Александр Лавров - Русские символисты: этюды и разыскания

• Название: Русские символисты: этюды и разыскания
• Автор: Александр Лавров
• Издательство: Прогресс-Плеяда
• Жанр: Филология
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-93006-053-9

В книгу известного литературоведа вошли работы разных лет, посвященные истории русского символизма. Среди героев книги — З. Н. Гиппиус, В. Я. Брюсов, М. А. Волошин, Вяч. Иванов, И. Коневской, Эллис, С. М. Соловьев и многие другие.

---

Пространный отзыв о «Владимирской Богоматери» содержится также в письме С. М. Соловьева, поэта из круга московских символистов, священника и религиозного публициста, дружески сблизившегося с Волошиным во второй половине 1920-х гг. 23 мая 1929 г. Соловьев писал Волошину: «Твои стихи о Владим<ирской> Богоматери замечательны, и, я думаю, ты сделал все, что можно сделать с такой глубокой и ускользающей от слова темой». Перечисляя достоинства отдельных строк и образов стихотворения, Соловьев резюмирует: «Все это останется в русской поэзии навсегда. Мне особенно дорога и идея стихотворения: через истинное воссияние подлинного лика св. Софии, как русской идеи, из византийско-московского образа Богоматери. Но возражаю я против следующего: „в зверином напряженьи львенок-сфинкс“, если это и верно художественно, то нельзя в религиозном отношении так определять младенца Христа. Со Сфинксом связывается понятие тайны, но тайны жуткой и грешной. „В мировые, рдеющие дали, где закат пожарами повит“ — общее место символической поэзии, здесь не идет. „Фарватер“ — совсем нехорошо; два последние стиха „В мире нет слепительнее чуда“ — неожиданно слабо. Но это, конечно, придирки, а все стихотворение — высокого мастерства, и я перечитываю его, пока не запомню наизусть»[1252]. Критические суждения Соловьева относятся к обоим изъятым фрагментам: в них особенно веско должны были прозвучать для Волошина, стремившегося к предельной семантической четкости образного строя («Сухость, ясность, нажим — начеку каждое слово»[1253]) и к неукоснительному следованию канону, слова о некорректности уподобления младенца Христа «Львенку-Сфинксу».

Те же восемь строк, позднее вычеркнутые Волошиным, попали под критический прицел С. Н. Дурылина, прозаика, религиозного публициста и искусствоведа, также восторженно в целом откликнувшегося на «Владимирскую Богоматерь». «Порадовал ты меня своими стихами! — признавался он Волошину в письме, датированном 20 мая ст. ст. (2 июня 1929 г.). — Они не только превосходное создание русского поэта, но и подвиг честного русского человека. Я читал их со слезами. <…> И лучшая тебе похвала, что только в одном месте как будто не было соответствия зримого с читаемым. …Перечел стихи. Нет, в двух местах, но только в двух. Для ст<ихотворен>ия в 90 строк (целая поэма!) — и на такую тему! на такое совершенство подвига и искусства! — это Великая похвала. Эти два места вот какие: <…>

Собранный в зверином напряженьи
Львенок-Сфинкс к плечу Ее прирос,
К ней прильнул и замер без движенья,
Весь — порыв, и воля, и вопрос.

Львенок — да, ибо „Лев от Иуды“, по пророкам, — это Его призвание. Но Он — не Сфинкс — и в особенности не „собранный в зверином напряженьи“. Это не так. Древняя Византия знала три образа Богоматери — только три: 1) „Оранта“ (= „Знамение“), 2) „Одигитрия“ (= Смоленская тихвинская и др.) — царица, с сурово-мудрым отроком, царевичем на руках, и 3) „Умиление“ — мать с сыном-ребенком, матерински и сыновне связанные друг с другом. Ребенок здесь <…> обнимает мать и связуется с нею не царственно, не по отношению царственности, как на Одигитрии-Путеводительнице, „Взбранной Воеводе“, а сыновне, ласкою, нежностью, объятием. Такова — „Владимирская“. Это один из видов „Умиления“. <…> Поэтому — „Собранный в зверином напряженьи“ — никак не может идти к этому младенцу. У него не „напряжение“ (тем паче — „звериное“) — а „Умиление“, как и у Нее. Было бы точно и верно с иконографической и православной точки зрения сказать (если сохранить ненравящееся мне „собранный“):

Собранный в сыновнем умиленьи,
Агнец-Лев к плечу Ее прирос.

