Линдэл Хэдоу - Австралийские рассказы

• Название: Австралийские рассказы
• Автор: Линдэл Хэдоу
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1958

В книге представлены рассказы писателей Австралии XX века: Маркуса Кларка, Джозефа Ферфи, Вильяма Эстли, Генри Лоусона, Алана Маршалла и др.

---

Вот и сейчас — он шел в деревню, а далекие эвкалипты стояли у него перед глазами, и мысли его тревожно метались между этими двумя бесконечно разными мирами. Он шел навестить родственников отца и удивлялся тому, что именно ему довелось стать связующим звеном между здешними меловыми холмами и берегами Лоддона. Черт знает какие шутки позволяет себе судьба! Еще год тому назад он и понятия не имел о существовании Элиаса или тетушки Джуп, но тем не менее они существовали — целое гнездо родственников, иные даже с такой же, как у него, фамилией, и все с какими-то общими семейными чертами. Разве не был нос Марты точной копией носа его тетки Рейчел, хотя во всем остальном они были совершенно не похожи друг на друга?

«Все очень запутанно на этом свете, — решил он, взявшись за дверную ручку маленького домика. — Вот уж наверняка предпоследнее, если не последнее, место, где мне вздумалось бы искать корни семейного древа!»

Домик стоял на самом краю деревни. Он был маленький, совершенно заросший зеленью; даже окна и дверь наполовину закрывал плющ. Питера встретила тихая пожилая женщина, не столько словами, сколько движениями и жестами выразившая радость при его появлении.

— А, это ты опять пришел к нам, Питер! Ну заходи, заходи. Сегодня тетушка Джуп поднялась и сидит в кресле. Рожденье у ней нынче. Девяносто четыре года ей исполнилось.

Казалось, она немножко побаивается высокого юноши в непривычной форме; когда он смотрел на нее, она тут же отводила глаза, но радушие ее было несомненно искренним.

Забрав у него тяжелый плащ, она провела его в уютную комнатку, пропахшую угольным дымом и запахами кухни, и в полумраке Питер разглядел высохшую старуху в кресле у горящего камина. Она была самым старшим из живых членов семьи. Глухая, наполовину выжившая из ума, она цеплялась за жизнь, как твердый панцирь сверчка за кору дерева.

— Питер пришел повидать вас, — прокричала Марта, нагибаясь к ее уху. — Вы ведь помните его, тетушка Джуп? Он уже приходил к вам однажды.

Старуха подняла на Питера удивительно блестящие глаза, прошамкала что-то в ответ на его приветствие и тут же забыла о нем, опять сосредоточенно уставившись на горящие угли.

Питер опустился в кресло по другую сторону камина и расстегнул мундир. Ощущение тепла растеклось по всему телу. Чудесное тепло! Оно, как вино, ударило ему в голову, вызывая в памяти радостные картины. Ему захотелось поболтать, пошутить с тихой пожилой женщиной, накрывавшей на стол.

Ужасно хотелось сказать ей: «А знаете, что случилось, когда я шел через холмы? Что, вы думаете, я увидел? Хромую овцу, запутавшуюся в кустах черной смородины. Что ни говорите, а бывает удача на свете! Самое приятное происшествие, с тех пор как меня сюда забросило. Жаль, не догадался принести вам кусочек получше!»

Но что-то остановило его, заставило сдержать обуревавшее его веселье. В этом маленьком домике его голос звучал странно — слишком громко и грубо. Казалось, что здесь из поколения в поколение приглушалась жизнь, — во всем чувствовалась сдержанность, даже в тикании больших деревянных часов на камине. После шумной сутолоки лагеря, громких приказаний, звона оловянных тарелок в столовой, трескотни пулеметов на стрельбище — здесь было как на дне глубокого, тихого пруда.

Питер оглядел комнату острым пытливым взглядом, как бы стремясь понять тайну этого уютного спокойствия. Оштукатуренные стены, покрытые пятнами сырости, казалось нарочно были сделаны так, чтобы приглушать звуки, и ни один голос внешнего мира не мог проникнуть сквозь плотно закрытое окно. Толстые занавески и половики, чехлы на мебели, фарфоровые собачки и другие безделушки и украшения — все это принадлежало к прошлому веку, так же как и картины на стенах. Вероятно, за пятьдесят лет ничто не изменилось в этой комнате и, возможно, не изменится и в следующие пятьдесят лет.

Пятьдесят лет! Мурашки пробежали у него по спине, как будто на него пахнуло дыханием могилы. Для него жизнь означала движение, перемены, возделывание новых полей.

— Придвигайся к столу, — сказала Марта, — проголодался небось с такой прогулки… в лагере-то вас не больно сытно кормят, а?

— Да, не слишком, — подтвердил Питер, вспоминая об убитой овце. — Чаще всего ложимся спать голодными. Мы, солдаты, вообще голодная братия.

— Да, солдатская жизнь не сладкая, — вздохнула Марта. — Слава богу, у нас здесь еды хватает… пока что во всяком случае. Элиас возится в огороде и ночью и утром, и до работы и после… А вот и он!

