Виктор Гюго - Отверженные (Перевод под редакцией А. К. Виноградова )

• Название: Отверженные (Перевод под редакцией А. К. Виноградова )
• Автор: Виктор Гюго
• Жанр: Классическая проза

---

Шум и крики заглушали их голоса до такой степени, что даже их соседи не могли расслышать, о чем они говорят. Дождь немилосердно поливал всех находившихся в экипаже, так как верх его не был поднят, холодный февральский ветер пронизывал до костей, разговаривая с испанцем, торговка, сильно декольтированная, дрожала от холода, смеялась и кашляла.

Вот о чем они разговаривали:

— Слушай!

— Что такое, папаша?

— Видишь этого старика?

— Какого старика?

— Там, в первой карете свадебного поезда с нашей стороны.

— У которого рука висит на черной перевязи?

— Да.

— Я уверен, что я его знаю.

— А!

— Пусть мне отрубят голову, пусть у меня отсохнет язык, если я говорю неправду, я знаю этого парижанина.

— Сегодня весь Париж паясничает.

— Можешь ты немного пригнуться и рассмотреть невесту?

— Нет.

— А жениха?

— В этом экипаже нет жениха.

— Ага!

— Там сидит еще другой старик, может быть, он-то и есть жених.

— Попробуй все-таки пригнуться и постарайся рассмотреть невесту.

— Не могу.

— Ну, да это не беда. Я все-таки уверен, что знаю этого старика с завязанной лапой.

— А зачем тебе нужно это?

— Пока еще и сам не знаю, там видно будет.

— Меня старики совсем не интересуют.

— А я его все-таки знаю.

— Ну и отлично, можешь знать его сколько угодно.

— За каким чертом он попал на свадьбу?

— Мы с тобой ведь тоже теперь на свадьбе.

— А как ты думаешь, откуда едет эта свадьба?

— Откуда же мне это знать.

— Слушай.

— Ну?

— Ты могла бы помочь мне.

— Что нужно?

— Вылезти из экипажа и проследить за свадебным поездом.

— Зачем это нужно?

— Мне нужно узнать, куда он направляется и кто именно женится. Вылезай скорей, дочка, беги за ними, ты молода.

— Я не могу уйти отсюда.

— Почему?

— Я ведь здесь занята.

— Ах, черт возьми!

— Я нанята префектурой и должна сегодня весь день изображать торговку рыбой.

— Да, это правда.

— Если я вылезу из экипажа, то первый встречный инспектор арестует меня. Да ты это и сам хорошо знаешь.

— Да, я это знаю.

— Меня сегодня на весь день откупили фараоны.

— Все равно. Старик бесит меня.

— Тебя бесят старики? Странно, но ты ведь не молоденькая девушка.

— Он в первом экипаже.

— Ну?

— В том самом экипаже, в котором сидит и невеста.

— Дальше?

— Значит, он отец?

— А мне какое дело до этого?

— Я тебе повторяю еще раз, значит, он отец.

— Ну и отлично, пусть будет он отцом, если ты этого хочешь.

— Слушай.

— Что еще?

— Мне нельзя показываться без маски. Под маской меня никто не узнает. Но завтра не будет уже больше масок. Завтра начинается пост, и меня могут арестовать. Мне придется спрятаться в свою нору, но зато ты свободна.

— Не совсем.

— А все-таки свободнее меня.

— Ну а дальше?

— Ты должна узнать, куда поехала эта свадьба.

— Куда она поехала?

— Да.

— Я это знаю. В «Синие часы».

— Это совсем в другой стороне.

— А! В таком случае в ресторан Рапе.

— А может, еще куда-нибудь в другое место.

— Они свободны и могут ехать, куда хотят. Свадебные поезда пользуются полной свободой.

— Я не об этом говорю совсем. Повторяю тебе опять, ты должна постараться узнать, что это за свадьба, в которой участвует этот старик, и узнать мне его адрес.

— Еще лучше! Глупее этого и придумать было бы ничего нельзя. Ты думаешь, легко разыскать через неделю, где была свадьба, которая на Масленице проезжала по Парижу. Это все равно что искать иголку в сене! Мыслимо ли это?

— Дело не в этом, а в том, что это нужно. Ты меня понимаешь, Азельма?

Вытянувшиеся в линию по обе стороны бульвара экипажи снова двинулись в противоположных направлениях, и колесница с масками потеряла из виду свадебный поезд.

II. У Жана Вальжана рука все еще на перевязи

Многим ли дано осуществить свою мечту? Там, наверху, это должно производиться по строгому выбору. Мы все, сами того не ведая, числимся в числе кандидатов, ангелы избирают достойных. Козетта и Мариус попали в число избранных.

В мэрии и в церкви лицо Козетты сияло счастьем и трогательным умилением. Ее одевала Туссен, которой помогала Николетта.

