Нина Хеймец - Клуб любителей диафильмов

• Название: Клуб любителей диафильмов
• Автор: Нина Хеймец
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-088677-7

Эта книга — приглашение к путешествию. Эти путешествия совсем не обязательно сопряжены с дальними поездками, хотя, бывает, и с ними тоже. Путешествие — это изменение баланса между знакомым и незнакомым. Привычные вещи, города, ситуации могут оказаться не такими, какими мы привыкли их воспринимать, подчиняющимися малопонятным нам законам. Для этого надо в них всмотреться. «Всматриваться» — одно из ключевых слов в этой книге.

---

Через три года я стал ходить на кружок рисования. Учительница сказала папе и маме, что у меня способности. Я любил рисовать наш дом, парк и карусель с лошадками. Рисовать лошадок было сложно, но постепенно я научился. Я тренировался рисовать их очень маленькими, все меньше и меньше. Я мог всё. Я был уверен, что, если захочу, смогу уместить в рисунке тысячу лошадок или даже миллион. Потом я подумал, что к лошадкам можно прибавить и других зверей — тигров, слонов, жирафов, медведей. Мама и папа развешивали мои рисунки на стенах у меня в комнате.

…Мне всё хотелось попробовать, и однажды я изобразил, как обычно, наш дом — бежевый, с желто — голубыми окнами. Вокруг — коричневые деревья с редкими красными листьями. Но на этот раз я поместил над домом овальный предмет. Я нарисовал его серым. Я сам повесил рисунок на стенку. Когда родители его увидели, папа сказал, что всё отлично, но без пятна было бы лучше. Мама молчала. Мне показалось, что она смотрит на меня виновато. Она поправила волосы, и я впервые заметил, что у нее широкая ладонь и коротковатые пальцы. Я снял рисунок со стены.

Я перестал заниматься рисованием через два года. Я возвращался из школы, делал уроки и шел гулять с приятелями. Нам разрешали играть во дворе, но постепенно мы стали уходить все дальше от дома. Мы начали заходить в парк. Сначала — за ближайшие деревья. Потом — все глубже. Аллеи парка были пустынными. По их краям иногда были сложены поленницы бревен. Стволы были сырыми. Мы часто играли в прятки. Я любил прятаться, а водить — не любил. Когда я прятался, меня искали, и в целом парке находился лишь небольшой закуток, куда я помещался, и о котором другие не могли подумать. Когда я водил, я стоял на месте и осматривался. Взгляд выхватывал деревья, перескакивая с одного на другое. В парке становилось слишком много места, предметы помещались в нем без затруднений, а люди могли застывать и двигаться, себя не обнаруживая. Когда почти совсем темнело, мы возвращались домой.

Однажды вечером я делал уроки, и мне понадобились ножницы. Я не нашел их на обычном месте и решил поискать в ящике серванта, в большой комнате. Вооб — ще‑то, когда я был помладше, я любил заглядывать в этот ящик, но потом мне перестало быть интересно, и прошло уже несколько лет с тех пор, как я открывал его в последний раз. Там хранились документы, серебряные вилки и мамины украшения — в черной пластмассовой коробочке. Раньше, открывая ящик, я обязательно вынимал из коробки украшения. В коробке лежали бусы, но в них ничего особенного не было, и я их не трогал. Я доставал оттуда кольцо с прозрачным камешком и смотрел сквозь него на свет лампы. Мне казалось, что камешек должен светиться, но он всегда оставался тускло — матовым. В этот раз, открыв ящик, я заметил, что под коробкой с украшениями лежит тонкая картонная пластинка. Когда я вытащил ее из ящика, я увидел, что на ней нарисован наш дом. Был вечер, в доме светились окна. Я нашел наше окно, в нем был виден чей‑то силуэт. Я подумал, что это — мама, было очень похоже. Рядом с нашим подъездом стояли два дерева, я вспомнил их: когда я был в детском саду, их спилили — жильцы жаловались на тополиный пух. Небо было ясным, в нем виднелись звезды. Над домом висел предмет, похожий на самолет без крыльев. Предмет был серо — голубым, гораздо светлее неба. В нем светились иллюминаторы. Я понимал, что это — летающая тарелка. Картинка была нарисована масляными красками. Кто мог ее нарисовать, я не знал.

Папа с мамой были на кухне, я побежал к ним, с картинкой в руках, и крикнул: «смотрите, что я нашел!». Родители ужинали. Папа со стуком положил вилку на стол и сказал мне: «Немедленно положи это на место». Мне стало очень обидно. Я вернул картинку в ящик и ушел в свою комнату. Чуть позже мама пришла ко мне. Я спросил ее, что это была за картинка и правда ли, что на ней — летающая тарелка. Мама сказала, что не знает, что хотел нарисовать художник; что рисунок — чужая вещь, и меня это не касается. На следующий день я снова заглянул в ящик серванта, но картинки там не было.

Окончив школу, я решил изучать историю искусств, но лекции казались мне скучными, и через два года я бросил университет. Я жил с девушкой, которая училась со мной на одном курсе. Мы все чаще ссорились. Она жаловалась, что я все время молчу, и невозможно понять, что у меня на уме. Через три месяца после того, как я бросил университет, мы расстались. Я скучал по ней. Потом я уехал в другую страну. Однажды я увидел на автобусной остановке объявление: в луна — парке требовался разнорабочий. У меня совсем не было денег, я подумал, что другого выхода нет, и устроился туда. Я работаю там до сих пор.

