Виктор Гюго - Отверженные (Перевод под редакцией А. К. Виноградова )

• Название: Отверженные (Перевод под редакцией А. К. Виноградова )
• Автор: Виктор Гюго
• Жанр: Классическая проза

---

Гугомон уже был почти захвачен, Ге-Сент взят, оставался всего один оплот — этот продолжал крепко держаться. Веллингтон еще подкрепил его. Он послал туда Гилля, бывшего в Мэрб-Брэне, вызвал и Шассе, находившегося в Брэн л'Алле.

Центр английской армии, несколько вогнутой формы, очень плотный и сомкнутый, занимал сильную позицию. Он находился на плато Мон-Сен-Жан, за ним расстилалось селение, а позади склон, в то время довольно крутой. Он опирался на массивное каменное здание, бывшее в то время вотчиной Нивелля, на перекрестке дорог; то было прочное строение XVI века, до того крепкое, что ядра отскакивали от него рикошетом, не пробивая. Вокруг плато англичане подрезали кое-где изгороди, сделали амбразуры среди боярышника, расставили тут и там пушки между ветвей, обломали кусты. Артиллерия их засела в чаще хворостинка. Это вероломство, бесспорно дозволяемое во время войны, которое допускает и засады, и ловушки, было исполнено так искусно, что Гаксо, посланный императором в девять часов утра на рекогносцировку неприятельских батарей, не заметил ничего и, вернувшись, доложил Наполеону, что нет никаких препятствий, кроме двух баррикад, заграждающих дороги в Нивелль и Женап. В ту пору хлеба были уже высоки; на окраине плато батальон 95-й бригады Кемпта, вооруженный карабинами, залег среди высокой ржи.

Обеспеченный и усиленный таким образом центр англо-голландской армии был в выгодном положении. Опасность этой позиции заключалась в Суаньском лесу, бывшем по соседству с полем битвы и перерезанном прудами Грёнендаля и Буафорта. Армия не могла бы отступить туда, не раздробившись; полки немедленно перемешались. Артиллерия погибла бы в болотах. Отступление, по мнению нескольких специалистов, мнению, однако, оспариваемому другими, представляло бы собой беспорядочное бегство армии.

Веллингтон стянул к этому центру бригаду Шассе, взятую из правого крыла, затем еще дивизию Клинтона. Своим англичанам, полкам Галькетта, бригаде Митчелла, мэтландской гвардии он дал в качестве подкрепления брауншвейгскую пехоту, нассаусцев, ганноверцев Кильмансегге и немцев Омитеды. Таким образом, под рукой у него было двадцать шесть батальонов. Правое крыло, как говорил Шаррас, было отведено за центр. Громадная батарея была замаскирована мешками с землей на том месте, где находится ныне так называемый Ватерлооский музей. Веллингтон, кроме того, держал в резерве в небольшой лощине гвардейских драгун Сомерсета — 1400 всадников. Там была вторая половина английской кавалерии, имевшая заслуженно превосходную репутацию. Понсомби был уничтожен, оставался Сомерсет.

Батарея, — которая, будь она окончена, превратится почти в редут, — была расположена позади садовой ограды, очень низкой и наскоро покрытой мешками с песком и широким земляным валом. Эта работа не была доделана; не успели окружить ее кольями.

Веллингтон, с виду невозмутимый, хотя и встревоженный, верхом на лошади оставался весь день на одном и том же месте, стоя несколько впереди старой мельницы Мон-Сен-Жана, существующей до сих пор, под вязом, который был куплен впоследствии энтузиастом-англичанином за двести франков, распилен и вывезен. Там Веллингтон проявил свой холодный героизм. Ядра так и летали вокруг него. Адъютант Гордон был убит рядом с ним. Лорд Гилль, показывая ему на разорвавшуюся бомбу, сказал: «Милорд, каковы ваши инструкции, какие приказания вы оставляете нам, если вас убьют?» — «Поступайте так, как я», — отвечал Веллингтон. Клинтону он сказал лаконично: «Держаться — до последнего человека». Очевидно, дела принимали плохой оборот. Веллингтон кричал своим старым товарищам по Талавере*, Витории и Саламанке*: «Ребята! Можно ли думать об отступлении? Вспомните старую Англию!»

Около четырех часов английская линия стала подаваться назад. Вдруг на гребне плато стали видны только артиллерия и стрелки — все остальное исчезло; полки, гонимые французскими ядрами и гранатами, отступили до того места, где еще до сих пор пролегает тропинка на ферму Мон-Сен-Жан; произошло обратное движение: фронт англичан скрылся. Веллингтон попятился назад.

— Начало отступления! — воскликнул Наполеон.

