Ульрика Майнхоф - От протеста к сопротивлению Из литературного наследия городской партизанки

• Название: От протеста к сопротивлению Из литературного наследия городской партизанки
• Автор: Ульрика Майнхоф
• Издательство: Гилея
• Жанр: Публицистика
• Год: 2004
• ISBN: 5–87987–030–8

---

Достоинство человека снова станет предметом посягательства[38]. А диктатура станет вполне возможной формой государственного устройства. Война для нас станет возможной даже во второй половине XX столетия[39].

«Конкрет», 1962, № 10

ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

Первое чтение

Депутаты от СвДПГ и СДПГ при первом чтении Закона о чрезвычайном положении подвергли критике проект Министерства внутренних дел по ряду важных пунктов.

Депутаты хотят, чтобы на свободу прессы «не налагали столь сильные ограничения» (Зенгер от СДПГ); «относительно права выпускать чрезвычайные постановления МВД должно еще раз пересмотреть свою точку зрения» (Дорн от СвДПГ); «в первую очередь защищать внутренний порядок должна полиция, хотя нельзя исключать и введение в действие бундесвера», считает Шефер от СДПГ; «решение о введении чрезвычайного положения должно быть принято большинством в две трети бундестага», требуют «свободные демократы» и социал–демократы; «Конституционный суд должен оставаться дееспособным, и все мероприятия чрезвычайного положения должны быть подконтрольны судебной власти», говорит Шефер, а депутат Лебер (из Бауштайнеерден) желает, чтобы в будущем дебаты велись в стиле примиренческой речи Хёхерля[40].

Признаться, у нас тоже есть что добавить к этим депутатским маргиналиям по проекту Хёхерля.

Мы не можем понять, для какой цели должны быть упразднены свободы искусства и науки, исследований и обучения — и какая от этого может быть польза. Кто именно опасается разглашения правды при объявлении «чрезвычайной ситуации», когда, наоборот, свободы, и, в частности, интеллектуальные свободы, должны быть взяты под особую охрану, защищены от уничтожения?

Странно то, что могут быть запрещены объединения, чья верность конституции неоспорима — только потому, что их политическая направленность не нравится исполнительной власти.

Нас раздражает, что женщины могут быть призваны в армию — все равно, с оружием или без. Мы против того, что право на отказ от военной службы в случае войны будет аннулировано.

Мы спрашиваем себя, что понимать под «самоконтролем прессы». Правая печать должна подвергать цензуре левую печать? Аксель Шпрингер — редактировать «Шпигель»[41]?

Нас приводит в ужас сама мысль, что подразделения вооруженных сил могут быть использованы для решения полицейских задач во внутренних делах — «в случае необходимости — с применением оружием». Граждане в военной форме против граждан в штатском? Значит, придется стрелять не только по братьям и сестрам в середине Германии[42], но и по родителям, братьям и сестрам между Эльбой и Маасом?

Нас тошнит от мысли, что основная форма демократического формирования воли граждан будет устранена путем запрета собраний. Что тогда остается населению в случае, если правительство, к примеру, ведет войну, которую население вести не желает? Население должно, не пикнув, дать себя перестрелять и друзьям, и врагам? Какая тогда разница между другом и врагом?

Нас настораживает предложение узаконить задержание и содержание под стражей без решения суда на срок начиная с семи дней — без объяснения задержанному причин задержания, без предоставления ему возможности заявить протест.

Мы видим, что демократию приводят к абсурду, раз чрезвычайное положение может быть объявлено уже тогда, когда нападение извне только «угрожает» — и эта угроза может быть установлена, видите ли, тайными методами. Это не что иное, как умышленное ослепление бундестага, который лишается своего права в законном порядке провозглашать «чрезвычайную ситуацию».

Мы не понимаем, что может означать такая словесная конструкция: «Если на пути своевременного принятия решения бундестагом и бундесратом встанут непреодолимые препятствия…», то при «наличии такой опасности» нрава бундестага переходят к Комитету но чрезвычайному положению, после чего чрезвычайное положение объявляется федеральным президентом при подписи канцлера. Кто определяет критерий «своевременности»? Кто принимает решение, «непреодолимы» препятствия или «преодолимы»? Кто устанавливает факт «наличия опасности»? Секретные службы и разведка? Канцлер и президент совместным решением?

