Сергей Булыга - Чужая корона

• Название: Чужая корона
• Автор: Сергей Булыга
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06893-7

Эта история произошла на самом краю цивилизованного мира, в десяти лигах от Харонуса, на противоположном берегу которого начинается зловещее царство Тартар. Веками местные жители поклонялись лесному повелителю Цмоку, противнику Бога, покровителю дремучей пущи и топкой дрыгвы. Все чаще и чаще выбирался Цмок из логова и людям на глаза показывался. Только каждому он виделся по-разному: то огромным трехголовым чудовищем, то важным богатым князем, то зловещим хозяином оборотней, то ископаемым зверем динозаврусом, то играющим на дудочке добрым духом, выводящим из болота сбившихся с пути людей. Ясно одно — неспроста все это, последние времена наступают, и местному князю со своими гайдуками непременно придется пойти войной на чудовище, посягнувшее на его власть…

---

Так вот, было это ближе к вечеру, я, как того требовал пан каштелян, ехал в середине колонны, следом за мной пан Грютти, и его паны несли череп Цмока. В пуще было тихо, хлопы нас тогда совсем не тревожили. Вдруг впереди послышались крики, заржали кони, раздались выстрелы. Потом по колонне передали, что там убили волколака: он затаился в обочине, но наши его вовремя заметили и сразу убили. Это сообщение меня очень заинтересовало, я ведь еще ни разу до этого на свои глаза не видел волколаков. Я понукнул вороного и быстро проехал вперед.

Вот что я увидел у обочины. Там в траве лежал очень изможденный, оборванный, изувеченный человек. Тем не менее, невзирая на его увечья, мне показалось, что лицо этого человека мне хорошо знакомо. Так оно и оказалось: пан каштелян сказал, что это пан Юзаф Задроба из Купинок. Потом объяснил: про него давно, еще с зимы говорили, что он с волколаками снюхался, а теперь вон посмотрите, разве этого не видно?! Вон какой он из себя — зверь зверем! И гляди, как ловко затаился!

Пана Юзафа я знал хорошо, он был приятелем моего старшего брата Михала. Я сошел с коня и склонился над убитым.

— Только не трогай его, княже! — обеспокоенно предупредил меня пан Белькевич. — Он еще не окоченел, а зараза прилипчива.

Я послушался его совета и несколько отстранился от бедного пана Юзафа. Мне было очень жаль его, он был славный рубака, а вот поди ж ты, какая судьба. Ну да разве кто от чего заречется? Я встал и приказал похоронить его со всеми полагающимися почестями. После того, конечно, когда он окончательно окоченеет. Что и было исполнено.

Случай с паном Задробой произвел на нас всех весьма и весьма гнетущее впечатление. Даже пан Белькевич и тот не любил об этом вспоминать, хотя вроде бы именно благодаря его бдительности мы тогда избежали нападения волколака. Если, конечно, пан Юзаф был таковым. Лично мне не хотелось в это верить.

Но только верю я во что-либо или не верю, это зачастую не имеет к истине ровным счетом никакого отношения. Так было и тогда. Потому что вот если бы наши паны тогда не проявили такой резвости и не убили бы пана Юзафа, а попытались бы взять его в плен, а там бы мы допросили его, тогда мы, может, и дознались бы…

А хотя, ну а что такое допрос? Разве допрос, пусть даже с пристрастием, гарантирует нам то, что допрашиваемый говорит нам правду? Вот даже как было с нашим покойным господарем. Пан Стремка кричал, и это слышали многие, что господарь погиб в честном двубое, выполняя решение Сойма, иначе говоря, сражаясь с Цмоком. А что после говорили хлопы, взятые нами в плен под Зыбчицами? Пан Белькевич лично допрашивал троих из них, допрашивать он, можете не сомневаться, умеет. А что они ему сказали? Что будто бы Цмок обманом заманил Великого князя в ловушку, Великий князь страшно перепугался и ползал у Цмока в ногах, слезно выпрашивал у него прощения, божился, что велит объявить всем хлопам вольную, и все такое прочее. Где правда? Конечно же, у пана Стремки. Но пана Стремку уже не допросишь, его зарубили. Жаль! Пан Стремка не стал бы брехать. И пан Юзаф тоже не стал бы, пусть даже он и вправду превратился в волколака, потому что панский гонор, он с паном всегда.

А хлопы — это и есть хлопы. От тех из них, которых нам порой удавалось захватить в плен, мы слышали самые дикие, вздорные речи. Так, например, когда им показывали уже известный вам череп и говорили, что это череп Цмока, Цмок, стало быть, убит и поэтому им теперь нет никакого смысла надеяться на какую-либо его помощь, эти дурни в ответ говорили примерно следующее. Да, соглашались они, это череп действительно Цмоков, и я действительно снес ему голову. Но только одну! А у Цмока, как известно, говорили они, три головы. Вот, мол, те две оставшиеся головы им теперь и помогут. Что им на это скажешь, а?!

