Мулуд Маммери - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Мулуд Маммери
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-002227-4

В сборник произведений одного из основоположников современной алжирской литературы Мулуда Маммери включены романы «Забытый холм», «Опиум и дубинка» и «Через пустыню». Их герои — жители горных деревушек Кабилии, смелые борцы за национальное освобождение, туареги Сахары, представители алжирской интеллигенции — непосредственные участники социальных преобразований, происходящих в стране в последние три десятилетия.

---

Она оглядела комнату, в которую ее привел Тайеб. Нет, здесь не было ни оголенных электрических проводов, ни ванны для пыток, только две толстые фаянсовые миски: в одной соль, в другой какая-то пенистая жидкость — наверно, мыльная вода. За длинным столом под сильной лампой — капитан. У двери — маленький солдат с немецкой овчаркой на поводке.

Тайеб вытолкнул Фарруджу на середину комнаты.

Капитан сказал:

— Это сестра Белаида, ты с ней потише.

— Это сестра Али, господин капитан.

Капитан ограничился только тем, что допрашивал ее. А по лицу ее бил Тайеб. Она с трудом различала все вокруг и не могла разглядеть капитана из-за большой лампы, которая висела у него над головой.

Сначала она очень внимательно относилась к тому, что говорила. Пока Тайеб переводил, а белобрысый писарь строчил под диктовку капитана, у нее было время сообразить и приготовиться к ответу. Партизаны, офицер ОПА в Тале, тайники, связь, сбор взносов — она все отрицала. «Я женщина, в школу никогда не ходила, война — это мужское дело!»

У нее опять заболели ноги, бока, живот. Глаза слезились: слишком яркий свет лампы слепил ее. Ей казалось, что она вот-вот упадет.

— Можно мне сесть? — спросила она.

Тайеб ударил ее по лицу. Капитан равнодушно сказал:

— Нет. — Он играл своим большим пистолетом, направляя время от времени его дуло в сторону Фарруджи.

Допрос затянулся. Фарруджа уже не совсем ясно понимала, что она говорит; по нескольку раз ей задавали одни и те же вопросы, и она не знала, не противоречит ли она самой себе. Чтобы покончить со всем этим, ей хотелось крикнуть: «Да! Да! Я связная! Это я доставляю донесения, деньги и оружие партизанам. В Тале пять тайников, куда приходят прятаться наши солдаты из лесу, там полно оружия и боеприпасов. Один из тайников в моем доме, за стенным шкафом».

Под конец она уже ничего не видела, и голос капитана доносился, казалось, издалека, за много километров отсюда, где качалась слепившая ее жестоким белым светом лампа.

— Амируш… Смотри на лампу… Где Амируш?.. На лампу… Когда пройдет Амируш… Амируш… Амируш… На лампу… Где пройдет Амируш?..

Когда все кончилось и Тайеб швырнул ее к двери, она чуть было не растянулась на полу.

На улице рассвело. Смолкли голоса последних петухов.

— Где Уиза? — спросила она Тайеба.

— В водоеме! Там и сдохнет. Твою дочь так рвало, что вывернуло ей все кишки.

Они шли к подвалу. Теперь Фарруджа могла все разглядеть. Она начала спускаться по лестнице и снова хотела перешагнуть через третью ступеньку, но Тайеб больно рванул ее за руку.

— Ты что, забыла ступеньку?

Белый бурнус Моханда стал грязно-серым и цветом едва отличался теперь от лестницы.

— Это очень удобно. Посмотри, как я пройду!

Он встал на «ступеньку». Моханд Саид пристально, не моргая смотрел на него.

— О! Этот ненавидящий взгляд! — сказал Тайеб. — Я так люблю читать ненависть в твоих глазах, мой милый кузен… Что поделаешь! Здесь тебе не Панама, здесь Алжир, Алжир в войне. Сколько ты здесь лежишь? Не больше часа? А в глазах у тебя уже накопились тонны ненависти… Впрочем, тебе везет… Меня-то всю жизнь топтали ногами, и я… помнишь?.. Я еще спасибо говорил!.. А?.. Что ты на это скажешь?

Моханд продолжал пристально смотреть на него.

— Неосторожно так глядеть, кузен Моханд, очень неосторожно… На твоем месте я бы отвернулся…

Фарруджа почувствовала, как у нее опять комок подкатил к горлу, но ее так перед этим рвало, что ничего уже не осталось. И опять у нее потемнело в глазах. Вдруг Тайеб бросился на Моханда, поднял его. Он избивал его кулаками, приговаривая:

— Хватит, raus[79]! Пошел вон! Насмотрелся я на бессильную ненависть твоих глаз… Raus! Убирайтесь отсюда оба.

Он столкнул их в подвал.

Женщин отпустили через пять дней. Словно пчелы из одного улья, они сгрудились робкой кучкой и засеменили домой. Шли они молча, страшась повстречать на дороге мужчин, которые могли бы увидеть их в таком состоянии. Друг на друга они тоже старались не смотреть, так им было стыдно. Шли гуськом, опустив головы. Некоторые пытались хоть как-то прикрыться лохмотьями своих разорванных платьев.

Фарруджа отделалась лишь несколькими пощечинами Тайеба и ударом приклада за то, что как одержимая принялась однажды стучать в дверь своего шкафа изнутри.