(„Сфинкс“ — из другого мира!)». Далее Дурылин предлагает еще один свой вариант тех же строк: «В горестном сыновнем умиленьи // Агнец-Лев к плечу Ее прирос» — и переходит к другому фрагменту. В списке, посланном Дурылину, Волошин наметил композиционную перемену — завершение текста теми четырьмя строками, которые были расположены после стиха 65 («Всей Руси в веках озарена»), — видимо, надеясь узнать мнение своего корреспондента на этот счет. «Второе замечание — о конце ст<ихотворен>ия, — отозвался Дурылин. — Судя по Твоей поправке, ты хочешь окончить его четверостишием:

Так Владимирская…………………
……………………………………
……………………………………
Указуя правильный фарватер.

Я бы эти 4 строки вовсе исключил и в конце ст<ихотворен>ия, и после слов: „была озарена“. Они, по-моему, не нужны ни там, ни тут. Конец так великолепен и без них:

В мире нет слепительнее чуда
Откровенья вечной красоты.

Что можно к этому прибавить? Всё — после этого пророчества-утверждения — будет излишняя частность, дробление, случайность, ослабление конца.

После строки:

Что осьмивековою молитвой
Всех………………..была озарена[1254] —

так естествен переход: „Но слепой <народ в годину гнева>“ — и тут тоже этот кусок излишен и ненужен: ты и сам его исключил отсюда. Но и вне места в общей композиции ст<ихотворен>ия, но и сам по себе — он неудачен:

Указуя правильный фарватер —

проза — и, будучи рифмой к „Богоматерь“, „фарватер“ этот как-то особенно коробит: у тебя нет ни одного слова из поздних иностранных образований, кроме этого „фарватера“; и в сочетании с „Богоматерь“, с „ладья“ („фарватер“ — это для „парохода“ и „теплохода“; а для „ладьи“ — „стрежень“, „плёс“ и подобное), „Византия“, „Σοφια“ и т. п. — он положительно неприемлем. Все 4 стиха, по-моему, долой! Тогда стих<отворен>ие будет безукоризненно: молитвенно, чисто и свежо, как студеный ключ»[1255].

Совокупность аргументов, изложенных Дурылиным, вкупе с доводами других авторитетных для автора читателей-аналитиков «Владимирской Богоматери», видимо, и побудила Волошина сократить стихотворение на восемь строк. Выиграл или проиграл от этого текст? Н. И. Балашов полагает, что в результате изъятия четырех строк с «Львенком-Сфинксом» образуется смысловое зияние, «стилистически невозможное по смыслу и невероятное по синтаксической связи противопоставление себя и Богоматери: „<Я> немею <…> А Она <…> глядит“»[1256] — но, с другой стороны, нельзя не отметить, что в изъятых четырех строках, вызвавших столько упреков, происходит лишь развитие смыслового ряда, заданного в первых четырех строках стихотворения:

Не на троне — на Ее руке,
Левой ручкой обнимая шею, —
Взор во взор, щекой припав к щеке,
Неотступно требует…, —

что последующая «прямая речь»:

                                       Немею —
Нет ни сил, ни слов на языке…—

обозначена с двух сторон многоточиями, позволяющими воспринимать ее как очевидное вкрапление, своего рода ремарку внутри поэтического текста и разворачиваемого в нем образного строя, — и тем самым «кощунственное» противопоставление («я — Она»), возникшее в новой композиции, снимается.

Окончательной ли была та версия текста «Владимирской Богоматери», к которой пришел автор в ходе правки машинописи? Ответ на этот вопрос навсегда останется открытым. Весьма вероятно, что сделанные Волошиным сокращения имели предварительный характер, что поэт предполагал заменить изъятые строки другими (однако показательно, что предложенный Дурылиным вариант двух строк он в текст не перенес), что, отдавая стихотворение в печать (факт, невероятный по тем историческим условиям!), он подошел бы к подготовке публикации со всей ответственностью, и тогда мы получили бы вполне «каноническую» редакцию текста. Сегодня, однако, у текстолога для принятия необходимых конкретных решений относительно установления основного текста того или иного стихотворения, не опубликованного при жизни Волошина, имеется вполне надежный фундамент — волошинский архив, по материалам которого можно проследить различные стадии авторской работы. Применительно к «Владимирской Богоматери» последняя по времени стадия этой работы закреплена в исправленном и сокращенном машинописном тексте. Зафиксированная в нем редакция текста стихотворения Волошина тем более надежна, что она в значительной мере обусловлена и подкреплена доводами его компетентных и доброжелательных критиков.