VII. Наполеон в хорошем настроении

Хотя император был болен и ему было трудно держаться в седле, но никогда еще он не был в таком прекрасном расположении духа. С утра этот непроницаемый человек улыбался. 18 июня 1815 года эта глубокая душа с мраморной оболочкой необъяснимо сияла. Человек, который был сумрачным под Аустерлицем, был весел при Ватерлоо. У величайших избранников часто бывают такие непонятные явления.

— Ridet Caesar, Pompejus flebit [17], - говорили воины легиона Fulminatrix [18]. Помпею на этот раз не суждено было плакать, но несомненно то, что Цезарь смеялся.

Еще накануне, в час ночи, исследуя верхом, во время грозы с дождем, вместе с Бертраном холмы, соседние с Рассомом, радуясь при виде длинной линии английских огней, освещающих весь горизонт от Фришмона до Брэн л'Алле, ему казалось, что рок, которому он назначил свидание под Ватерлоо, повиновался ему; он остановил лошадь, оставался несколько минут неподвижным, смотрел на молнии, прислушивался к грому; окружающие слышали, как этот фаталист кинул во мрак таинственные слова: «Мы с тобой согласны!» Наполеон ошибался. Они уже не были согласны.

Он не спал ни минуты; вся ночь была для него сплошной радостью. Он прошел мимо линий полевого караула, останавливаясь тут и там поговорить с часовыми. В половине третьего близ Гугомонского леса он услышал шаги движущейся колонны: был момент, когда он думал, что это отступление Веллингтона. «Это английский арьергард тронулся с места и убирается, — сказал он. — Я возьму в плен те шесть тысяч англичан, которые только что высадились в Остенде». Он говорил радостно, к нему вернулось его увлечение времен высадки 1 марта, когда он показывал великому маршалу энтузиаста-крестьянина у Жуанского залива, восклицая: «Ну, Бертран, вот уже и подкрепления!» В ночь с 17 на 18 он подшучивал над Веллингтоном: «Этого маленького англичанина надо проучить», — говорил Наполеон. Дождь усилился; гром гремел в то время, когда говорил император.

В половине четвертого утра он простился с одной из своих иллюзий; офицеры, посланные на рекогносцировку, доложили ему, что неприятель не двигается с места. Никто не шелохнулся, бивуачные огни не потухли. Английская армия спала. На земле царствовало глубокое безмолвие; только в небе гремел гром. В четыре часа разведчики привели к нему крестьянина; он служил проводником бригаде английской кавалерии, вероятно, бригаде Вивиена, отправившейся занять позицию в селении Оэн, на самый край левого крыла. В пять часов два бельгийских дезертира донесли ему, что они только что покинули свои полки и что английская армия ждет битвы. «Тем лучше! — воскликнул Наполеон. — Я предпочитаю смять их, нежели прогнать назад».

Утром на склоне, образующем поворот дороги Планшенуа, он сошел с лошади среди грязи, велел принести себе из Рассомской фермы кухонный стол и простой стул, уселся, подостлав под ноги связку соломы вместо ковра, и разложил на столе карту поля сражения, заметив Сульту: «Славная шахматная доска!»

Вследствие проливного дождя ночью обозы с провиантом, завязшие в размокших дорогах, могли прибыть не раньше утра; солдаты не спали, вымокли, проголодались; это не мешало Наполеону весело крикнуть Нею: «У нас девяносто шансов из ста». В восемь часов императору подали завтрак. Он пригласил нескольких генералов. За завтраком рассказывали, что Веллингтон третьего дня был на балу в Брюсселе у герцогини Ричмондской, и Сульт, этот суровый воин с лицом архиепископа, заметил: «Сегодня у нас бал». Император подсмеивался над Неем, который говорил: «Веллингтон не будет настолько прост, чтобы ожидать ваше величество». Впрочем, у Наполеона была уж такая манера. «Он охотно шутил», — говорит о нем Флери де Шабулон. «Сущность его нрава — игривость», — говорит Гурго. «Он был неистощим по части шуток, скорее странных, чем остроумных», — говорит Бенжамен Констан. Эти шуточки титана заслуживают того, чтобы на них остановиться. Он прозвал своих гренадеров «les grognards» [19], щипал их за уши, дергал за усы. «Император то и дело проделывает над нами разные шутки», — вот что говорил о нем один из гренадеров. Во время таинственного переезда с острова Эльбы во Францию, 27 февраля, среди моря, французский военный бриг, встретившись с бригом «Inconstant» [20], на котором скрывался Наполеон, осведомился, как поживает император. Наполеон, у которого в то время все еще была на шляпе белая с малиновым кокарда, усеянная пчелами, которую он носил на острове Эльба, смеясь, схватил рупор и отвечал сам: «Император здоров!» Кто так шутит — не страшится событий. В продолжение завтрака 18 июня у Наполеона было несколько приступов смеха. После завтрака он сосредоточился на четверть часа, потом два генерала уселись на связке соломы с листами бумаги на коленях, с перьями в руках, и император продиктовал им боевой порядок.