Или вот еще про пана Грютти и его панов. Ат, гневно говорили по этому поводу хлопы, вы, крайские паны, продались чужинцам, чужинцы к нам пришли, убили Цмока, теперь наш Край провалится, мы все утопимся, а у чужинцев будет море. Так как же, говорю, мы утопимся, если у Цмока еще две головы в запасе осталось? А они в ответ: нет, все равно утопимся, это нам в наказание. Я: а когда это будет, когда мы утопимся? Они: а это когда Цмок пожелает. И смотрят ясными глазами. Ну непроходимая, дремучая дурость! И ничего ведь им не докажешь, потому что они не способны воспринимать логически выстроенную речь, они живут единственно эмоциями и суевериями, вот и все, им так понятнее и проще. Я не мог их слушать, я не мог с ними спорить, меня всего просто трясло от гнева!

А еще меня порой буквально колотило… от ужаса. Да-да, вы не ослышались, от ужаса. Это случалось тогда, когда они говорили вот что: а Цмок — это не только зверь, но еще и человек, вот вы зверя убили, а человек остался, и он вам еще отомстит, ох, отомстит, а особенно тебе, князь Юрий, пуще всех отомстит! Вот эти речи, я вам честно признаюсь, и приводили меня в неописуемый ужас, но я делал все возможное, чтобы никто не догадался, какие чувства меня при этом обуревали.

Но время шло, мы довольно-таки быстро и без особых хлопот продвигались до Глебска, хлопы боялись нам препятствовать. Да и тот человек, который мне часто снился в златоградском плену, к нам тоже не являлся — ни наяву, ни во сне. А я очень боялся засыпать. Я каждый раз думал: вот сегодня он мне обязательно приснится! А еще я думал вот что: он не просто мне приснится, а еще скажет при этом: «А помнишь, княже, когда я оказал тебе помощь с выкупом, ты мне тогда за это пообещал, что когда мне будет нужно, ты выполнишь любую мою просьбу, вот я теперь с просьбой к тебе и пришел!» Вот чего я тогда больше всего боялся — этого своего обещания, потому что не чувствовал в себе сил отказаться от данного мной слова, гонор мне не позволял.

Но, слава Богу, этот поганый человек мне до самых Зыбчиц так и не приснился, и не явился наяву. Являлись к нам только паны, уцелевшие от хлопской резни и теперь кто тайком, а кто и с саблей наголо пробивавшиеся к нам кто откуда. Этих панов было так много, что когда мы подходили уже к самому Глебску, пан Белькевич доложил мне, что под моей хоругвью их сошлось триста семнадцать. Га, это знатная сила!

Примерно так же подумали и в Глебске, потому что встречали они нас так, что я просто глазам своим не верил! Мы были еще в полуверсте от города, когда там со стен грянул пушечный залп. Потом еще один. Потом, уже почти у самых ворот, еще. Ворота были распахнуты настежь, по обе стороны подъемного моста стояли стрельцы, две полусотни, с аркебузами на караул. Народу за стрельцами почти не было. Зато прямо посреди моста стоял великий крайский маршалок пан Зыгмунд Талала в златотканом жупане и с непокрытой головой. Шапку он держал в руке. Мы подъехали к нему и остановились.

Пан Талала приветствовал меня высокопарной, но зато довольно-таки краткой речью, в которой говорилось о всеобщей радости по поводу моей славной победы над Цмоком. Речь была хороша. Покончив с ней, пан Талала вроде бы как от себя лично выразил радостное и, конечно же, притворное удивление тому, что Цмок действительно повержен. Вместо ответа я махнул рукой — и мои селитьбенские товарищи вынесли вперед череп Цмока. Череп произвел на пана маршалка очень сильное впечатление. Не менее сильное впечатление он произвел и на стрельцов, не говоря уже о простом народе, который так и застыл с разинутыми ртами.

А мы, под грохот бубнов, вой рогов и визг сопелок, двинулись через ворота в город. Точнее, это было так: впереди всех, уже верхом и в шапке, ехал великий крайский маршалок, за ним шли стрельцы, за ними ехал я, за мной несли череп, а уже только за черепом двигалась моя колонна, большая, прямо скажем, сила.

Народу вдоль улиц было много, просто толпы. Но эти толпы были какие-то непривычно тихие, я бы даже сказал, несколько напуганные. Они во все глаза смотрели на меня, потом на череп, потом снова на меня. Дивное дело! Я даже сейчас не могу вам точно сказать, кого они больше боялись, меня или черепа Цмока.

Однако не будем отвлекаться. Рассказываю дальше. Вскоре мы прибыли на Великую крайскую площадь, где нас дожидалось еще большее скопление как высокородных, так и простонародных масс. Это, во-первых, конное панское рушенье, они стояли слева, а справа, во-вторых, стояли стрельцы, все остальные роты, весь полк, а потом уже, прямо по центру, перед Палацем, теснились паны депутаты, кто конно, кто пеше, такой у них был разнобой. Ну и еще простой народ стоял, эти все позади, по краям площади, а кто и на деревьях, а кто и на крышах домов.

Да, и еще! На парадном крыльце великокняжеского палаца, в окружении многочисленной шушеры-мушеры, стояли две особы в черном. Одну из них я сразу узнал, это была наияснейшая княгиня Нюра, теперь, правда, просто вдова. А эта юная особа, стоявшая возле нее, это, как я догадался, и была та самая княжна Алена, о которой я в последнее время был достаточно много наслышан. Да она и вправду была весьма миловидна, сразу отметил я, не удержался, улыбнулся и весьма любезно кивнул в ее сторону. Похоже, она заметила мой жест, потому что сразу смутилась.