Людмила Матвеева - Шесть тетрадок

• Название: Шесть тетрадок
• Автор: Людмила Матвеева
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1976

Повесть о строительстве метрополитена в Москве.

---

Горы посреди города

Кончилась ещё одна тетрадка. Теперь и она немного растрёпанная, немного захватанная. Зато сколько в ней интересного — целый клад. Сразу начали следующую тетрадь. Чью? Танину или Леденчика? Никто не знает, теперь уже не отличить: все тетради общие.

Мишка сделал такую запись:

«На нашем метро работают даже иностранные рабочие. Я нашёл штукатура из Германии, Ганса Митке. Чур, я первый его нашёл, и он обещал всё мне подробно рассказать. А Пучков пусть не перехватывает».

Вот опять стихи. Что делается с Леденчиком?

Очень нравится, ребята,
Эту летопись писать.
Мы сумеем интересно
Про метро в ней рассказать.

Катя пишет:

«Папа вчера рассказал про шлем. Папин отбойный молоток натолкнулся в шахте на древний шлем. Думали, просто железка. Но археологи изучили находку и сказали, что это шлем русского воина из дружины Дмитрия Донского. Воин, оказывается, уронил его в четырнадцатом веке, во время сражения с ханом Тохтамышем. Мы это сражение проходили».

Борис нарисовал длинную вереницу грузовиков, они едут, едут по полям тетради. Что они везут?

«На Метрострой пришла техника — лебёдки, транспортёры. Теперь легче вынимать породу из шахты. Зато машины не успевают отвозить грунт. Он лежит целыми горами на улицах, как будто здесь Кавказ. Принято постановление: каждая грузовая машина Москвы должна отработать на метро два дня в месяц».

И опять: «Мишка дурак» и нарисована рожа — точка, точка, два крючочка.

«Я на тебя не пишу, и ты на меня не пиши».

А следом строгие, ровные буквы Антонины Васильевны:

«Не стыдно вам? Все города помогают строить наше метро. В Москву по всем дорогам везут грузы для Метростроя. Лес из Архангельска. Рельсы с Кузбасса. Машины из Ленинграда. Гранит из Карелии. Мрамор из Крыма. На вагонах написана большая яркая буква «М». Значит, для Метростроя, значит, не задерживать: срочный груз. Города дружат далёкие, а вы в одном классе учитесь и всё время ссоритесь. Разве так хорошо?»

У каждого человека свой характер. Мишка всё спешит, спешит. Вот он какую сделал запись:

«На зав. «Дин.» постр. вет. д. исп. пер. ваг.».

Думал потом слова дописать, да забегался, совсем забыл.

Ребята спрашивают:

— Мишка! Что это значит? Загадка, что ли?

— Забыл, — отвечает Мишка. — Что-то про завод или про заведующего — зав. А может, про завтрак. Не помню я.

А эта запись вот что значила:

«На заводе «Динамо» построена ветка для испытаний первых вагонов».

Это сообщение во всех газетах было.

Я садовником родился

Они играли в садовника. Борис с чужого двора был садовником.

Он стоял, отставив ногу в сандалии, и быстро говорил:

— Я садовником родился, не на шутку рассердился. Все цветы мне надоели, кроме…

Борис замолчал и как будто задумался. Он делал вид, что не может решить, какой выбрать цветок. Потом выпалил:

— Кроме розы.

Розой всегда была Таня Амелькина. Роза — самый красивый и самый известный цветок. Конечно, розой была Таня.

— Да? — с готовностью отозвалась Таня, вскинув ресницы.

— Что такое? — спросил Борис с чужого двора очень вежливым голосом.

— Влюблена, — спокойно ответила Таня.

Все эти слова полагалось говорить по правилам игры, их говорили всегда одинаково. И всё-таки это были не безразличные слова. Каждый раз они говорились с разным смыслом. И вообще, в любой игре важно, кто кого выбирает. Борис выбрал Таню. А Таня кого выберет?

— Влюблена, — говорит она спокойно и знает, что Борис сейчас спросит: «В кого?» И её ответа будут ждать Сашка Пучков, Леденчик.

— В кого? — встрепенулся Борис. Он вёл с Таней свой секретный разговор. Он не хотел, чтобы игра была игрой, и больше ничего. — В кого?

Отвечать полагается быстро, медлительный проигрывает. Кого назовёт она? Сашка Пучков сидит на низком заборчике, его длинное лицо надменно и безразлично, белые брови подняты к белым волосам. Сашка — незабудка. Леденчик — крапива. Я хотела бы стать розой, но роза занята. Да и вообще я ни при чём: меня не принимают играть. Я посадила своих кукол, Зою и Клавдю, на скамейку. У Клавди скоро оторвётся нога. У Зои волосы свалялись в комок. Куклы не сидят, а валятся набок. Я снова сажаю, прислоняю к спинке скамейки.

— В кого? — нетерпеливо спрашивает Борис с чужого двора.

