Вильгельм Гартевельд - Среди сыпучих песков и отрубленных голов

• Название: Среди сыпучих песков и отрубленных голов
• Автор: Вильгельм Гартевельд
• Издательство: Б.м.: Salamandra P.V.V. 2014.
• Жанр: Публицистика

 (швед. Julius Napoleon Wilhelm Harteveld) — русский композитор, этнограф и публицист. По происхождению — швед. Родился в Стокгольме, учился в Лейпцигской консерватории, после окончания которой переехал в Россию, где прожил 36 лет. Если бы не гражданская война, то и не уезжал бы он из России никуда. А так, пришлось вернуться в родной Стокгольм (через Стамбул). Поэтому в России он считается русским композитором, а в Швеции — шведским. И это правильно.

Книга публикуется по изданию 1914 г. (М. изд. И. А. Маевского) в новой орфографии, с исправлением очевидных опечаток, а также некоторых устаревших оборотов и особенностей пунктуации. Географические названия и имена собственные в большинстве случаев оставлены без изменений.

---

И, действительно, одевшись и выйдя на палубу, я в блеске утреннего солнца увидел на расстоянии 6–8 верст от парохода восточный берег Каспийского моря, а на нем маленький, уездный городок Закаспийской области — Красноводск. Пароход уже шел до Красноводскому заливу, защищенному самой природой от морской волны. По обеим сторонам залива тянулись отмели с расположенными на них рыбачьими поселками, а кругом, по воде и по воздуху, реяли в неимоверном количестве какие-то черные птицы. Я сначала принял их за черных чаек, но оказалось, что это род морских уток, по-местному «качкалдак».

Они съедобны и, говорят, очень вкусны.

Между тем, пароход подходил к пристани. Виднелось здание вокзала Средне-Азиатской ж. д. с его голубой крышей и, через несколько минут, я сошел с трапа парохода на пристань.

Матрос вынес мои вещи вслед за мною и, поставив их на пристань, ушел. Вдруг какой-то человек, невероятно грязный и оборванный, восточного типа, подскочил и, молча схватив мои чемоданы, убежал неведомо куда. Сначала я хотел броситься за ним в погоню, но, видя, что другие пассажиры к аналогичным инцидентам относятся совершенно хладнокровно, решил, что, по всей вероятности, на вокзале я найду и похитителя, и похищенное, и по примеру других пассажиров отправился туда пешком, благо пристань и вокзал стоят рядом.

Но здесь меня поразило явление, которое я, объехавший всю Россию, Сибирь, Кавказ и Финляндию, никогда еще не наблюдал.

У выхода с пристани стоял полицейский чиновник с несколькими городовыми и спрашивал у всех прибывших паспорта, точно пароход пришел из-за границы. По странной случайности или, может быть, прочтя в моих глазах полную благонамеренность, блюститель порядка пропустил меня без требования казенного ярлыка. На мой вопрос о причинах такого удивительного распоряжения, он ответил: «Начальство так велело».

А «начальство», встреченное мною на вокзале, сказало, что проверка паспортов на пристани производится на том основании, что «с Кавказа часто сюда переселяются беглые и всякий сброд, да и иностранцы могут незаконно проникнуть в Закаспийскую область, пребывание в которой им не разрешено».

Почему беглые, сброд и иностранцы здесь уравнены в правах — он мне не объяснить…

Но, однако, похитителя моих вещей на вокзале не оказалось, и я мысленно решил, что он или «беглый сброд», или иностранец! И только через полчаса увидел я его, уныло сидящего на моих чемоданах около перрона. Когда я его спросил, почему же он без моего разрешения потащил вещи на вокзал, быть может, я хотел остаться в Красноводске, он с сильным кавказским акцентом ответил мне:

«Что ты, душа мой! Чего тибэ тут делать? Поишай с Богом!»

Признавая вполне правильность его взгляда и взяв от него свои вещи, я вошел в зал буфета, где около общего стола сидело несколько приезжих, а также кое-кто из железнодорожных служащих.

Пили утренний чай и кофе, и разговор вертелся, конечно, около чумы, недавно вспыхнувшей близ Мерва. По правде сказать, прочитавши в газетах, перед своим отъездом из Москвы, о появившейся в мервском районе эпидемии легочной чумы, я сначала призадумался, ехать или не ехать мне в Закаспийский край? Но, в конце концов, по свойственному людям легкомыслию, — поехал.

И потому я с огромным интересом прислушивался к разговору за общим столом.

Спорили и, конечно, горячились. Одни утверждали, что в мервском уезде была настоящая чума, другие говорили, что никакой чумы не было и передавали следующую версию, очень распространенную в Закаспийском крае, о недавней чуме:

Текинцы для отравы лисиц разбросали по степи несколько лепешек, начиненных стрихнином. Какой-то легкомысленный верблюд поел этих лепешек и, разумеется, околел; а кое-кто из бродячих туркменов, в свою очередь, полакомились верблюдом и отдали Богу душу. Вот будто и вся чума!

