Борис Башилов - Робеспьер на троне

• Название: Робеспьер на троне
• Автор: Борис Башилов
• Жанр: История

---

Петр вытаскивал больные зубы и разбивал здоровые, выпиливал табакерки, строил корабли, вместо палача сам рубил головы стрельцам, метался по заграницам и по России. Всегда вел себя не так, как должен вести себя царь. Он был кем угодно, но только не русским православным царем, каким был его отец.

То малое, чего Петр добился, он добился ценой обнищания всей страны и гибели огромного количества людей. В этом он тоже очень похож на своих нынешних поклонников большевиков, которые всегда подчеркивают, что Петр Великий во имя процветания государства никогда не считался со страданиями отдельной человеческой личности.

Ключевский называет Петра великим ремесленником на троне. Проф.

Зызыкин по этому поводу справедливо замечает:

"Он научил работать русских людей, но для этого не было надобности подрывать их религиозный путь и разбивать основы многовекового строя, созданного кровью и подвигом христианской жизни".

III

Русские ученые, - указывает С. Платонов в своих "Лекциях по русской истории", - "усвоили себе все выводы и воззрения немецкой исторической школы. Некоторые из них увлекались и философией Гегеля".

"Все последователи Гегеля, между прочими философскими положениями, выносили из его учения две мысли, которые в простом изложении выразятся так: первая мысль: все народы делятся на исторические и не исторические, первые участвуют в общем мировом прогрессе, вторые стоят вне его и осуждены на вечное духовное рабство; другая мысль: высшим выразителем мирового прогресса, его верхней (последней) ступенью, является германская нация с ее протестантской церковью. Германскопротестантская цивилизация есть, таким образом, последнее слово мирового прогресса. Одни из русских исследователей Гегеля вполне разделяли эти воззрения; для них поэтому древняя Русь, не знавшая западной германской цивилизации и не имевшая своей, была страною неисторической, лишенной прогресса, осужденной на вечный застой. Эту "Азиатскую страну" (так называл ее Белинский) Петр Великий своей реформой приобщил к гуманной цивилизации, создал ей возможность прогресса. До Петра у нас не было истории, не было разумной жизни. Петр дал нам эту жизнь и потому его значение бесконечно важно и высоко. Он не мог иметь никакой связи с предыдущей русской жизнью, ибо действовал совсем противоположно ее основным началам. Люди, думавшие так, получили название "западников".

Они, как легко заметить, сошлись с теми современниками Петра, которые считали его земным богом, произведшим Россию из небытия в бытие", В последней фразе С. Платонов вспоминает подхалимское выражение, которое употребил канцлер граф Головкин во время поднесения в 1721 г.

Петру титула Императора. Головкин произнес во время своей речи: "Русь только гением Петра из небытия в бытие произведена". И вот эта примитивная грубая лесть неумного придворного стала воззрением русских западников вплоть до наших дней. Потом к ней были пристегнуты нелепейшие воззрения почитателей Гегеля на германскую цивилизацию, как последнего слова исторического прогресса.

Петр производит свои необдуманные мероприятия всегда грубо и жестоко и, что самое важное, он производит их не для улучшения и усиления основ древней самобытной культуры и цивилизации, а для уничтожения этих основ. Вот это то, наши историки-западники всегда и стараются завуалировать, а так как исторические факты учиненного Петром разгрома скрыть невозможно, то им и приходится прибегать на каждом шагу ко всякого рода натяжкам.

Разбирая в своей работе "Петр Великий" оценки личности Петра и оценки его реформы со стороны русской исторической науки, С. Платонов выступает даже против осторожного критического отношения Карамзина к Петру I. С. Платонову не нравится, что Карамзин ставит Ивана Ш выше Петра Первого за то, что Иван Ш действовал в народном духе, а "Петр не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государства (эту глубокую мысль Карамзина И. Солоневич и положил в основу своей интересной работы "Народная Монархия". - Б. Б.).

Карамзин ставил Петру I упрек, что "страсть к новым для нас обычаям преступила в нем границы благоразумия". Карамзин справедливо указывал, что нравы и обычаи народа можно изменять очень постепенно, "в сем отношении Государь, по справедливости, может действовать только примером, а не указом", у Петра же "пытки и казни служили средством нашего славного преобразования государственного".

