Джеймс Джонс - Отсюда и в вечность

• Название: Отсюда и в вечность
• Автор: Джеймс Джонс
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Современная проза
• Год: 1969

Роман американского писателя в острой обличительной форме раскрывает пороки воспитания и дисциплинарной практики, существующей в вооруженных силах США.

Меткими штрихами автор рисует образы американских военнослужащих — пьяниц, развратников, пренебрегающих служебным долгом. В нравах и поступках героев романа читатель найдет объяснение образу действий тех американских убийц и насильников, которые сегодня сеют смерть и разрушения на вьетнамской земле.

---

— Я так не могу, — признался Прю. — Ну ладно, ладно, я постараюсь но испортить тебе дело.

— Ух и напьюсь же я сейчас, — сказал Маггио. Он посмотрел на часы. — В шесть утра побудка, — пробормотал он. — Черт с ней, с побудкой, напьюсь в стельку.

Из кухни вышел Хэл, неся в руке два хрустальных бокала с шампанским. Позади него шел Томми, держа в руках еще два бокала.

— Извините, что нет подносов, — улыбнулся Хэл, — зато с бокалами все в порядке. Нельзя же нить шампанское из обыкновенных стаканов.

Они расселись в кружок, подставив свое тело прохладному ветерку, дувшему через закрытую сеткой входную дверь.

— А когда ты был во Франции? — спросил Прю Хэла.

— Я прожил во Франции пятнадцать лет, — ответил Хэл, улыбаясь. — Когда я преподавал в Нью-Йорке, то все время копил деньги на длительное путешествие. Потом я поехал во Францию и оставался там, пока были деньги. Это было до войны, конечно. Сюда я приехал после того, как началась война. Я решил, что на Гавайских островах война наименее вероятна. А как ты думаешь?

— Может быть, — неуверенно согласился Прю. — Но если мы вступим в войну, то в любой части Америки, по-моему, будет одинаково.

— Я слишком стар, чтобы меня могли призвать, — сказал Хэл.

— Да, но я имею в виду ограничения военного времени и всякое такое.

Хэл пожал плечами.

Под действием выпитого вина Прю снова охватили грустные размышления.

Солнце уже клонилось к закату, жара спадала, тени становились длиннее. Прю взглянул на Анджелло: тот размяк и бормотал что-то себе под нос.

— Ты что, уже набрался, Анджелло? — спросил его Прю.

«Если бы дело кончилось только тем, что мы посидим и выпьем, — подумал Прю, — а потом они оставили бы нас в покое и не прикасались бы к нам!»

— Франция — страна свободы, и это действительно так, — произнес Хэл.

— Я не думаю, что слово «свобода» теперь имеет какое-нибудь значение, — возразил Прю.

— А мне кажется, что лично я свободен, — возразил Хэл.

Прю засмеялся.

— А как насчет того, чтобы выпить еще? — спросил он.

— Пожалуйста, — ответил Хэл и, взяв у Прю бокал, отправился с ним на кухню. — Ты не согласен с тем, что я свободен? — спросил он на ходу.

— Принеси и мне бокальчик, — попросил Анджелло. Он неуверенно поднялся на ноги и понес свой бокал на кухню.

— Ты боишься чего-нибудь? — громко спросил Прю, обращаясь к Хэлу.

— Нет, — ответил Хэл, выходя из кухни с двумя бокалами шампанского. — Я ничего не боюсь.

— Тогда ты, конечно, свободен, — сказал Прю. Оп посмотрел, как Анджелло сел на свое место и в один присест осушил свой бокал.

— Я-а свободен! — громко закричал Анджелло. Оп откинулся на спинку кресла и начал болтать ногами, как разбаловавшийся ребенок. — Я совсем как вольная птичка! А ты не свободен! — продолжал он выкрикивать, указывая пальцем на Прю. — Ты завербовался на тридцать лет в армию! Ты раб на тридцать лет! А я — нет. Я свободен. До шести часов утра!

— Тише! — резко оборвал его Хэл. — Разбудишь хозяйку внизу.

— Пошел к черту! Пусть проснется!

— По-моему, тебе пора в постель, Тонн, — сказал Хэл с досадой. — Ты совсем пьян. Пойдем! Я помогу тебе подняться.

Он подошел к сидящему Маггио и, обняв рукой его узкие костлявые плечи, хотел помочь ему подняться на ноги. Но Маг-гио отстранил его.

— Нет уж. Не настолько я пьян. Я, черт возьми, могу подняться и сам. Прюитт, если бы ты не был проклятым, завербовавшимся на тридцать лет солдатом, я бы действительно полюбил тебя.

— Но ты же сам говорил, Анджелло, что служба в армии мало чем отличается от службы в подвале у Гимбела, — заметил Прю с улыбкой.

— Правильно, — заплетающимся языком проговорил Анджелло. — Это мои слова. Я это говорил. Слушай-ка, Прю. Прежде чем кончится срок моей службы, все мы попадем в эту проклятую войну. Это тебе известно? Я ненавижу службу в армии. И ты ненавидишь ее, Прюитт. Ты просто не говоришь об этом. Я ненавижу эту чертову армию. О боже, как я ненавижу ее!

