Инна Туголукова - Всем сестрам по серьгам

• Название: Всем сестрам по серьгам
• Автор: Инна Туголукова
• Издательство: ACT: ACT МОСКВА: Транзиткнига
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-037716-9, 5-9713-2835-2, 5-9578-4421-7

Может ли одна-единственная НОЧЬ ЛЮБВИ перевернуть всю жизнь?

Еще бы, скажете вы, и будете правы.

Недаром говорят: судьба сама стучится к нам в дверь.

Стоит ее открыть — и…

Любовь ворвалась в череду серых будней Алены — и принесла с собой НЕПОНИМАНИЕ, РЕВНОСТЬ И ГОРЕЧЬ ПОТЕРИ…

Но, как известно, жизнь все расставляет на свои места.

И впереди еще могут быть новые встречи и ДОЛГОЖДАННОЕ СЧАСТЬЕ.

---

— Ты сам, что ли, выдумал все эти страсти? — подивился Андрей.

— Да нет, был у меня в практике такой случай. Только не с дамой, а с братком. Кореша с ним разобрались таким вот экзотическим способом.

— Тебе бы романы писать. «Хроники травматологического отделения». Ну и что она будто бы поведала?

— Уезжает вроде муж на водохранилище, снасти готовит. А она возьми да и расскажи ему анекдот: «Собрался мужик на рыбалку, упаковал снаряжение и спать лег пораньше. А жене не хочется его отпускать. Вот дождалась она, когда тот уснет, сгребла темной ночью все удочки и вынесла на помойку. А сама домой возвратилась, легла в постель, прижалась к теплому мужнину плечу и сладко заснула. Жить ей оставалось ровно сорок минут…» Муж заржал, жена вместе с ним. Рот раззявила, а он в этот момент случайно спусковой крючок на гарпуне и задел…

— И Нинка поверила?

— Нинка за эту версию двумя руками ухватилась. Вижу, что мучается, сомнения ее гложут, но вопросов не задает — боится. Чувствует фальшь, не может не чувствовать, а в душу не лезет, понимает, что, если прижмет меня к стенке и до правды докопается, придется принимать какое-то решение и ей, и мне.

— И что бы ты решил?

— Не знаю. Поначалу-то думал, все — с Питером покончено. А теперь вижу: нет, рано я успокоился. Как прыщавый юнец на распутье: против мамки не пойдешь, а очень хочется.

— Если нельзя, но очень хочется, то можно, — пошутил Андрей.

Но Викентий шутку не принял.

— Я сам себя загнал в ловушку, — с горечью сказал он. — И все — крышка захлопнулась.

— Не понял.

— Да что же тут непонятного? Я не хочу и не могу бросать семью ради женщины, отказаться от которой выше моих сил. Вот и все дела. Тупик.

— А по-моему, банальнейшая история. Каждый хотя бы однажды попадал в подобную ситуацию.

— И ты тоже, стало быть?

— У меня другой случай! — поморщился Андрей.

— У каждого свой случай! — отстоял Викентий собственное право на уникальность. — Я, возможно, подлец, возможно, дурак или кто-то еще, но я такой, какой есть, и ничего с этим нельзя поделать. И вот это мое «я», с одной стороны, не желает терять свое прошлое, нажитое трудом и любовью, и на новом месте созидать счастливое настоящее, а с другой — терять любимую женщину. Но я не могу выдернуть Ларису в Москву — мне здесь негде и не на что ее содержать. Да и не имею права ломать ее жизнь. Но и в Питер мотаться тоже теперь мне заказано.

— Версию с консультированием никто пока не опроверг.

— Нет, нет, это совершенно исключено. Нинка ведь не полная дура.

— Я не понял, ты хочешь услышать от меня какой-то совет или просто душу изливаешь?

— Ну какие тут могут быть советы?!

— Ну отчего же… — усмехнулся Андрей, разливая по стаканам остатки коньяка.

— Расстаться ведь тоже нужно по-человечески. Не просто исчезнуть из ее жизни или позвонить по телефону, сказать: «Прощай, любимая!» — и повесить трубку. Так, конечно, было бы проще…

— А ты сможешь иначе?

— Тут, понимаешь, подвернулась замечательная возможность смотаться в Питер совершенно легально: Генка Бобров пригласил меня на зимнюю рыбалку на пару-тройку дней на Верхне-Свирское водохранилище. И главное, когда звонил, попал на Нинку, заручился, так сказать, согласием. Он бы меня довез до Питера с ветерком, обратно доставил, да еще и рыбой снабдил. Так оба моих хирурга полегли, иху мать! Именно сейчас, в этот самый момент!

Викентий с досадой махнул рукой, и пустая коньячная бутылка, врезавшись в батарею, разлетелась осколками.

— Не трогай, — сказал Викентий. — Завтра Фаина уберет.

— Может, выпишешь меня завтра?

— Хорошо, — легко согласился заведующий, — выпишу.

И ушел.

«Чего это я так напился? — подумал Андрей. — Башка завтра будет трещать…»

Дверь открылась, и в палату вошла красивая девушка. Он даже сразу не понял, что это та самая медсестра, с которой у него почему-то не заладились отношения.

