Александр Казанцев - Том 3. Планета бурь. Фаэты

• Название: Том 3. Планета бурь. Фаэты
• Автор: Александр Казанцев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1978

В третий том включены повесть об экспедиции к планете, на которой космонавты встречаются как бы с далеким прошлым Земли, и роман о гибели пятой планеты солнечной системы из-за ядерного взрыва океанов. Оставшиеся в живых обитатели ее расселяются по космосу, их потомки встречаются на Земле спустя миллион лет, в период Кетсалькоатля и Кон-Тики, а еще через несколько тысячелетий земляне находят в пещерах Марса угасающую цивилизацию фаэтов, для которых переустраивают их планету.

Иллюстрации художника Ю. Г. Макарова.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Включать систему анабиоза уже не нужно. Долго смотрю я через прозрачную крышку на когда-то дорогие мне черты, пытаясь увидеть их на изменившемся лице покойной.

Неон дотрагивается до моей руки.

Надо идти.

Никто не произносит пышных речей, как в крематории при похоронах академика Петрова. Скромная Эра, просвещавшая людей Толлы, инков и шумеров, нашедшая друзей среди людей современности, уходит из мира при полном молчании. И в этом молчании особая торжественность, особая значимость!

Мне не передать, что чувствовал я в ту минуту и что испытывал до того каждый день, видя, как сгорает моя Эра…

Неон и Иван, взяв меня под руки, выводят из «Хранилища Жизни», которое уже перестало быть им, превратившись в Первый космический мавзолей, прозрачный склеп, который будет вечно двигаться меж звезд.

Неон сделал необходимые манипуляции, и я вижу, как медленно стала отодвигаться прозрачная, стенка «Хранилища Жизни». Эра уходила от меня навсегда.

Тело академика Петрова опустилось вниз крематория, чтобы попасть в печь и перестать существовать. Две занавеси черного бархата, имитируя землю, сомкнулись тогда над ним.

Эра уходила в серебряную чернь космоса. Я вглядываюсь через прозрачные стенки и крышку гроба, пытаюсь запечатлеть черты любимого лица.

И вдруг мне кажется, что я вижу в прозрачном гробу мою прежнюю Эру с ее прекрасным лицом, спокойную, задумчивую, нежную. Она словно уснула, ожидая меня, чтобы вновь проснуться через несчетные тысячелетия молодой для нового молодого поколения фаэтов, обитающих в Солнечной системе.

Я не могу отделаться от этого наваждения. Да, я успел увидеть ее снова прекрасной!..

Потом камера настолько отошла от орбитальной станции, что разобрать что-нибудь внутри ее уже невозможно.

Перед тем как спуститься в лифте в жилые помещения с искусственной гравитацией, я еще раз смотрю на развернутый в небе звездный шарф. Одна из звезд особенно яркая. Это – отошедший от нас космический мавзолей. Это последним лучом своим светит мне моя Эра.

Эпилог. Сто жизней

Что человек делает, таков он и есть.

Гегель

От человека остаются только дела его.

М. Горький

В знаменательный день возвращаюсь я снова к своим запискам, чтобы завершить их этими мудрыми словами земных мыслителей.

Выйдя из «Хранилища Жизни» после холодного сна, я дал себе слово вернуться к рукописи лишь после пробуждения Эры. Она уснула последним сном – и я совсем забросил летопись нашей с ней жизни.

Но сейчас, когда мне и моему другу Далю обоим минуло по сто лет (не считая тысячелетий моего сна), мне раньше, ему позже, я снова берусь за пожелтевшую рукопись, на страницах которой оживают столь непохожие один на другой периоды моей жизни. Да полно! Периоды ли? Не вернее ли сказать мои жизни? Ведь я прожил едва ли не сто жизней!

Я листаю рукопись – и все они проходят чередой.

Заботой земной медицины и внука Даля академика Ивана Неоновича Петрова мы с Далем не считаемся на Земле глубокими стариками. Может быть, потому, что нисколько не менее подвижны, чем четверть века назад. Нас не лечили от старости все это время, а учили избегать ее, не поддаваться ей.

Эта четверть века для Даля прошла в трудах создания новой марсианской атмосферы по плану космического «переливания крови», потребовавшему для своего выполнения три четверти столетия.

И все эти семьдесят пять лет я был не только марсианином или землянином, я был потомком фаэтов, исправлявшим трагическую ошибку предков.

Двадцать пять лет прошло с того горького мига, когда прозрачный мавзолей растворился в серебряной черни космоса, унося к звездам мою Эру… В памяти моей она сохранилась по-прежнему юной, прекрасной, чуткой и немного грустной, со своей кроткой улыбкой на нежном лице и задумчивым взглядом темных матовых глаз.