Маггио снова откинулся на спинку кресла. Руки его повисли как плети, голова склонилась на грудь. Он продолжал бормотать себе под нос отборные ругательства в адрес армии.

— Ты публикуешься под своим именем? — спросил Прю у Томми.

Хэл стоял у кресла, в котором полулежал Маггио, и с беспокойством теребил его за руки.

— Конечно, не под своим, — ответил Томми, усмехнувшись. — Неужели ты думаешь, я буду ставить свое имя под этой дурацкой стряпней?

— Ты, наверное, поступаешь правильно, — заметил Прю. — Значит, ты стыдишься своего же рассказа?

— Конечно, — ответил Томми со вздохом. — Неужели я могу гордиться им?

— Я ненавижу все, — бормотал Маггио. — Все ненавижу… Все, все…

— А я вот не играл бы на трубе, если бы не гордился тем, как играю, — сказал Прю. — Я любил играть на трубе, понимаешь? Если я снова начну играть, то так, как раньше, у меня не получится. Мне никогда не придется больше играть.

— О, — сказал Томми с улыбкой. — Трубач! Среди нас, оказывается, есть музыкант, Хэл.

— Нет, — сказал Прю. — Всего-навсего горнист. Но и горнистом мне быть не придется. А ты никогда не напишешь ничего настоящего. Ты только болтаешь об этом.

Прю поднялся на ноги, чувствуя, как вино ударило ему в голову и ноги. Ему хотелось сделать так, чтобы время приостановилось и чтобы завтра в шесть часов не было никакой побудки, хотелось что-нибудь схватить и разбить вдребезги.

— Послушай-ка, — обратился он к Томми. — Вот ты — гомосексуалист. Как ты стал им? Что тебя заставило?

— Я всегда был таким, — ответил Томми, пристально глядя на Прю. — У меня это врожденное.

— Чепуха! — сказал Прю. — Никто таким не рождается.

— Ну и что, ты ненавидишь меня?

— Нет, — ответил Прю презрительно. — Почему же я должен ненавидеть тебя?

— Ты презираешь меня, да? Считаешь меня жалким ничтожеством?

— Нет. Ты сам считаешь, что ты презренное ничтожество. По-моему, ты сам думаешь так, а но я. По-моему, тебе нравится делать все то, что ты считаешь дурным, и, чем дурнее, тем для тебя лучше, тем больше тебе хочется это делать.

— Я знаю, что я дурной… дурной, — пробормотал Томми.

— Замолчи, — резко одернул его Хэл.

Прю повернулся к Хэлу:

— Если нам нравится это грязное дело, друзья, то почему вы не обделываете его друг с другом? Если вы считаете, что такое занятие равноценно настоящей любви, то почему же вы допускаете, чтобы ваши чувства оскорбляли? Ведь каждый, с кем вы имеете дело, оскорбляет ваши чувства. Почему вы всегда тащите к себе тех, кто не разделяет ваших взглядов? Потому что если вы будете делать это друг с другом, то не почувствуете, насколько это дурно. Вот почему вы ищете других.

— Стоп! — воскликнул Хэл. — Томми может говорить что ему угодно, считать себя каким угодно дурным. Я к таким себя не отношу. Я восстаю против общества. Я ненавижу фальшь, на которой держится это общество, ненавижу мораль и протестую против нее. Чтобы отстаивать свои взгляды, приходится быть мужественным.

— Я тоже не очень-то люблю это общество, — усмехнулся Прю. Он чувствовал, как вино ударяет в голову все больше и больше и как все сильнее и сильнее хочется ему что-нибудь разбить или кого-нибудь ударить. — Мне это общество не сделало ничего хорошего. Что я от него получил? Ровным счетом ничего! Оно не дало мне даже того, что имеешь ты. У тебя есть хоть что-то. — Прю обвел рукой вокруг комнаты. — А у меня — ничего. Но я ненавижу общество не так, как ты. Я ненавижу его совсем по-другому. Ты ненавидишь общество, а чем ты лучше его? Ты должен ненавидеть и себя самого тоже. Против чего ты восстаешь, ты и сам не знаешь. Хотя, конечно, мужество для любого протеста нужно, и, может быть, оно и есть у вас, друзья.

— Ха, ха! — неожиданно воскликнул Анджелло. — У меня есть мужество! Все мужество этого проклятого мира — у меня. Я — свободный и мужественный человек. Я сделаю все, что захочу. На полтора доллара в любом винном магазине.

Он с большим трудом поднялся с кресла и, качаясь, едва держась на ногах, направился к двери.

— Куда ты идешь, Тони? — с беспокойством спросил его Хэл. — Вернись, пожалуйста. Слышишь? Я прошу тебя, вернись. Тебе нельзя появляться на улице в таком состоянии, Тони.

— Я пошел гулять! — закричал Анджелло. — Мне нужно подышать свежим воздухом.

Он вышел на веранду и захлопнул за собой дверь. Шлепая босыми ногами, спустился по лестнице, а мгновение спустя грохнулся на землю, и все услышали его неистовую брань в адрес индийской смоковницы. Затем наступила тишина.

— О боже мой! — воскликнул Хэл. — Его кто-нибудь должен остановить. Надо что-то предпринять. В таком виде его обязательно заберет патруль.

— Ты и должен это сделать, — заявил ему Прю.