Борис Евгеньев - Радищев

• Название: Радищев
• Автор: Борис Евгеньев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1949

Книга про жизнь и творчество А. Н. Радищева

---

В «Житии Федора Васильевича Ушакова» Радищев рассказывает об увлечении студентов книгой Гельвеция «О разуме». С этой книгой их познакомил русский офицер, бывший в Лейпциге проездом.

«По его совету Федор Васильевич и мы за ним читали сию книгу, читали со вниманием, и в оной мыслить научалися…»

Книга Гельвеция увидела свет в 1758 году и сразу вызвала бурю возмущения. На автора ополчились король, парламент, архиепископ парижский и сам папа. Книга была запрещена, как содержащая «мерзкоучение, стремящееся нарушить основы христианской веры… нарушить мир в государствах, восстановить подданных против власти и против самой персоны их монархов…»

И вот по этой-то «крамольной книге» учились мыслить русские студенты!..

«…Повсюду, где царит деспотизм, он не терпит наряду с собой иного властителя. Голос совести и долга должен умолкнуть, когда он говорит, и рабам остается одна только добродетель — слепое повиновение», — читал Радищев у Руссо.

«…Гордые своим богатством граждане гнушаются считать равными себе людей, осужденных жить в труде… Нарождаются несправедливые и тиранические правительства, пристрастные и гнетущие законы, — одним словом, нагромождение бедствий, под которыми стонут народы», — читал он у аббата Мабли.

Книги философов-просветителей увлекали юношу, давали новый толчок мысли, но их смелые и гневные призывы падали на уже подготовленную почву и только усиливали то чувство внутреннего протеста, которое возникло в душе Радищева еще в России, которое росло, развивалось и крепло под воздействием русской действительности, под воздействием того первого жизненного опыта, который он приобрел за свою недолгую жизнь.

Думая о прочитанном, он видел перед собой далекую родину, о которой бережно хранил воспоминания, с которой не утратил связи, видел «людей, осужденных жить в труде». Все становилось предельно ясным и потрясало силой жизненной правды, стоило только вспомнить придворные маскарады, празднества и солдат, идущих с пушками на усмирение бунтующих крестьян…

Далека, далека была родная русская земля! Но родину Радищев и его друзья не забывали ни на один день. Каждый из них по-своему готовил себя к тому, чтобы служить ей. Все, что они приобретали на чужбине, они приобретали во имя того, чтобы отдать все это родине.

И здесь, в чужом Лейпциге, многое напоминало им о России. Во-первых, сюда часто приезжали люди из отчизны.

«Отправление российских морских сил; в Архипелаг, в последнюю войну между Россиею и Турциею, доставило нам в Лейпциге случай видеть многих наших соотчичей, проезжавших из России в Италию и оттуда в Россию», — пишет Радищев в «Житии Федора Васильевича Ушакова».

Во-вторых, студенты получали письма, посылки и деньги от родных. Получали они и книжные новинки и журналы того времени — такие, как «Всякая всячина», «Трутень», «Адская почта».

Несомненно, знакомились они и с иностранными книгами и статьями, посвященными России, и, уж конечно, говорили о России с товарищами по университету, с профессорами и другими знакомыми иностранцами. А Россией в те времена интересовались за границей особенно живо и с пристальным вниманием присматривались к происходившим в ней событиям.

Екатерина II, во что бы то ни стало добиваясь популярности, старалась всеми возможными средствами привлечь внимание к своей деятельности передовых писателей Европы. Ее знаменитый «Наказ», изданный в России в 1767 году, спустя три года был напечатан на латинском, французском и немецком языках.

Было известно, что императрица ни на один день, по ее собственным словам, не расстается с «Энциклопедией» и заполняет свою библиотеку новейшими книгами по всем отраслям знания.

Было известно и то, что она предложила Дидро, подвергавшемуся преследованиям во Франции, перенести печатание «Энциклопедии» в Россию. А когда Дидро, нуждавшийся в деньгах, хотел продать свою библиотеку, она купила все его книги и оставила их у него на хранение, назначив ему жалованье как своему библиотекарю.

Д’Аламбер писал Екатерине: «Вся литературная Европа рукоплещет отличному знаку уважения и милости, какой ваше императорское величество оказали Дидро…»

«Ну, славный философ! Что скажете о русской императрице? — спрашивал Вольтер Дидро в одном из своих писем к нему. — В какое время живем мы? Франция преследует философию, а Скифы ей покровительствуют!..»

