженова 1972 / Стриженова Т. К. Из истории советского костюма. М., 1972.

Фицпатрик 2001 / Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм: Социальная история Советской России в 30-е годы: Город. М., 2001.

Примечания

1

В терминологии Р. Барта, меня будет больше интересовать не «реальная Мода», а «Мода-описание». См.: [Барт 2003:32–33].

2

См. рассуждение Р. Барта о задачах социологии и семиологии Моды: [Барт 2003:43].

3

Близкий мне подход к проблематике «телесности» через идею «культурности» содержится в диссертации О. Гуровой «Советское нижнее белье как система вещей: социокультурный анализ», рукопись которой была передана мне автором. Работа интересна как своим теоретическим построением, так и анализом уникального материала.

4

Здесь и далее в цитатах курсив мой.

5

Об историческом контексте культурности см.: [Волков 1996:197–200].

6

Примером могут служить героини из к/ф В. Пабста «Ящик Пандоры» и Я. Протазанова «Аэлита». Проблема влияния немого кино на моду 1920-х годов интересно решается в книге Ал. Васильева «Красота в изгнании» и в созданном им цикле телепередач «Дуновение века» (телеканал «Культура», 2002; повтор — 2003).