На Козетте были платье из гипюра Бенш на шелковом чехле, вышитая кружевная английская вуаль, жемчужное колье, венок из флер д'оранжа. Все это было белое, и сама она сияла в этой белизне. Это была сама непорочность, как бы преобразившаяся в сияние. Казалось, будто видишь перед собой не просто девушку, а существо, готовое превратиться в богиню. Красивые волосы Мариуса были напомажены и надушены, под локонами тут и там виднелись бледные линии, это были рубцы, оставшиеся от ран, полученных на баррикаде.

Старый дед во всем великолепии элегантного костюма и изящных манер щеголя времен Барраса*, с высоко поднятой головой вел Козетту. Он заменял Жана Вальжана, который благодаря тому, что его рука была все еще на перевязи, не мог сам вести невесту.

Жан Вальжан во всем черном шел позади и улыбался.

— Господин Фошлеван, — сказал ему дедушка, — какой это чудный день. Я подаю голос за упразднение всех скорбей и печалей. Надо устроить так, чтобы больше нигде не было бы вовсе печали. Черт возьми! Я приказываю веселиться! Горе и несчастье не имеют права на существование. Стыдно, что под этим лазурным сводом существуют несчастные. Зло идет не от человека, который в сущности очень добр. Все несчастья обрушиваются на людей из ада, из этого Тюильрийского дворца Сатаны. Слышите, теперь и я начинаю рассуждать как демагог! Впрочем, теперь у меня нет больше никаких политических мнений. Я хочу только одного — пусть все люди будут веселы. Больше я ничего не требую.

Мариус и Козетта прошли через все установленные церемонии и формальности. Они произнесли бесконечное количество раз «да» перед мэром и перед священником, расписались в книгах, сначала в мэрии, затем в ризнице церкви Святого Павла, потом обменялись кольцами, постояли рядом на коленях под белым муаровым балдахином и наконец рука об руку двинулись к выходу из церкви, вызывая всеобщее чувство восхищения. Мариус был весь в черном, а Козетта в белом, перед ними важно выступал швейцар в полковничьих эполетах, стуча своей алебардой по плитам; так шли они между двумя рядами любопытных до самых дверей, настежь раскрытых по этому случаю. Теперь уже все было кончено, им оставалось только сесть в карету, а Козетта все еще не смела верить своему счастью. Она смотрела на Мариуса, смотрела на окружавших их любопытных, смотрела на небо, и ей казалось, что все это она видит во сне, и она боялась проснуться. Ее удивленный и несколько встревоженный вид только еще более увеличивал ее прелесть. На обратном пути из церкви они сели уже вместе в карету; Мариус сидел рядом с Козеттой, господин Жильнорман и Жан Вальжан заняли места напротив. Тетушка Жильнорман отошла на задний план и пересела в следующий экипаж.

— Дети мои, — сказал дедушка, — теперь вы господин барон и госпожа баронесса с тридцатью тысячами ливров годового дохода.

Козетта, наклонившись к Мариусу, ангельским голоском прошептала ему на ухо:

— Неужели это правда? Я теперь твоя жена и ношу твое имя!

Они оба сияли счастьем. Они переживали неповторяющуюся во второй раз в жизни минуту, которую давали им молодость и счастье. Они как бы олицетворяли собой стихи Жана Прувера: им обоим вместе не было еще сорока лет. Этот брак производил впечатление чего-то величественного, эти двое детей казались такими же чистыми, как лилии. Они и не видели, а созерцали один другого. Они видели друг друга в славе и блеске и в то же время как бы в облаках тумана, тут было идеальное и реальное, которое должно было закончиться брачным поцелуем.

Все перенесенные ими страдания представлялись им теперь чем-то упоительным. Им казалось, что горе, бессонница, слезы, тоска, ужас, отчаяние, сменившись надеждой на безоблачное счастье, еще более увеличивали прелесть приближавшегося часа. Все эти горести казались им теперь услужливыми пособниками, созидавшими их предстоящее счастье. Как это хорошо, что им пришлось сначала страдать! Их минувшее несчастье окружало их счастье ореолом. Долгие мучения, которые они пережили, только еще более возвысили их любовь.

Обе души переживали одно и то же восторженное состояние, с оттенком страсти у Мариуса и целомудренной стыдливости у Козетты. Они говорили друг другу шепотом: «Мы непременно сходим взглянуть на наш маленький садик на улице Плюмэ». Складки платья Козетты касались Мариуса.

Такой день представляет собой невыразимую смесь мечты и действительности. Это минуты, когда можно еще заглядывать в будущее, стараясь угадать, что там ждет. Это время, когда в полдень с трепетным волнением думают о полуночи. Восторженное состояние этих двух сердец передавалось толпе и вселяло и в нее чувство радости.