Маурицио Джованни - Боль

• Название: Боль
• Автор: Маурицио Джованни
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-227-0496

Неаполь, начало 30-х годов XX века. Луиджи-Альфредо Ричарди, комиссар мобильного отряда уголовной полиции округа Реджиа в Неаполе, известен удивительной способностью раскрывать самые безнадежные дела. Все поражаются его деловой хватке, и никто не знает о потрясающем даре комиссара. Ричарди чувствует боль умерших насильственной смертью, может прочесть последние мысли, услышать последние слова несчастных. Этой зимой он расследует громкое преступление, совершенное в Королевском театре, — убийство Арнальдо Вецци, величайшего тенора своего времени и любимца самого дуче. Певца находят мертвым в гримерной, с осколком разбитого зеркала, вонзившимся ему в горло. Ричарди осматривает место преступления, подмечает все детали и старается выстроить для себя картину преступления. Ему ясно, что убийство было непредумышленным. Однако пока у него нет ни одного подозреваемого.

Перевод: Ирина Петровская

---

Ричарди ни разу не говорил с ней, но был уверен, что никто не знает Энрику лучше, чем он.

Он никогда бы и не подумал, что это случится. Однажды в воскресенье няня не смогла купить зелень с тележки у торговца с Каподимонте, и Ричарди пошел сам, повернулся, чтобы идти назад с пучком брокколи под мышкой, и оказался лицом к лицу с Энрикой. Он до сих пор вздрагивал, вспоминая странное чувство, которое испытал тогда, — смесь удовольствия, смущения, радости и ужаса. Потом он сотни раз видел перед собой в полудреме — перед тем, как уснуть, или сразу после пробуждения — эти глубокие черные глаза. Он тогда убежал, но сердце прыгало у него в груди, а удары крови отдавались громким стуком в ушах. Бежал, роняя по пути брокколи, прикрыв глаза, чтобы удержать в памяти эти длинные ноги и намек на улыбку, который, кажется, увидел мельком.

«Разве я могу заговорить с тобой? Что я могу дать тебе кроме страданий из-за того, что ты постоянно будешь видеть меня измученным?»

Энрика внутри маленького конуса света продолжала вышивать, ничего не зная о мыслях и чувствах комиссара.

Перед тем как погрузиться в сон, Ричарди еще раз вспомнил паяца и его полную отчаяния последнюю песню: «Я хочу крови, даю волю гневу, ненавистью закончилась вся моя любовь»…

Что может заставить человека петь в последнюю минуту жизни? Вецци готовился выйти на сцену и повторял свою партию. И почему он плакал? Ричарди хорошо помнил след от слезы на гриме.

А может быть, певец плакал от какого-то чувства, которое навеяла эта опера? Но если так, от какого? Что особенного в этом представлении? И почему через час после начала спектакля исполнитель главной партии еще только накладывал грим?

Он должен понять больше. Проникнуть во внутренний мир Вецци и вглубь его необычной профессии, которая сплошь вымысел и притворство. Надо попросить помощи у того священника.

Ветер тряс оконные рамы. Под этот шум Ричарди уснул и увидел неясный сон: паяц со слезами на лице, перед ним ладонь, которая что-то вышивает. Ладонь левой руки.

12

На следующее утро холодный ветер не стих. По небу мчались тучи, черные и тяжелые, а лучи солнца освещали в промежутках между ними то один, то другой участок города. Словно кто-то направлял наугад прожектора, которые высвечивали подробности пейзажа, не обязательно важные. По пути в полицейское управление Ричарди видел, как мужчины гнались за своими унесенными ветром шляпами. Босые дети, не замечая холода, играли в парусники, выступая в роли собственно кораблей, тряпки над их головой служили парусами. Нищие кутались в свои лохмотья и пытались укрыться в воротах особняков, но сторожа не желали проявлять терпимость и прогоняли их оттуда.

Ричарди думал о том, как сильно может меняться город с переменой погоды. При холодном ветре и слабом освещении старые особняки, где бурлила жизнь, превращались в темные пещеры, а строящиеся новые здания выглядели как памятники одиночеству и упадку.

Когда он пришел на работу, перед входом стоял курьер его шефа, заместителя начальника управления Гарцо. Этот маленький человечек переминался с ноги на ногу, энергично потирая ладонь о ладонь — от холода и от хорошо заметной тревоги.

— А, доктор Ричарди! Наконец-то вы пришли! Я уже замерз, и еще этот ветер… Доктор Гарцо просит вас сейчас же зайти к нему в кабинет.

Фамилия курьера была Понте. Один из тех сотрудников, которые испытывали к комиссару много уважения и немного суеверного страха. Понте всегда избегал встречаться с ним взглядом и попадаться ему на пути. Вот и сейчас курьер смотрел то на землю, то на небо, то вбок и лишь время от времени бросал быстрый взгляд на собеседника. Ричарди это раздражало, возможно, потому, что он догадывался о причине такого сильного волнения, хотя, не исключено, ему было трудно понять по лицу курьера, о чем идет речь.

— В этот час? Обычно до десяти часов на этом этаже нет никого, кроме меня. Хорошо. Сейчас приду, только сниму пальто.

— Нет, доктор! Пожалуйста, не уходите! Заместитель начальника сказал: «Я хочу немедленно видеть его в своем кабинете». Я жду здесь с половины восьмого! Прошу вас, доктор, иначе он на меня рассердится!