Элиас был грузный, неповоротливый человек лет пятидесяти, двигавшийся так, словно все кости у него отсырели. Его плисовые брюки были до колен покрыты темно-зелеными пятнами, а грубые башмаки казались совсем заплесневевшими. Но на нем все это выглядело вполне естественно, как будто так и надо было, как будто Элиас так долго стоял в сырой земле, что врос в нее, словно столб или дерево.

— Здорово, Питер, — сказал он, придвигая к себе стул, — война еще не кончилась, а?

Взяв нож и вилку неуклюжими пальцами, он склонился над тарелкой. Хотя спина его и сутулилась, голубые глаза его были ясные, как у ребенка, а розовое лицо с обвислыми усами цвета соломы напоминало какой-то зреющий плод. Медлительность его речи раздражала Питера — по-видимому, мысли Элиаса двигались с неменьшим трудом, чем его пальцы.

— Тетушка Джуп празднует свое рождение, — сказал он, кивком головы указывая на старуху у камина, — первый раз поднялась с конца лета. Девяносто четыре годика ей исполнилось — как раз сегодня.

В основном поддерживать разговор приходилось Питеру. Он с нервным оживлением говорил о своем доме на берегу Лоддона, рассказывал о пастбищах и полях во время уборки урожая, но слова его не находили отклика, не вызывали никакого интереса. Это похоже было на то, как, бросая камешки в очень глубокий колодец, напрасно ждешь всплесков. В медлительности Элиаса таились какие-то бездонные глубины, которые невозможно было измерить. О чем думал он, низко склонив голову над тарелкой, торжественно прожевывая пищу и время от времени двигая по полу своими тяжелыми башмаками? Возможно, ни о чем. Его мягкий взгляд не выражал ничего, словно глаза были сделаны из цветного стекла.

Один только раз в них мелькнуло оживление.

— Австралия! — сказал он, как будто это слово задело особый нерв памяти. — Да-а… Когда-то и я собирался съездить туда. Молодым был, хотел повидать мир. Только и думал, что о кораблях. Ну а дядя Верни, — это который матросом служил, — брался устроить мне проезд. Да вот порешили они, что далеко это очень. Тетушка Джуп и слышать об этом не хотела… Куда в такую даль! И так, мол, слишком многие из нашей семьи уехали в чужие страны, да так и не вернулись назад.

И все же ему, по-видимому, была приятна мысль, что он тоже мог бы быть одним из этих многих. Он все поворачивал и поворачивал эту мысль в своем уме, как корова жвачку. После пяти минут такого занятия он сказал с робким смешком;

— Не останься я тогда дома, может у меня бы теперь целая овечья ферма была. Богачом бы вернулся. Сорил бы деньгами по отелям, со знатью бы водился.

Питер, энергично уничтожая хрустящие пончики, охотно поддержал эту тему, но блеск в глазах Элиаса быстро погас, и стало ясно, что его интерес к ней иссяк. Воображение его не привыкло работать долго. Над углями вспыхивали красные язычки пламени, и отражения их плясали на белом фаянсе, на белоснежной скатерти, на сморщенном личике тетушки Джуп, неподвижно сидевшей у камина. По-видимому, отрывки разговора все же время от времени доходили до ее сознания, и один раз она даже подозвала к себе Марту.

— Что это они говорят. Марта?

— Ничего особенного, тетушка Джуп, беседуют про войну.

При этом слове слабый трепет пробежал по лицу старухи. Должно быть, оно имело над ней какую-то власть. Ее пальцы слегка задвигались, и она невнятно пробормотала, что какого-то Томаса убили, когда ему не было и двадцати лет.

— И даже мать его не знала, где он похоронен, — несколько раз повторила она.

Пожевав губами так, что нос почти коснулся подбородка, она потребовала, чтобы Марта принесла ей старые письма из ящика в углу комнаты.

— Много их было, много… пожелтели они все теперь, и читать-то их некому!

Питер не сразу сообразил, что она говорила о войне, которая была много лет тому назад, в Крыму. В этой обстановке исчезало ощущение времени, четкость и определенность перспективы. Нечто подобное он испытывал, глядя поверх меловых холмов на перелески и деревни, полускрытые туманами: смотришь — и не понимаешь, какое расстояние отделяет их от тебя: одна или десять миль.

Когда он глядел на Элиаса, Марту и старуху у камина, ему было странно и жутко думать, что они одной с ним крови. Несмотря на уют и тепло, мысли его стыли, как на холодном ветру.

У него было довольно неясное представление о степени своего родства с этими людьми. Кажется, Марта была двоюродной сестрой отца, а Элиас — ее брат. Ну а какое отношение имела к ним эта старуха? Никогда раньше он не интересовался ни своими родственниками, ни своей родословной, но здесь это получило новое значение. Семья действительно показалась ему похожей на дерево, уходящее корнями в землю и покрытое листьями одинаковой формы.