"Вольные общества немецкой слободы, - пишет Карамзин, приятные для необузданной молодости, довершили Лефортово дело и пылкий монарх с разгоряченным воображением, увидев Европу, захотел сделать Россию Голландией.

Его реформа положила резкую грань между старой и новой Россией; приемы, с которыми Петр производил реформу, были насильственны и не во всем соответствовали "народному духу"; европеизация русской жизни иногда шла дальше, чем бы следовало".

"Петр, - писал Карамзин, - не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государства подобно физическому, нужное для их твердости".

"Искореняя древние навыки, представляя их смешными, глупыми, хваля и вводя иностранные, Государь России унижал россиян в их собственном сердце".

"Мы, - пишет Карамзин, в своей записке о древней и новой России, поданной им Александру I, - стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях гражданами России. Виною Петр".

Но Карамзин же дает яркий пример нелогичности в оценке "реформ" Петра. Если Петр не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств, если пытки и казни служили основным методом государственных преобразований Петра I, если "страсть к новым для нас обычаям преступила в нем границы благоразумия", то как можно сделать такой вывод, какой сделал Карамзин, что Петр I "гениальный человек и великий преобразователь".

В своей книге "Исторический путь России", такой убежденный западник, как П. Ковалевский, в главе, посвященной семнадцатому столетию, пишет:

"Подводя итоги сказанному, можно назвать XVII век - веком переломным, когда Россия, оправившись от потрясений Смутного Времени, становится Восточно-Европейской державой (не европейской, а русской культурной страной. - Б. Б.), когда русское просвещение идет быстрыми шагами вперед, зарождается промышленность. Многие петровские реформы уже налицо, но они проводятся более мягко и без ломки государственной жизни".

Петр пренебрег предостережениями Ордин-Нащокина, говорившего, что русским нужно перенимать из Европы с толком, помня, что иностранное платье "не по нас", и ученого хорвата Юрия Крижанича, писавшего, что все горести славян происходят от "чужебесия": всяким чужим вещам мы дивимся, хвалим их, а свое домашнее житье презираем". Петр I не понимал, что нельзя безнаказанно насильственно рушить внешние формы древних обычаев и народного быта. Об этом хорошо сказал известный государствовед Брайс, говоря о деятельности софистов в древней Греции:

"Напомним по этому случаю известный пример греческих республик времен Сократа, когда некоторые известные софисты, уничтожая наивное и активное верование, вверявшее богам заботу наказывать клятвопреступника и лжеца, учили, что справедливость ничто иное, как закон сильнейшего. Там традиции, подвергшиеся нападению, были сначала религиозные и моральные, но в системе старых верований и обычаев предков все связано, и, когда религиозная часть подорвана, то от этого колеблется и много других элементов здания".

Да, в системе старых верований и обычаев предков все связано и когда религиозные основы жизни народа подорваны, то колеблются и все остальные части национального государства. Так это и случилось после произведенной Петром жестокой разрушительной революции.

IV

Соловьев доказывал, что Петр всколыхнул Московскую Русь и заставил ее пережить всесторонний переворот.

Соловьев и Кавелин, как и их ученики воображали что Россия XVII века дожила до государственного кризиса и ежели не Петр, она бы рухнула. Но потом Соловьев смягчает этот приговор, заявляя, что цари уже до Петра начали ряд преобразований.

"В течении XVII века, - пишет он, - явно обозначились новые потребности государства и призваны были те же средства для их которые были употреблены в XVIII в. в так называемую эпоху преобразований".

В позднейшей своей работе "Чтениях о Петре Великом" Соловьев называет Петра "сыном своего народа" и даже "выразителем народных стремлений".

"Народ собрался в дорогу и - ждал вождя".

С. Платонов вполне согласен с такой трактовкой роли Петра и пишет:

"Не одни Соловьев в 60-х и 70-х годах думал так об историческом значении реформы (вспомним Погодина), но одному Соловьеву удалось так убедительно и сильно формулировать свой взгляд. Петр - подражатель старого движения, знакомого древней Руси. В его реформе и направлении и средства не новы, - они даны предшествовавшей эпохой. Нова в его реформе только страшная энергия Петра, быстрота и резкость преобразовательного движения, беззаветная преданность идее, бескорыстное служение делу до самозабвения. Ново только то, что внес в реформу личный гений, личный характер Петра".