— Я уже сказал, мне надо сначала снять пальто. Вы и заместитель начальника должны подождать. Пожалуйста, дайте мне пройти.

Резкий тон и пронзительный взгляд комиссара заставили Понте отпрыгнуть, курьеру явно стало не по себе. Ричарди с полнейшим спокойствием вошел в свой кабинет, повесил пальто в шкаф из темного дерева, поправил прическу и лишь после этого пошел по коридору вслед за взволнованным курьером.

Честолюбивый Анджело Гарцо всю свою служебную деятельность, да что там, всю свою жизнь подчинил желанию сделать карьеру. Ему вот-вот должно было исполниться сорок лет, и он, как говорится, землю рыл, чтобы получить должность начальника в каком-нибудь управлении, пусть даже маленьком.

Он думал, что имеет для этого все необходимые качества: представительную внешность, отличные связи, идеальное происхождение, усердие на работе, членство в фашистской партии, участие в каждой политической кампании, умение услужить начальству, твердость с подчиненными и организаторские способности. Он постоянно и старательно выставлял себя напоказ, имел не слишком светские манеры и считал себя достаточно симпатичным человеком. На самом деле был абсолютной бездарностью.

К нынешней должности он пришел через доносы, коварство и прислуживание начальству, но в первую очередь благодаря умелому использованию способностей своих подчиненных.

Так что, когда Ричарди появился на пороге его кабинета в сопровождении курьера, Гарцо принял комиссара именно с расчетом использовать его мастерство.

— Дорогой, милейший Ричарди! Я вас ждал с таким нетерпением! Прошу вас, входите.

Гарцо вышел из-за письменного стола, на котором не было ничего лишнего, разве что лист бумаги в самом центре. Он метнул в курьера Понте испепеляющий взгляд и прошипел:

— Я тебе говорил — сейчас же! Убирайся отсюда!

Ричарди вошел и быстро огляделся. По размеру кабинет Гарцо ничем не отличался от его собственного, но выглядел совершенно иначе. Здесь все было расставлено очень аккуратно, никаких стопок отчетов и старых папок для бумаг. Позади письменного стола — большой книжный шкаф, заполненный строгого вида книгами по законодательству и праву, но совершенно ясно, что хозяин кабинета к ним никогда даже не прикасался. На подголовнике кресла на фоне коричневой кожи зеленым цветом выделялась салфетка из мягкой ткани. Перед письменным столом стояли два кресла поменьше, обитые темно-красной кожей и с маленькой подушкой на сиденье. На низком маленьком шкафчике стояла большая ваза для цветов, в нем самом стояли хрустальная бутылка и четыре маленькие ликерные рюмки. На стенах, кроме двух положенных по приказу портретов, висело благодарственное письмо, адресованное полицейскому управлению Авеллино. Значит, Гарцо незаслуженно присвоил себе чужую награду.

На письменном столе кроме бювара, обтянутого зеленой кожей, и ножа для разрезания бумаг стояла фотография некрасивой, но улыбчивой женщины и двух серьезных мальчиков в матросских костюмах.

Из всего этого великолепия Ричарди позавидовал хозяину кабинета только из-за фотографии.

В коридорах управления говорили, что жена Гарцо — племянница префекта Салерно, и этот брак во многом помогал его продвижению по службе. «Но, что бы там ни было, в твоей жизни есть улыбка, — подумал Ричарди. — А в моей только рука, которая вышивает, а я гляжу на нее издалека. Из слишком дальнего далека».

Гарцо ласково, почти льстиво заговорил хорошо поставленным голосом, сопровождая слова жестами:

— Прошу вас, садитесь и будьте как дома. Я ведь хорошо знаю, Ричарди, что вы можете думать, и, очевидно, полагаете, что вам не хватает открытой похвалы начальства, ваш труд недостаточно высоко ценят, хвалебные отзывы достаются не вам. Я также знаю, что после блестящего и быстрого раскрытия преступления в Карозино вы ожидали, что синьор начальник управления объявит вам благодарность. Но он в тот раз предпочел передать через мою скромную персону похвалу всему мобильному отряду.

Однако всегда твердо помните: мое высокое мнение о вас и мое к вам уважение от этого не стали меньше. Если обстоятельства сложатся удачно, я сумею на деле доказать вам, как сильно ценю ваше сотрудничество.

Ричарди, слушая его, хмурился. Он отлично знал цену этим лживым словам. Гарцо считал Ричарди угрозой, соперником, который может занять его место. Он охотно избавился бы от этого странного молчаливого человека, взгляд которого острее бритвы, который не имеет друзей и никому не открывает душу. Говорят, нет у него ни любви или привязанности, ни каких-либо особенных сексуальных предпочтений, которые могли бы сделать его уязвимым. И, к сожалению, он талантлив, этот человек. Распутывает сложнейшие на первый взгляд дела с какой-то сверхъестественной легкостью. Сам Гарцо не смог бы разобраться в обстоятельствах иных преступлений, даже ради собственной выгоды. Поневоле поверишь гуляющим по управлению слухам о том, что Ричарди водится с самим дьяволом и тот рассказывает ему о своих злодействах. Гарцо думал, что для того, чтобы так хорошо понимать преступников, человек должен быть немного преступником, а сам он по натуре честен и потому ничего не смыслит в преступлениях.