В центре группы шла жена Тайеба и все причитала:

— У, негодяй проклятый! Негодяй, негодяем и сдохнешь!.. Я-то тебя знаю, до самой смерти не стать тебе человеком, как другие люди… Если уж нет мне другой доли, как жить с недругом мусульман, пусть я лучше умру!..

Остальные слушали ее и ничего не говорили.

Когда они добрели до того места, где Тайеб бросил ребенка, Тасадит остановилась. Она посмотрела на дорогу, вверх, вниз, словно надеялась найти своего маленького, потом вдруг закружилась на месте как юла, сначала медленно, потом все быстрее, все стремительнее и замерла, уронив руки, потом расхохоталась.

— Значит, все! Теперь-то ты уж не побежишь за мной, не станешь приставать, как противная муха, не полезешь ко мне на шею, не будешь липнуть, как клоп. Наконец-то избавилась я от тебя. Вот благодать-то! Ты сосал мою кровь, мою грудь, мозг моих костей, всю жизнь из меня высасывал. Только я собиралась спать, ты начинал орать. У а! У а! — Она заплакала, как плачут дети! — Если я собиралась уходить, ты цеплялся за мою юбку и ревел. — Она снова изобразила, как он плакал. — Когда ты хотел есть, ты кусал мою грудь, потому что у меня не хватало молока. — Она нагнулась к своей груди под платьем и сделала вид, будто злобно кусает ее. Она изобразила это один, два, десять раз, потом, обнажив белую грудь, стала показывать ее всем женщинам по очереди. — Глядите, сестры, глядите, вот что он кусал, всю меня искусал до крови. Вот глупый! Да разве он не знает, что надо есть, чтобы в груди было молоко? А кто же, кто, я вас спрашиваю, даст мне поесть? Отец-то его погиб… а у меня больше никого и нет!.. И он… он тоже умер.

Она показала пальцем на дорогу.

— Он же был здесь и, как всегда, ревел! Ведь он думал, что с ним мать… А теперь все кончено, кончено, кончено!..

Она разразилась безумным хохотом, от которого у нее перехватило дыхание и началась страшная, до слез икота. Потом она начала вдруг всхлипывать и уже по-настоящему разрыдалась. Женщины окружили ее и тихонько начали уговаривать, как уговаривают больного. Фарруджа обняла ее за плечи.

— Пойдем, пойдем, Тасадит, сестра моя, пойдем в деревню.

На пути в III вилайю Башир должен был еще раз побывать в столице, в одном из гаражей, где была явочная квартира. Небольшой грузовичок для перевозки овощей, на котором он ехал, отчаянно гремел всем своим железом. Башир, сидевший в кабине, притворялся, что дремлет. Фальшивая борода и усы делали его гораздо старше. Тюрбан, надвинутый на лоб, ужасно мешал, и ему все время хотелось его сбросить. Город, весь в огнях, медленно приближался. Он если и не стал красивее, то выглядел по крайней мере более современным: в нем появились большие здания, которые, согласно плану Константины[80], строились повсюду в изобилии.

— Давай проедем через Эль-Биар, — сказал Башир шоферу.

— Поедем куда хочешь, хоть в центральный полицейский комиссариат, если это тебе улыбается.

— У меня дело в Эль-Биаре… Минут на пять.

— Да оставайся хоть на всю ночь. Мне-то что.

Башир никогда не видел подобного скопления машин. Половина из автомобилей были военные.

— Неужели кто-нибудь может заметить нас в такой неразберихе?

— Да они все до одного шпики, — сказал шофер.

Башир попросил его остановиться подальше от дома. К этому времени Клод обычно уже возвращалась домой…

Улица почти не изменилась. Те же витрины, да и лица все те же. На стенах ярко-красные или черные надписи: «От Дюнкерка до Таманрасета Франция не дремлет», «Средиземное море пересекает Францию», «Франция созидает — феллага разрушает», «Франция здесь останется».

Окна его квартиры были закрыты. Он огляделся по сторонам — нет, никто не обращал на него внимания. Он вошел в подъезд, поднялся на второй этаж, позвонил. Никого! Он ждал, что сосед, страховой агент, выйдет на площадку, но в щели под дверью света не было, и ничего не было слышно.

Башир снова спустился вниз. В подъезде на почтовом ящике все еще была его фамилия, а рядом — имя Клод. Он открыл ящик. Счета за воду, за электричество, медицинские проспекты, листовки, распространяемые французской армией, и два письма, только два!

Первое было от Клод.

«Не знаю, когда ты вернешься в эту квартиру и вернешься ли вообще. Во всяком случае, я проживу здесь не больше недели, иначе просто сойду с ума. Дом этот полон привидений, но еще больший ужас внушают мне призраки из плоти и крови. Хотя нет, не ужас! Скорее… Ну, как тебе сказать? Омерзение. Если они вскроют и прочтут это — наплевать. Не знаю, нужно ли говорить тебе „прощай“, ты не любишь громких слов, как ты их называешь… Так вот: я, конечно, буду в Париже. Если останется еще хоть один пароход или самолет, на котором вы будете приезжать из-за моря, когда станете независимыми, найди мой адрес в справочнике (а то ведь ты все равно забудешь), там он есть…»