Спорили и галдели долго и много, но сошлись единогласно в том, что «карантин в Мерве на днях будет снят» и что, во всяком случае, можно спокойно доехать до Асхабада.

В конце стола сидел какой-то молчаливый и угрюмый субъект в папахе, с белым башлыком вокруг шеи, и пил кофе.

Вдруг он ударил кулаком по столу и воскликнул:

«Все это вздор, господа! Дело в том, что, во всяком случае, можно спокойно… а потом тому же лицу надо было, чтоб она исчезла. Тут политика, а не чума! Подавись я этим стаканом, если это не так!»

С этими словами он залпом выпил свой кофе.

С тайной тревогой следил я за последствием его поступка, но он спокойно встал и, не подавившись, ушел…

Очевидно, в его словах была доля правды…

И, как мне потом везде рассказывали, была большая политика и маленькая чума…

До отхода поезда оставалось еще достаточно времени и, пользуясь этим, я пошел бродить по городу.

Красноводск — главный город уезда, и в нем, конечно, живет уездный начальник. Город расположен у самого берега Красноводского залива — самого лучшего для стоянки судов по всему Каспийскому побережью.

Растительности почти никакой не имеется и город беден питьевой водой.

Всю резиденцию г-на уездного начальника, имеющую всего семь тысяч жителей, можно обойти в полчаса, и в течение этого времени вы интересного ровно ничего не увидите.

Исторического прошлого город не имеет, если не считать высадки отряда Столетова и закладки им укрепления в 1869 году.

Имеются две православные церкви, шиитская мечеть и караван-сарай для хивинских грузов.

Вокруг города бродит по ночам масса шакалов, зачастую исполняющих обязанности санитаров — убирая и поедая отбросы.

Красноводск, несомненно, имеет большую будущность, ибо транзитная торговля уже и теперь огромна. Ведь через Красноводск идут все товары, ввозимые и вывозимые из Закаспийского края.

Недалеко от города, на горе Куба-Даг находится так называемое «Гипсовое Ущелье», где производится ломка замечательного по своим качествам гипса трех сортов: белого, зеленого и розового.

Остров Челекен отстоит верст на 50 к югу от Красноводска. Попасть туда можно только на туркменской лодке и то в хорошую погоду, так как залив в высшей степени капризен и внезапно налетавшая буря часто причиняет серьезные аварии. На острове добывают превосходную нефть, озокерит и асфальт (кира). Развитию промышленности Челекена много препятствует трудность сообщения с островом (доставка грузов). Туркмены за провоз туда пассажира запрашивают истинно царское вознаграждение.

На обратном пути к вокзалу я зашел в городской сад, где какой-то красноводский гражданин с гордостью показал мне пять чахлых деревьев и фонтан, по размерам напоминающий комнатный аквариум.

Правда, при отсутствии в городе воды и такой «фонтан» является роскошью, и в угоду гордому красноводцу я выразил массу удивления и восхищения, причем в разговоре нашел возможным упомянуть о версальских фонтанах….

Во всяком случае, мы расстались довольными друг другом, и он даже проводил меня на вокзал.

В час дня, наконец, ушел на Асхабад поезд Средне-Азиатской ж. д. и я очутился в вагоне II класса.

Войдя в него, я прямо-таки остолбенел: температура стояла такая, какая бывает лишь в хорошо натопленной бане, и вдобавок еще мне досталась «верхняя полка».

Пассажиры ругались без различия пола и состояния, но кондуктор заявил просто и ясно, что «во время зимнего движения по российским железным дорогам топить полагается».

Любопытно знать, какое может быть «зимнее движение» там, где нет зимы, например, в Закаспийской области?

Очевидно, циркуляр министерства путей сообщения уравнивает в климатическом отношении Сибирь и Асхабад.

Как бы то ни было, а пассажиры время от времени выходили на площадку вагона «отдышаться» и в результате, конечно, все по очереди схватывали основательную простуду.

А ночью, лежа на своей «верхней полке», мне снилось, будто я умер (неизвестно, от чумы или политики), и мое бренное тело сжигают в крематории…

Картина пути от Красноводска до Асхабада представляет собой песчаную, однообразную и мертвую пустыню.

Даже кустарник саксаула (Amodendron Haloxylon) является здесь редкостью, несмотря на свои минимальные требования от природы. Хотя еще недавно тут были чуть ли не целые леса его, но все вырубили на топливо, и сейчас (и, конечно, на долгое время) здесь воцарилась «мерзость запустения». Смело можно назвать преступлением подобную вырубку саксаула там, где песчаная степь занимает пространство в 10.000.000 десятин (вплоть до Афганской границы).

Саксаул служит почти единственными топливом по всему Туркестану. Дерево это имеет удивительно уродливую форму и напоминает собою какие-то гигантские корни.

Оно серого цвета и растет извиваясь на песке, как змея. А поезд все дальше и дальше уносит меня в глубь песчаной пустыни.