Дидро не остался в долгу. Он купил по поручению Екатерины драгоценную картинную галлерею и, — что для Екатерины было важнее всего, — уговорил писателя Рюльера не издавать своего сочинения о русском дворцовом перевороте 1762 года, в котором вскрывалась подлинная роль Екатерины в этом событии.

Была, наконец, известна ее переписка с Вольтером, развивавшим перед ней широкие и смелые планы внешней политики: изгнание турок из Европы и восстановление «отечества Софокла и Еврипида»[67], а также и то, что Екатерина предлагала Д’Аламберу принять на себя труд воспитания наследника русского престола и что ее фаворит — граф Григорий Орлов — писал под ее диктовку Жан-Жаку Руссо, приглашая его в Гатчину.

Многие в Европе считали, что Россия потерпит поражение в войнах с Турцией и Польшей. Но вот в 1770 году главнокомандующий русскими войсками Румянцев близ реки Ларги нанес тяжелое поражение войскам крымского хана, вторгшимся в южные русские владения. Вслед за тем, имея всего около 25 тысяч солдат, Румянцев атаковал и разбил на реке Кагул главные турецкие силы, насчитывавшие до 150 тысяч воинов.

Не менее блистательные успехи были достигнуты и на море. Русский флот совершил смелый поход из Балтийского моря к берегам Греции. У Чесменской бухты в июне 1770 года русские корабли атаковали турецкий флот. Русскому флоту был дан приказ: истребить неприятеля или погибнуть. После нескольких часов ожесточенного морского боя турецкий флот, превосходивший русский по числу кораблей в два раза, отступил и укрылся в Чесменской бухте. А на следующий день весь турецкий флот был уничтожен.

Россия вставала издали перед русскими студентами в блеске просвещения и воинской славы.

«Свобода, душа всех вещей! Без тебя все мертво!»— писала императрица и называла себя «рыцарем свободы и законности». Ей удивлялись в Европе. На родине ей поднесли титулы «Премудрой», «Великой», «Матери отечества».

Но как примирить все это с другими сторонами русской жизни, которые не могли остаться неизвестными русским студентам, имевшим постоянное общение с далекой родиной, жившим ее жизнью, ее интересами?

Радищев по молодости лет мог не знать тогда, что лицемерная игра Екатерины в «свободу» и «вольность» была рассчитанным обманом и нимало не соответствовала укладу жизни крепостной России. Но перед ним были факты: в первые же дни своего царствования «Мать отечества» закабалила 18 тысяч свободных русских людей, чтобы затем раздарить их своим вельможам; «Наказ» стал запретной книгой, о которой Сенат, с согласия Екатерины, распорядился: «никому из низших служителей и посторонних не только для списывания, ниже для прочтения не давать…»

Новиковский «Трутень» — передовой русский сатирический журнал того времени — рисовал произвол помещиков, раскрывал картины потрясающего крестьянского оскудения, язвительно высмеивал «Недоумов» и «Безрассудов», представителей высшего дворянства, с их глупой спесью, жадностью, бесчестием.

Значит, все это было в России? Значит, за блестящим фасадом в екатерининской России царило то самое пренебрежение правами человека, тот самый произвол, которые больше всего были ненавистны молодому честному сердцу Радищева?

Не так легко было с полной ясностью разобраться во всех этих противоречиях русской жизни. Но Радищев был твердо убежден в одном: если зло есть, с ним надо бороться. И юношески горячее и благородное стремление трудиться на пользу родного народа влекло Радищева домой, в Россию. Там, казалось ему, должны найти применение кипевшие в нем силы.

И в этом стремлении проявились те принципиально новые черты, которые уже тогда отличали Радищева от западноевропейских мыслителей. Эти новые черты заключались в стремлении именно к практической деятельности, в желании не только мыслью и словом, но и практически, делом служить своей стране, своему народу.

Многие из буржуазных исследователей утверждали, что свой демократический радикализм Радищев якобы вывез из-за границы, из Лейпцига. Это утверждение является неверным. В самом деле, под воздействием каких условий мог сложиться именно в Лейпциге демократический радикализм Радищева, развившийся впоследствии в революционную убежденность? В казенной рутине лейпцигского университета? В итоге увлечения книгами французских писателей? Нет. Лейпциг немало дал Радищеву в смысле научной и общекультурной. подготовки, книги обогатили его новыми мыслями, но мировоззрение Радищева начало развиваться на родной русской почве, питалось ее соками, и этому развитию не могла помешать даже длительная разлука с родиной. Вся последующая деятельность Радищева является наглядным подтверждением этого.