Линдэл Хэдоу - Австралийские рассказы

• Название: Австралийские рассказы
• Автор: Линдэл Хэдоу
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1958

В книге представлены рассказы писателей Австралии XX века: Маркуса Кларка, Джозефа Ферфи, Вильяма Эстли, Генри Лоусона, Алана Маршалла и др.

---

— Был ли Фленнаган возбужден? — задал он нелепый вопрос.

Ларри, сидевший в самом конце небольшого зала суда, смотрел наружу, в открытую дверь. Казалось, все происходящее его не интересовало. Это была игра между Доланом и судьей, а он был только зрителем. Он злился, чувствуя себя беспомощным и несчастным.

— Да, — ответил полицейский, — он был сильно возбужден. Я сказал ему, — что будут приняты меры, чтобы уничтожить суку. Он сказал, что бросает работу на этой ферме и не пойдет со мной к мистеру Гроверу для выяснения обстоятельств этого дела.

Затем дал свои показания Гровер. Борзая приобрела печальную известность своими успехами в охоте на кроликов. Однажды он видел, как она пыталась загрызть теленка. Его жена и дочери страшно боялись собаки, и он только из доброты разрешил Фленнагану держать ее, о чем он теперь горько сожалеет, особенно в свете теперешнего поведения Фленнагана. Фленнаган отказался заплатить за овец и не хотел и слышать об уничтожении собаки. Будучи пьяным, Фленнаган бил собаку, и она стала такой свирепой, что никто, кроме Фленнагана, не решался к ней приблизиться.

— Если Фленнаган так плохо обращался с собакой, то почему же он был против ее уничтожения? — спросил судья. Он заранее знал ответ, но ему нравилось время от времени напоминать о своем существовании.

Гровер признал, что Фленнаган был по-своему привязан к собаке. Так привязан, что трудно было ожидать от него правдивых показаний.

— Нельзя ли держать собаку под надлежащим надзором и в наморднике? — спросил судья.

Полицейский Долан, который еще перед началом заседания объяснил судье суть дела, сказал, что Фленнаган — неподходящий человек, чтобы смотреть за таким опасным животным.

— Я имею сведения, что с тех пор, как Фленнаган ушел от Гровера, он вместе с собакой ночует под эстрадой в парке.

Судья вынес решение уничтожить собаку. Все встали. Мгновение Ларри стоял очень прямо и неподвижно, исподлобья быстро оглядывая зал, как бы стараясь запечатлеть в памяти всю неприглядную сцену и главных действующих лиц. Затем, словно ничего перед собой не видя, он бросился наружу, на солнечный свет, и, не поворачивая головы, прошел мимо полицейского участка, где теперь находилась борзая. Судья и полицейский Долан обменялись рукопожатием, судья отправился в лавку, а полицейский позвонил старшине присяжных, которому обычно поручалось выполнение всех неприятных обязанностей, чтобы тот взял собаку погулять.

Но, конечно, вся эта история не могла кончиться таким образом, особенно если дело касалось такого человека, как Ларри. И полицейский Долан, хотя он был суровым человеком, и Гровер, хотя он был мстителен, и лавочник-судья, хотя ему доставляло удовольствие показывать свою власть, как бы мала она ни была, — все они гадали, что же теперь предпримет Ларри. Добрая миссис Гордон была так обеспокоена, что взяла Ларри к себе в работники. Большинство обитателей городка жалело Ларри, но нельзя долго жалеть огромного, пьяного, опасного на вид зверя, который угрюм, когда трезв, и бесится, когда пьян. Долан «приглядывал за ним», ожидая неприятностей и с удовольствием думая о том, что он-то сумеет с ними справиться.

Теперь Ларри косит траву у миссис Гордон, вот почему он всегда несет косу, когда проходит по улицам города своей бесшумной, стремительной, удивительно легкой походкой. Люди говорят, что эта работа ненадолго угомонит его. К тому же он теперь так много пьет, что никогда не бывает трезвым или хотя бы почти трезвым, как в те времена, когда он возился со своей собакой. Он еще себя покажет. Всем очень не нравится, как он носит свою косу. Гровер о себе позаботится, но миссис Гордон глупа, если она так рискует.

Однако Ларри так и не пустил в ход свою косу. Однажды, когда миссис Гордон возвращалась домой после вечерней службы в англиканской церкви, Ларри неожиданно выскочил из темных кустов у дороги и пронзительно крикнул: «Ну, поцелуй меня, моя ирландская милашка!»

Бедная старушка громко завизжала, и Ларри убежал. Полицейский Долан приказал ему убираться из города, и Ларри, обладатель кровожадных инстинктов и своеобразного чувства юмора, покорно ушел.

Раньше они были другими

Перевод Н. Безыменской

Напротив Ларри, прикорнувшего в углу купе, сидела толстая маорийка с темнокожим сопливым мальчуганом. Они всю дорогу жевали бананы — один за другим, подобно курильщику, который, едва докурив одну папиросу, тут же тянется за другой. Ребенок капризничал, он корчился, хныкал; и женщина, бросив на пол кожуру банана, взяла его к себе на колени и стала что-то тихо и монотонно напевать. Прильнув к ней, он успокоился, и тогда она достала глиняную трубку и закурила. Едкий дым заклубился у окна и окутал Ларри. Он машинально отмахнулся, его рука снова упала на подлокотник и сжала его так, что от напряжения вздулись вены.