Луна — парк переезжает из города в город. Я отвечаю за главную карусель. Она не самая быстрая, но самая нарядная, ее обычно устанавливают в центре луна — парка. К круглой двухъярусной платформе привинчены звери — лошади, слоны и верблюды. Я должен смазывать механизм карусели и подкрашивать зверей, когда на них вытирается краска. Иногда фигуры ломаются, и я заказываю новые. Оказалось, что на складе у поставщика есть самые разные модели — львы, киты, лисы, ящерицы. Я монтирую их вместо зверей, пришедших в негодность.

Я посылаю родителям фотографии городов, в которых бываю вместе с луна — парком. В столицах аттракционами никого не удивишь, мы объезжаем маленькие города. Я фотографирую ратуши, мосты и дома с палисадниками. Папа теряет зрение, он почти ослеп, но все равно просит, чтобы мама развешивала эти фотографии

нло

21

на стене в большой комнате. Недавно я приезжал к ним. Возле нашего подъезда посадили новые деревья. В парк я не ходил. Мои родители уже несколько лет на пенсии. Папа целые дни проводит у окна. Он еще может различать свет и тень. Мама заботится о папе. Она почти не выходит из дома.

Спустя несколько дней после моего приезда мама попросила меня достать с антресолей коробку с посудой. Я открыл дверцы, внутри было очень пыльно. Чувствовалось, что туда уже давно никто не заглядывал. Пытаясь добраться до нужной коробки, я заметил небольшой кусок картона. Мне трудно сейчас сказать, зачем, но я вытащил его и вытер пыль рукавом свитера — это был рисунок маслом, который я видел много лет тому назад. Я иногда вспоминал его и гадал, что с ним стало. Когда я фотографировал, мне хотелось, чтобы на моих снимках было похожее настроение — когда людям уютно и они не знают, что над их домом повисла летающая тарелка. Но у меня не получалось. Я смотрел на этот рисунок. Краски показались мне резкими. Небо было нарисовано крупными мазками. Мама позвала меня. Я вытащил нужную коробку, вернул рисунок на место и плотно закрыл дверцы. Через неделю мой отпуск закончился, и я вернулся в луна — парк.

Обычно мы приезжаем в новый город под вечер. Закончив работу, я не иду в гостиницу, а гуляю по ночным улицам. В городе уже почти нет прохожих, а в домах — темные окна. Тротуары тускло отражают свет фонарей, как будто они сделаны из теплого пластилина. Иногда, когда улица идет резко под гору, у меня возникает ощущение, что я нахожусь на карусели, которая установлена не параллельно земле, а перпендикулярно. Мне начинает казаться, что, сделав шаг, я ухну куда‑то вниз, буду стремительно падать, а потом окажусь на той же улице, вернувшись назад на несколько кварталов. Иногда мне кажется, что диаметр карусели гораздо больше, и, когда я сорвусь вниз, над затылком у меня будет Большая медведица, а когда стану возвращаться — Южный крест. Когда я так чувствую, я захожу в ночные кафе. Там стоят пластиковые столики и стулья с железными спинками. Посетителей в этот час бывает очень мало. На чугунной плате жарятся лук, кусочки мяса и куриные потроха. Хозяин кафе заворачивает мне их в лепешку и спрашивает, как дела.

Недавно директор луна — парка поручил мне фотографировать детей на карусели и продавать снимки их родителям. Он сказал, что это существенно повысит доходы от аттракциона. Я вспомнил, как мы с папой ходили в парк, он покупал билеты на карусель и сажал меня на пластмассовую лошадь. Где‑то нажимали на кнопку, карусель приходила в движение. Я переставал видеть папу, оказывался один. Я вспомнил, что сначала боялся, а потом испытывал торжество — я знал, где я, а папа меня не видел. Потом я стал представлять себе, как папа ждет, пока я появлюсь, и волнуется, потому что я — по другую сторону карусели и неизвестно, что со мной стало. Я жалел папу и хотел, чтобы карусель быстрее возвращала меня к нему.

Я стою у лесенки, ведущей на карусель, и держу свой фотоаппарат наготове. Щелкает реле, и дети — на лошадях, на китах, на львах, лисах и ящерицах — скрываются из виду. В этот момент мне всегда становится не по себе, потому что они совершенно одни, в медленном движении, ни для кого недоступны.

Но проходит несколько секунд, и они возвращаются.

ААре 'Черске

К. войне все было готово, оставалось только разыскать кошку. Ее не было нигде. Картонная коробка в подвале была пуста, на подстеленном полотенце — ни шерстинки. И еда, которую мы принесли, тоже осталась нетронутой, как будто, даже исчезнув, кошка сохранила за собой все это пространство — сырую комнату с оконцами под потолком, с пыльным бетонным полом. И никто не приходил сюда больше — ни бродячие кошки, ни даже мыши. Никто не приближался к ее миске. Не посягал. Мы понимали, что необходимо продолжать поиски. «Я за эту кошку отвечаю» — сказала Людка. А потом посмотрела на меня, чуть прищурившись, и уточнила: «Мы отвечаем».