Проведение в жизнь законов влечет за собой материальные последствия. Использование бундесвера против населения оставляет за собой убитых и раненых. Конфискация газет разоряет издателей. Общественные организации, а также профсоюзы после запрета в большинстве случаев вообще перестают существовать. Кто после отмены чрезвычайного положения оживит убитых? Кто возродит профсоюзы и оппозиционные партии? Кто вновь свяжет разорванную нить свободных исследований, свободных искусств и наук? Кто, говоря другими словами, снова восстановит демократию? Те, кто ее устранил? Те, кто не угодил под каток «чрезвычайного положения»? Интересно, что это за люди? Неужто те самые, кто в 1962 году уже прославился операцией против «Шпигеля»?[43]

Нельзя, как недавно остроумно выразился колумнист газеты «Франкфуртер альгемайне цайтунг», избежать собственной смерти с помощью самоубийства, а уж тем более ее не избежать, добавим мы, если попытаться вовлечь в самоубийство народ и государство. Очевидно, теперешнее федеральное правительство пришло к выводу, что его политика ведет страну к катастрофе. Чтобы избежать катастрофы, оно хочет изменить конституцию: раз нельзя предотвратить хаос, давайте его легализуем! Если наше федеральное правительство опасается нападения с той стороны Эльбы[44], почему оно не упреждает его путем переговоров по разоружению в Центральной Европе? Если оно предвидит природные катастрофы, такие, как наводнение в Гамбурге, почему оно не упреждает их путем строительства дамб и тому подобных мероприятий? Если его пугает борьба за повышение зарплаты, почему оно не упреждает эту борьбу путем стабилизации цен и вообще разумной социальной политикой?

Если оно опасается нацистских происков, почему оно не предупреждает их с помощью увольнения старых нацистов из государственных учреждений?

Мало кому придет в голову бороться за право на отказ от ношения оружия с помощью вооруженного насилия. А вот наше федеральное правительство собирается защищать свободу и демократию посредством их ликвидации.

«Конкрет», 1963, № 2

ЗАКОН О ЧРЕЗВЫЧАЙНОМ ПОЛОЖЕНИИ (1964)

Дорогие читатели журнала «Конкрет», некоторые из нас уже не могут слышать этих слов: «чрезвычайное положение». Законы о чрезвычайном положении, изменение конституции, парламент для чрезвычайной ситуации, чрезвычайное постановление, внутреннее чрезвычайное положение, внешнее чрезвычайное положение — некоторые из нас с раздражением закрывают газету, выключают радио, затыкают уши, как только речь заходит об этом. С тех пор, как министр внутренних дел Шрёдер 6 лет назад впервые озвучил эти термины, мы год за годом, из раза в раз, из выступления в выступление высказывали свое мнение, обосновывали наше «нет». Мы отточили наши аргументы, отшлифовали их и опубликовали. Теперь мы сами уже не можем их слышать. Это — усталость от монотонности. Она настигла нас.

Решения профсоюзов были собраны: и профсоюза «ИГ-Металл», и профсоюза работников коммунального хозяйства и транспорта, и Объединения немецких профсоюзов; молодежные организации вынесли совместную резолюцию; священники читали проповеди, были написаны книги, проведены экспертизы, сделаны анализы, сформулированы призывы. Однако нас победили.

И это несмотря на наш успех. Наш успех заключается в том, что власти целых 6 лет не могут принять Закон о чрезвычайном положении. Наш успех заключается в том, что со стороны правительства до сих пор поступают жалобы на «недостаточную готовность населения к чрезвычайному положению», на «недостаточное понимание обществом намерений правительства». Тем временем «Дело “Шпигеля”» и «Кёльнский телефонный скандал»[45] продемонстрировали, что правительство само не заслуживает доверия. Правительство подыграло нам, само себе наступило на ногу. Наш успех заключается в том, что Закон о чрезвычайном положении весьма непопулярен среди населения, а ведь правительство привыкло, что население — это покорно голосующий народ. Теперь, однако, возникла опасность, что мы — из–за охватившего нас чувства усталости, утомления — просто войдем в чрезвычайное положение, как скот в ворота бойни. У многих из нас, хотя они и знают, что нам грозит, уже нет никакого желания париться в этом убожестве дальше, защищать себя. Хотя очевидно, что Штраус, добрейшей души человек, не просто доведет нас своими исками до нищеты[46], а сразу велит «изъять из обращения» (то есть арестовать), чего он, конечно же — отметим это после серьезного изучения его совести и его личности (ведь он у нас весьма достойный человек) — терпеть не может делать; что вообще арестовывать будут по одному подозрению; что западные немцы с удовольствием будут сажать западных немцев; что женщины… что бомбоубежища… что свобода… в общем, это будет конец многому, если не всему.