Маорийка курила свою трубку, остальные пассажиры дремали или читали дешевые журналы, а Ларри не отрываясь смотрел в окно. Скоро пойдут знакомые фермы. Когда поезд загрохотал по мосту, на Ларри нахлынул ужас пережитого за этот год. Его лицо, не терявшее мягкости даже в минуты озлобления и бешенства, вдруг застыло, словно белая маска. Закушенные губы были плотно сжаты, уголки их опустились. Ему вдруг захотелось рассказать об этом кому-нибудь, встать и крикнуть на весь вагон: «Я сидел в Берстале». Вот бы вытаращили глаза.

Вместо этого он стал болтать с маорийкой — не задумываясь, о чем попало. Далеко ли она едет, и как зовут мальчика? А вот он как-то в Пукеури прямо на берегу изжарил молодую акулу. На вкус совсем как кефаль. Слушая его, она негромко смеялась, поддакивала, и постепенно буря в душе Ларри улеглась.

Когда он снова выглянул в окно, перед ним были родные места. Он знал здесь каждый дом, каждый коровники выгон, каждый заброшенный пруд. И одинокая сосна, поднимавшая свой темный шпиль к голубому осеннему небу, и покрытый брезентом стог, похожий на джерсейскую корову, обросшую к зиме шерстью, и сверкающая река, окаймленная ивами, были исполнены покоя и величия, словно памятники, увековечивающие какое-то великое событие. Все будет, как прежде. Он снова будет работать в литейной, верховодить парнями, снова работа, футбол, танцы — все, как было прежде. Нетерпение и страх нахлынули на него, он порывисто встал и вышел из купе.

Взглянув на себя в зеркало, Ларри успокоился. Только что причесанные черные волосы лежали аккуратными ровными волнами. Он уверенно улыбнулся своему отражению и, расправив плечи, как бы желая скрыть притаившийся внутри страх, сошел на перрон.

— Все-таки, здорово вернуться домой, мать!

— А ты хорошо выглядишь, Ларри, — сказала мать. — Возмужал, окреп. Тебе это пошло на пользу.

Он осторожно высвободился из ее объятий. Его мать была плотной, коренастой ирландкой с темными волосами и маленькими черными, как уголь, глазами. Она всегда была сурова с ним, и то, что она сейчас плакала, злило Ларри.

— Да, это мне здорово пошло на пользу. Я прекрасно провел время, — сказал он с горечью.

Мать всхлипнула.

— Ты теперь не возьмешься за старое, Ларри?

— Слушай, не заводи ты эту музыку, — остановил он ее. — Хватит с меня того, что получил. Думаешь, я опять хочу попасть туда? Знала бы, каково мне пришлось, так не болтала бы всякую чепуху.

— Я ведь только спросила, — жалобно сказала она. — Видно, ничему ты не научился. Такой же, как был.

Ларри стало совестно.

— Ну ладно, мама, — сказал он, — не вешай нос. Вовсе я не такой. Просто ты не знаешь, что со мной было. Я разучился нежничать, понимаешь? Пришлось. Но кое-что я все-таки понял. Можешь за меня не бояться.

Ее глаза, суровые и горестные, встретили его ласковый взгляд, и она снова заплакала.

— Как Кора? — быстро спросил он.

— Хорошо.

— Все еще работает у Хокинса?

— Да. Сегодня она кончает раньше. Суббота ведь.

— Ну, мы с ней еще увидимся.

— Если только ты не примешься за старое.

Он взглянул на нее сердито, но потом рассмеялся.

— Ладно, старушка, пусть будет по-твоему. Вот что, мама, ты поедешь домой на такси. У меня есть деньги.

— Смотри, какой богач выискался. Ладно, поехали.

— Нет, — сказал он, — я еще не поеду, хочу пройтись по городу — посмотрю, что здесь делается. Увидимся за обедом. Да, а мотоцикл ты зарегистрировала?

— Зарегистрировала. Продал бы ты лучше эту проклятую машину. Только в беду с ней попадешь.

Он снова засмеялся, усадил ее в такси и обернулся, чтобы поздороваться с Бобом Вильямсом — шофером почтовой машины.

— Как дела. Боб?

— Неплохо, Ларри. Как у тебя?

— Все в порядке, — сказал Ларри. — Хорошая команда в этом году?

— Да вроде ничего. Будешь играть?

Это назойливое любопытство задело Ларри за живое. Один взгляд чего стоит — как будто перед ним калека или карлик. «Будешь играть?» Недаром он всегда презирал этого Вильямса. На танцах свистит, горланит песни, корчит из себя дурака, вечно пристает ко всем девушкам, а они только смеются над ним. Сам-то он не играет в футбол — где там. Вот быть помощником судьи и выкрикивать всякие дурацкие советы — это ему по душе.