Мои куклы снова валятся, я вытянула шею, прислушиваюсь, смотрю на Таню. Она наклонила голову, чертит тапкой на песке. Сашка и Леденчик сидят окаменевшие.

Если Мишка придёт, меня тоже примут, может быть. Я им скажу: «Чур, я буду анютины глазки». И вдруг они согласятся. Что им жалко?

Тут с улицы во двор врывается Мишка. Он запыхался, пальто тащит в руке.

— Сидите тут и ничего не знаете! Ядра нашли! В Александровском саду! Я сам ядро в руках держал!

— Псих, — говорит Сашка Пучков.

— Сам, — механически отвечает Мишка.

Потом, отвернувшись от Пучкова, Мишка начинает рассказывать. Куклы сваливаются под скамейку, я подхожу ближе.

Мишка рассказывает сбивчиво, перепрыгивает с одного на другое. Если рассказать всё по порядку, получится ещё несколько историй.

Драгоценный сломанный топор

Однажды шёл дождь. Не тяжёлый, не серый. А весёлый, когда в небе за тучей совсем близко чувствуется солнце. И голубые промытые окошки видны в несерьёзных тучах. Шёл дождь. Площадь Дзержинского опустела: кто спрятался в подворотню, кто стоял в подъезде. А Мишка, и Борис, и Сашка Пучков бесились на просторе, скакали по тёплым лужам. Потом к ним прибежала Катя и тоже прыгала босая вместе с мальчишками. А Таня Амелькина не прыгала. Она считала, что по-настоящему красивые девочки не должны прыгать по лужам босиком. Таня стояла под деревом и смотрела, как скачут другие.

Вдруг Пучков закричал:

— Смотри! Смотри! Что это? Ой, ой, ой! Чур, я первый увидел!

И люди стали выходить из подъездов, из-под деревьев и говорили:

— Как красиво! Удивительно! Что это значит? Вы не знаете? Я тоже не знаю.

Вся площадь была покрыта воздушными пузырями. Они росли, сияли на солнце, бесшумно лопались, и тут же появлялись другие. Пузыри плясали по асфальту, они не были похожи на обычные пузыри в дождь. Их было много, они были очень большие и покрывали не только лужи, а весь асфальт.

— Какая красота! — говорили прохожие.

— Какое безобразие! — сказал дядя Коля. — Почему утечка сжатого воздуха? Компрессор вхолостую работает. Нам воздух для работы нужен, а не пузыри пускать.

Приехал историк на шахту — старый человек в чёрной смешной шапочке, а вокруг шапочки седые кудри. Походил, посмотрел, сказал:

— Здесь был в старину колодец. Обычный колодец рядом с домом генерала Иванова. Колодец пересох, его засыпали всяким мусором. Плотность грунта в колодце маленькая, гораздо меньше, чем вокруг него. Когда вы подали в шахту сжатый воздух, он выбил мусор из колодца и пошёл наверх пускать пузыри.

Метростроевцы укрепили колодец бетоном, сказали историку спасибо и стали работать дальше.

— Наука! — сказал дядя Коля и поднял вверх палец.

Археологи работали рядом. Найдут старую железку и обметают бережно кисточкой. Раньше они казались дяде Коле чудаками. Надо метро строить, а они ерундой занимаются. Теперь он присматривался к ним.

Копает дядя Коля лопатой яму, на что-то натолкнулась лопата, звякнула. Что это? Поднял железный обломок. Топор не топор, но на топор похож.

Инженер подошёл и сказал:

— Зови, Николай Трифонович, историка. Вон они, у Кутафьей башни на раскопках.

Старый историк взял в руки железо, повертел, поглядел и ликующим голосом сказал:

— Топор! Топор, дорогие мои! Начало семнадцатого столетия! — Он быстро-быстро пошёл к своим и на ходу кричал: — Топор! Спасибо! Спасибо! Топор!

Он прижимал к себе ржавый, наполовину рассыпавшийся топор, как любимого ребёнка.

Николай Трифонович сказал:

— Каждый свою работу высоко любит. Ладно, ребята, копаем дальше.

Учёный размахивал руками, твердил:

— Топор! Семнадцатый век! Массивной формы! С остатками деревянного топорища!

Серёга позвал:

— Папаша! Чего они в своём семнадцатом веке этим топором — дрова кололи? Или на войну, может, с ним ходили?

— И то, и другое! — как-то весело ответил историк. — И то, и другое! Большого выбора тогда не было, мой милый!

Не зря они с самого начала заключили договор — Метрострой и Академия истории материальной культуры. Метростроевцы строят метро, а учёные по всей трассе ведут археологические раскопки.

Мишка об этом рассказывал так:

— Они сговорились: «Чур, вы нам помогаете, а мы — вам». И помогают. Начальник шахты Бобров пришёл к историкам и спрашивает: «Почему в шахте вода?» Тогда историки взяли план старой Москвы. Что было на этом месте раньше? Ах, старинный ров. Стало всё понятно, ров специально заполняли водой, чтобы враги не прошли. А теперь там после каждого дождя вода скапливается.