Потом он распорол ладонь и, спьяна не чувствуя боли, с удивлением уставился на залитую кровью руку. А сестричка кинулась к нему, как будто он получил пулю в живот. Она бинтовала ему кисть и стояла очень близко. Андрей чувствовал едва уловимый аромат ее духов, смотрел на точеную нежную шею, на трогательные завитки у основания высоко забранных волос, и ему вдруг ужасно захотелось укусить ее в эту самую шею, там, где она плавно переходит в линию плеча, но не хряпнуть зубами, усмехнулся он, а осторожно сжать челюсти, чувствуя кожей щекотное прикосновение завитков.

Представив ее изумленную реакцию на свой неожиданный порыв, он хмыкнул, а она, расценив это как болезненный стон, заспешила, приговаривая что-то утешительное, повела его в операционную, поддерживая, как раненого бойца, и все беспокоилась, хорошо ли он переносит новокаин.

Потом они вернулись в палату, сестричка замела осколки и даже подтерла пол, и, когда наклонялась, под широкой блузой четко обозначалась талия, перетекая в очертания стройных бедер, туго обтянутых форменными голубыми брючками. И что-то она там щебетала и смотрела зовущим взглядом, и подошла она к нему первая — это он точно помнил, — то есть сама его спровоцировала. Значит, угрызениями совести можно не мучиться. Получила то, что хотела, не отталкивала, не звала на помощь, не молила уберечь ее девичью честь — молчала как рыба и лежала как бревно.

Дверь открылась, и сердце предательски дрогнуло, не потому, что он был смущен или взволнован, просто не знал, как себя теперь с ней вести — не успел подготовиться. Но это была всего лишь Фаина.

— Ты чего простынку снял? Описался? — вместо приветствия осведомилась она.

— Да вот руку порезал, испачкал кровью, — нашелся Андрей, демонстрируя перебинтованную кисть. — Надо бы сменить…

— Сменим, если надо, — пообещала Фаина и, взяв из его рук простыню, взглянула на пятнышко крови в самом центре, пожевала губами, но от комментариев воздержалась, ушла, неодобрительно покачивая головой.

В тот же день Шестаков выписался из больницы, окунулся в свою многотрудную жизнь и больше никогда не вспоминал Алену. Ведь это же так просто — забыть то, о чем категорически не хочется вспоминать.

9

— Ну и погодка! Холодрыга, как на Северном полюсе!

Алена забралась в кресло, зябко кутаясь в большую белую шаль, раскрыла книгу. Кошка Фиса тут же прыгнула следом, потолкалась, отвоевывая себе пространство, и плюхнулась рядом, прижалась теплым боком. Алена запустила пальцы в мягкую шерстку, и Фиса звонко и уютно заурчала.

Дети спали, Валя шила, низко склонившись над машинкой, и Алена видела ее профиль, высвеченный боковым, направленным на работу светом. Очки, съехавшие на кончик носа, заправленная за ухо седая прядь. Вот уже и краситься она перестала. А когда ей? Бедная, бедная мама. Откуда только силы берутся? Жила бы себе, забот не знала — дочки выросли, много ли ей надо? Так вот нет же — тащит на себе двоих внуков, да еще Наташка тянет последнее.

Валя, почувствовав ее взгляд, подняла голову, улыбнулась.

— Ложись, дочка, поздно уже… — И вновь склонилась над работой.

У ног матери тугим клубком свернулся Фунтик, прикрыв нос толстой лапой и пристроив на стоптанную Валину тапку тяжелую лохматую башку.

Сколько Алена себя помнила, в их доме всегда были животные — собака и кошка, неизменные Фунтик и Фиса, и никто никогда не пытался нарушить эту традицию. Одни старились и умирали, и на их место сразу приходили другие. Именно приходили, в буквальном смысле этого слова: будто почуяв, что свято место свободно, к дому прибивалась очередная беспородная живность.

— Я, знаешь, сегодня кого встретила? — нарушила молчание Валя. — Надю Корнилову. Помнишь ее?

— В ателье с тобой работала? Такая яркая блондинка с голубыми глазами? — оторвалась от книги Алена.

— Зацепились с ней языками, больше часа простояли на самом юру. Есть ведь люди — посмотришь на них, послушаешь, и будто воды святой напился.

— Чем же она тебя так воодушевила?

— Сама не знаю. Вот поговорила со мной, ушла, а свет в душе оставила. Ей тетка дом в Родниках завещана, так она квартиру дочке отдала, а сама теперь там живет, в Москву только в гости приезжает да за пенсией.

— А где это — Родники? Слово какое хорошее…

— Где-то в Ивановской области.

— Видно, там родников много.

— Она мне рассказывала, там деревня есть, Борис-Глеб называется. По преданию, на этом месте когда-то нашли икону, поставили часовенку на берегу речки, и забил оттуда родник. Вода из него не портится. За ней со всей округи народ приезжает. А Надя там, оказывается, родилась и выросла, так что не на пустое место поехала. Да она всегда отчаянная была, Надя. Помню, еще мы работали вместе, они с мужем на какую-то речку Ухтохму отдыхать ездили. И сколько лет прошло с тех пор, а не забыла я ее рассказы. Речка маленькая, ледяная. Ловили рыбу, купались, загорали. Палатка, спальные мешки, лодка резиновая, надувная. Суп на костре варили. Эрдель у них был Икар, а из соседней деревни прибегала к ним маленькая собачка-девочка. И когда они уезжали, собачка долго бежала следом.