Линдэл Хэдоу - Австралийские рассказы

• Название: Австралийские рассказы
• Автор: Линдэл Хэдоу
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1958

В книге представлены рассказы писателей Австралии XX века: Маркуса Кларка, Джозефа Ферфи, Вильяма Эстли, Генри Лоусона, Алана Маршалла и др.

---

— Возьмем-ка его с собой. Может, пригодится, — будем в ручье поливать друг друга.

Девушка ощупью отыскала полотенца, развешанные на кустах лантаны, около двери.

Опять налетел вихрь, еще более яростный, чем первый; он сорвал железный лист с крыши и понес его вниз, с грохотом ударяя о стволы, наклонил могучие деревья, они затрещали, забушевали в высохшем русле — и его дикие завывания замерли вдали.

— Черт нас дернул остаться здесь на ночь! — сказал юноша. — Теперь мы были бы уже на ферме.

Она накинулась на него с возмущением:

— Что толку в сожалениях. Ты сам не хотел идти.

— Разве?

— Да, тебе захотелось еще раз окунуться.

— Может быть, и так. Вот дурная башка! Видишь, Дот, если мы испечемся — моя вина. Но кто знал, что так случится.

«Что правда, то правда, — подумала девушка, — никто не мог предугадать такое». Всю дорогу от Уолхаллы было прохладно и сыро; а когда они поднялись в горы, палящее знойное лето, раскаленный воздух, выжженная земля, увядшие сады отодвинулись куда-то далеко-далеко. Они вступили в мир исполинских деревьев, где журчали ручейки на склонах, поросших папоротником, перекликались птицы, а светлые ночи были пронизаны холодом. Ночью они проснулись, когда погас костер, заговорили сонным шепотом и удивились, что они вместе. В необъятном мире звезд, ночных шорохов, деревьев, громоздящихся в вышину, не существовало никого, кроме них двоих!

В ее памяти было еще свежо чудо этой первой ночи. На груди легкая, как листок, рука Лео, рядом его тело, в тихой тьме признания без слов. Это прекраснее, чем они мечтали… этого не забыть никогда. Трудно поверить, что там, внизу, в городе, за шестьдесят миль отсюда, стрекочут машины, как ошалевшие от жары цикады, с потолка фабрики низвергаются потоки света, а над станками склонились работницы ночной смены, уголком глаза следя за часовой стрелкой, ползущей к утру.

— Я еду в Лорн, — как можно более равнодушно сообщила она матери. — Пробуду субботу и воскресенье у Милли. И, кажется, отхвачу лишних денька два. Еще хоть раз в такую жару поработать ночью — и можно совсем свалиться с ног. Так и скажи фабричному инспектору, если придет разнюхивать, в чем дело.

Какой смысл объяснять, что это последний отпуск Лео и единственная возможность побыть вместе, — кто знает, когда еще придется свидеться? Лео почему-то не нравился матери. Но ей можно было наговорить чего угодно, — она всему верит, особенно с тех пор, как с утра до ночи слушает по радио военные сводки.

Правда, Лилу провести труднее, она вечно впивается в тебя взглядом, выискивает во всем какой-то тайный смысл. (Это правда или вранье? Меня все равно не проведешь!)

По дороге вниз к ручью юноша, остановившись, осветил фонариком сухие листья около тропы.

— Господи, посмотри, что делается! Все ползут к ручью — гусеницы, муравьи, все!

Она испуганно положила руку ему на плечо.

— Откуда они знают?

— Что?

— Что должно что-то случиться?

— Наверное, инстинкт. Те, что ползают по земле, подхватили весть с воздуха. Жаль, что мы оказались глупее.

На его веснушчатом лице было встревоженное и озабоченное выражение. Он отодвинулся от нее и больше не замечал ее прикосновений. Она стала для него лишь человеком, за которого он несет ответственность; он думал только об опасности, притаившейся за молчаливой зеленой стеной. «Все зависит от меня, только от меня, — говорили его глаза, — если я потеряю голову, мы погибли».

Когда они спустились к ручью, Лео вошел в воду и свалил оба рюкзака на плоский камень, торчавший на один-два фута над поверхностью. Вода едва доходила ему до колен, но шириной впадина была футов двадцать, и по берегам не было кустов. Он разогнулся и посмотрел вниз, в сторону долины, где по небу растекалось кровавое зарево, окрашивавшее верхушки высоких деревьев зловещим багрянцем.

— Садись в воду и накинь на голову полотенце, — скомандовал он.

— Обойдусь, — сказала она.

— Не валяй дурака. Садись, и пока не пройдет жар, прикрывай нос и рот полотенцем. Нам остается только ждать. Сядь покрепче и постарайся выдержать.

Порывистый ветер становился все яростнее. Он с ревом налетал то с одной то с другой стороны, и было слышно, как с глухим треском валятся деревья. Казалось, даже воздух стал каким-то другим, и стало трудно дышать. Девушка почувствовала, что задыхается, будто долго бежала в гору.