И вот – увы! – без нее мы летим с Далем на новую пышную и щедрую планету, которая раскроет объятия коренным своим жителям, миллион лет прятавшимся в глубинных убежищах с искусственным воздухом. Новое поколение воспользуется трудами своих отцов и братьев (с Земли!) и выйдет из недр планеты под ее новое, приветливое небо! Я помню неуклюжего маленького жреца, служившего нелепой религии Страха. Большеголовый и хилый, он олицетворял собой трусливый отказ марсиан от выхода на поверхность планеты, где уничтожены были все оазисы растений.

Растений! Старый жрец не хотел и слышать о них! Пришельцы с Земли, увидев оазисы, сразу догадаются, кто их возделывает, и захватят подземные убежища, чтобы вырывать в своей безмерной жестокости сердца мариан.

Напуганный маленький жрец, по доброте своей спасший засыпанных песком землян, не желал им зла, но и не хотел, чтобы они сообщили на Землю о существовании мариан.

Надо было видеть смятение жреца, когда он слушал страстную речь юного и неукротимого Даля:

– Что ты знаешь, добрый слепец, о растениях земного мира, взрастившего нас, людей, твоих братьев? Слушай, как говорит о них мой друг Ян Пазар, земной поэт: «Сотни тысячелетий рос человек на лоне природы, научился добывать огонь, делать дубины, топоры, луки и стрелы для охоты на зверей, возделывал землю, сеял, сажал, собирал урожай, покинул пещеры, переселившись, наконец, в жилища, построенные его руками (чего не знаете вы, марсиане!) И всегда его окружали цветы, травы, деревья, служа ему, защищая и возвышая его! Он привык видеть их, обонять, ощущать на вкус, прислушиваться к ним. И они предупреждали его об опасности шорохом листьев, треском сухих сучков, а своей звучащей тишиной вселяли в него покой и светлую мечту». Ты не знаешь растений, жрец, запретивший их! «Они всегда миролюбивы и добры. И нет среди них безобразных цветков, угрожающих стеблей или враждебных стволов. Потому человек привязался к этим дружественным существам, растущим из земли. Они давали ему пищу, одежду, исцеляли его раны и болезни, пленяли своей красотой и благоуханием. И не просто пленяли, а вселяли в него бодрость, любовь к жизни и вдохновение! И никто толком не знал, что за флюиды, биотоки или эманации излучают растения, одаривая ими человека. Цветы были воплощением красоты. И человек стал украшать ими себя, свою жизнь. Цветы, травы и деревья так сплелись с человеком, что, казалось, способны стали выражать его ощущения и чувства, его страсти и привязанности. В древних наших письменах и легендах за свойственные им чудеса, целительные свойства, красоту и краски растениям приписывали божественность. И растения становились гербами правителей и государств, символами героев и святых, эмблемами праздников и событий, выражением любви и страсти, знаками восхищения и поклонения! Если цветы и травы появлялись и исчезали на глазах человека, то мимо растущих деревьев успевало пройти не одно поколение людей. Деды, а потом внуки видели, как становились все выше и толще деревья, ежегодно одаривая всех плодами. В холода они умели сбрасывать листву, засыпая терпеливым сном, чтобы с новым теплом ожить снова. Неудивительно, что для людей деревья стали воплощением силы, плодородия, вечной жизни! Самое старое дерево живет на Земле более шести тысяч лет». Твой предок и соплеменник, Инко Тихий, пробывший в холодном сне время смены четырехсот поколений людей, пережил всего лишь два поколения таких деревьев. Как же можете вы, мариане, из-за нелепого страха добровольно отказаться от такой радости, как растения?!

– Горячи и проникновенны твои слова. Пришелец. И больно ранят они нас, мариан, не могущих выйти на поверхность Мара, где воздух отравлен и где – увы! – невозможно им так радостно общаться с растениями, как человеку на Земле, столь осчастливленному и столь ненасытному.

Слова жреца глубоко запали в душу моего пылкого друга. Я видел, как задумался он и как сверкнули его глаза озарением, которое, как узнал я много позже, вылилось в План Великого Преображения Марса.

Таков был Даль, прошедший со мной рядом три четверти земного века.

И как мало времени досталось нам с Эрой! Какой-нибудь земной год, который для нее оказался длиной во всю ее оставшуюся жизнь…

Все же, по ее признанию, она была счастлива, увидев своими глазами космическое «переливание крови» и Море Смерти, превращенное в Поток Жизни.

Но не потому ли погибла Эра так скоротечно, что побывала в Антарктиде и глубинах Марса, так много перенеся там?

Сколько раз я задавал себе этот вопрос!

Все в жизни связано и вытекает одно из другого. Не будь несчастья в Антарктиде, не спасай Эра меня, перенапрягаясь выше всякой меры, не отдай она мне свою кровь, не отравись она, наконец, аммиачной и углекислой атмосферой на Марсе, может быть, и не сказались бы так трагически внутренние изменения ее организма, вызванные неудачными попытками пробуждения Эры одновременно со мной!