Она сидела в воде по самый подбородок, глядя вниз на свои скрещенные голые ноги, казавшиеся зеленоватыми и распухшими. Страх все нарастал. Она чувствовала себя одинокой и всеми покинутой; какая-то непроницаемая стена встала между ней и Лео, который сидел напротив, нагнув голову и поливая шею из котелка. Кроме них двоих, в этом крае горных кряжей, заросших лесами, дорог, истоптанных скотом, тропинок и домиков для туристов, наверное, больше нет людей, говорила она себе. За все время, что они здесь бродили, они не встретили никого, кроме худощавого всадника, который гнал в Уолхаллу стадо барашков. На холме за ущельем пастух остановил лошадь, крикнул что-то, — они не разобрали слов, — поглядел им вслед и поехал дальше. Они были рады, что остались наедине с дружелюбным лесом.

Но лес уже не был дружелюбным. За каких-нибудь два часа он изменился, стал враждебным. Сочная зелень пожухла, стала сухой И хрупкой, как будто подлаживалась к огненной буре, несшейся сюда с выжженных равнин. Покорно поникли громадные серые деревья, бесчисленные слабые звуки слились в неумолчное бормотание, обращенное к ней: «Попалась, милая, попалась. Ну-ка попробуй отсюда выбраться».

Что это, голос невидимых насекомых или Лилы? Ей казалось, стоит повернуться — и она увидит Лилу, сидящую рядом.

Постепенно бормотание перешло в рев. Мохнатая крона огромного дерева на середине склона вспыхнула, точно газовая горелка, зажженная незримой рукой. Девушка, как зачарованная, следила за огнем, ничему не удивляясь: в кошмарном сне, в который она попала, могло случиться все что угодно. Это была свеча, пламя которой струилось в небо; это был красный цветок на длинном белом стебле. Вот забушевала пламенем еще одна верхушка, футов на двести ближе, и еще одна. Повсюду во мгле летали огненные метеоры; горели не только деревья, — горел воздух. Но самый страшный огонь надвигался сзади; ревущей стеной он пробирался через верхушки деревьев, высылая вперед полыхающие языки.

— Не открывай глаз, — закричал далекий голос. — Приближается.

— Пока терпеть можно.

— Не разговаривай. Не отнимай полотенце ото рта.

Он беспрестанно погружал котелок в ручей и неистово поливал ее и себя. Она машинально повторяла его движения, хотя ее охватила странная апатия и ей трудно было поднимать руку. Жар жег глаза через закрытые веки; только усилием воли она удерживалась, чтобы не сорвать с лица мокрое полотенце.

А где-то внутри нее шла другая борьба, такая же отчаянная, как борьба за жизнь. Надо было защитить воспоминание об этих трех днях, которые, несмотря на все преграды, им удалось вырвать для себя из хаоса жизни. Они свернулись клубочком где-то глубоко-глубоко в прохладных зеленых тайниках ее души — эти три дня, готовые всплыть в памяти по первому ее зову. Побег из дому, поездка в поезде до Уолхаллы, песни, которые они распевали, когда остались одни в вагоне, буйная радость — они наконец вдали от этого надоевшего мира, из которого долгое лето высосало все соки. А потом первые звуки журчащей воды, ее шелковистая мягкость на коже, ночи, проведенные под пологом леса, пробуждение во мгле, руки, ищущие друг друга в темноте.

— Это ты, любимая?

— Глупенький! Ну а кто же?

— Кто-нибудь из ребят… Ты прелесть. Дот. Мне до последней минуты не верилось, что ты все устроишь.

Как же сохранить эти воспоминания свежими, когда на них надвигается огненный ад? Они, как зеленые листочки, съежились, свернулись, теряя жизнь. Она сидела скорчившись в ручье, набирая воду в котелок и выплескивая ее на голову Лео, на свою. Но вода уже не охлаждала кожу, а жгла так же, как горящий воздух. Она подумала: «Скоро вода закипит, как в кастрюле на плите, и вокруг поднимутся пузыри и пар. Если огонь идет поверху, мы пропали».

Конечно пожар шел поверху. И она ясно представила себе весь кран: почерневшая земля, окутанная дымом; на выгонах овцы, сгоревшие у проволочных оград, к которым они в панике прижались; ослепшие птицы, бессильно падающие вниз; пылающие фермы; лесорубы, захваченные врасплох в своих землянках; и северный ветер, пьяный всадник небес, в безумной ярости гонит перед собой языки пламени, плетью сгоняет их из сотен разных мест, заставляет прыгать через ущелья в милю шириной и наконец приподнимает над землей, и они наперегонки мчатся вперед по вершинам деревьев.

Вверху и вокруг ревело пламя. Даже через закрытые веки и полотенце она чувствовала его слепящий жар, но всякое ощущение времени и места было потеряно, и тело стало маленьким и легким, как былинка. Всепожирающий огонь мог бы без труда подхватить его и унести с собой. Она куда-то уплывала, в туманные глубины пространства, в ушах раздавался гневный голос, он преследовал ее повсюду, куда бы ее ни унесло. То это было гудение мстительных звуков, то оно рассыпалось в слова — такие же, какие терзали ее в тревожных снах детства. Вдруг на какое-то мгновение ей показалось, что она спокойно сидит на жесткой скамье около матери, ноги не достают до пола, и она со страхом глядит на лицо с белой бородкой, похожее на лицо какого-то старого пророка с картинки в библии. Бесцветные глаза сверкают беспощадным огнем, на руках, ухватившихся за кафедру, выступили узловатые вены.