Георгий Холопов - Докер

• Название: Докер
• Автор: Георгий Холопов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1984

Книга лауреата Государственной премии РСФСР Г. К. Холопова состоит из произведений разных лет и разных жанров.

Особое место занимают в книге повести и рассказы, посвященные Великой Отечественной войне.

---

— Ваш отец… — начинаю я, теребя в руках кепку.

Тут она взрывается:

— Нет у меня никакого отца! — и, заламывая руки, нервно мечется по галерее.

Я с испугом смотрю на нее. Не шутит ли она? Нет, не шутит. Рот крепко сжат. А щеки уже пылают пятнами.

— Ну как же нет! Ведь мы работаем вместе…

— И все равно нет у меня никакого отца! — обрывает она меня. Глаза смотрят ненавидяще, сузившись в щелочку. — Что — вышел из тюрьмы? — Она двумя резкими рывками затягивает косынку за концы.

Переминаясь с ноги на ногу, я говорю:

— Вам бы следовало это знать… Мы работаем вместе…

— Где живет?.. Садитесь, — и она ногой подвигает мне табуретку.

— Спасибо, я постою… Я забежал на минутку, — говорю я. — Живем мы с вашим отцом в общежитии, как и остальные грузчики нашей артели. Работаем в порту.

— И что он там делает?

— То же, что и другие: грузит и разгружает пароходы.

Она садится на край тахты, закидывает ногу на ногу. Она уже пришла в себя, пятна на ее щеках начинают бледнеть. Все шире раскрываются глаза.

— Приспосабливается к Советской власти?.. Рабочий стаж зарабатывает?..

— А что же ему делать — ложиться умирать? — Я ее не понимаю.

Она откидывает голову, смотрит в потолок:

— Это была бы благородная смерть.

Шутит она или не шутит? Но такими вещами не шутят.

— Вам бы следовало заинтересоваться его судьбой, — снова начинаю я.

— Судьба его нисколько меня не интересует! — Она вскакивает с тахты. — Не хочу быть дочерью классового врага! — И снова мечется по галерее.

«Железная девушка!»

Я не знаю, как вести себя дальше. Уйти?

— И все же он ваш отец… Тихий, милый старик… У нас все его любят и жалеют, — пытаюсь я разжалобить ее.

— Все они «милые»! — Она нервно поводит плечами. — Объяви завтра снова нэп, он сразу же возьмется за старое. Не просто начнет торговать вином, а откроет «дело», станет крупным дельцом. — Глаза у нее опять суживаются в щелочку, полыхают оттуда лихорадочным огнем. — Их всех надо уничтожать, как классовых врагов! Отец, не отец — мне плевать!

Она стискивает зубы, и тут только я замечаю, как у нее судорожно дрожит рот.

— Но разве жестокость…

— Христианской морали вы меня не учите!.. Кажется, еще комсомолец?

— Нет пока. Но скоро буду.

— Интересно, в какой школе вы учились? В каком городе?

— Представьте себе — в Баку, в тридцать девятой школе.

— Это что — на Красноводской?

— Представьте себе — да! — Я пытаюсь улыбнуться, смягчить резкость нашего разговора.

Она вдруг тоже на какое-то мгновение улыбается. Это так неожиданно. Говорит, заглядывая мне в глаза:

— Смотрите, как бы из вас не вышел добренький оппортунист. Начинается ведь все это с бесхребетной мягкотелости.

— Какая вы проницательная! — Я снова пытаюсь улыбнуться.

— Да, да, — не обращая внимания на мою реплику, уже мягче говорит она. — Советую вам быть непримиримым ко всякой нечисти. — Она берет с тахты портфельчик. — Извините, но мне некогда, пора на бюро.

Мы выходим на балкон. Она вешает на дверь замок и, размахивая портфельчиком, проворно сбегает по ступенькам.

Я же уныло плетусь за ней.

С каким-то двойственным чувством я покидаю этот маленький уютный дворик, увитый виноградом. С одной стороны, я, конечно, восхищаюсь Зарой Сааковой. Железная девушка! Она — комсомолка, уже заседает на бюро, вершит большими делами. А я — еще юнец, хотя и работаю докером. Где мне было вступить в комсомол? В школе, как известно, не бывает комсомольской организации, а в порту сразу же пойти и подать заявление как-то неудобно.

Но, с другой стороны, думая о Заре Сааковой, я не могу согласиться с ее жестоким отношением к родному отцу. Не погорячилась ли она? Разве нельзя было как-то иначе поступить с ним? К тому же, разве обязательно, чтобы каждый бывший торговец стал классовым врагом?.. Угрюмый старик таким не выглядит…

Женщины на галереях, побросав свои дела, смотрят мне вслед. В таких домах ведь все знают друг о друге, вплоть до мельчайших подробностей, живут как бы одной семьей… По лицам женщин я вижу, что их разбирает любопытство: «Зачем приходил? Не кавалер ли Зары?»

Тут я вспоминаю о деньгах, переданных Сааковым для дочери, кидаюсь на улицу. Но «железная» Зара уже стремительно поворачивает на Станиславскую. В толпе только на мгновение мелькает ее красная косынка.

— Не знаешь, где Угрюмый старик? — спрашиваю я Романтика, придя в общежитие.

— Старички наши пошли гулять на берег. Скоро придут, — не отрываясь от книги, отвечает Романтик.

Сбросив сандалии, я ложусь поверх одеяла.

На соседнем топчане, скрестив ноги по-турецки, сидят Баландин и Карпенти и перекидываются от скуки в карты. К ним подходит Конопатый из артели Вени Косого, смотрит на карты, краснеет, спрашивает:

— Где это вы, черти, достали такие карты?

— Одесса-мама! — отвечает Баландин.

Карты у них какие-то заграничные — не то испанские, не то итальянские, — с голыми бабами на обороте.

Перед каждым из них высится столбик из копеечных монет. И где только они их набрали?

Это особенно интересует подошедшего к ним Чепурного.

— В лото играли на шахте, — объясняет ему Баландин.

Играют Баландин и Карпенти в «очко». В банке у них не то пять, не то семь копеек.

— Может — сыграем? — предлагает Чепурной.

— Только на копеечные монеты! — строго предупреждает Баландин.

Чепурной и Конопатый роются в карманах, но ни у того, ни у другого не оказывается мелких монет. У Чепурного два пятака.

— А если сыграть на пятаки? — спрашивает он.

Баландин продолжает играть с Карпенти, молча указывая на висящее на стене объявление. Там написано, что распивать спиртное, приводить баб и играть в азартные карты в общежитии строго воспрещено. На спиртное, говорят, тетя Варвара еще смотрит сквозь пальцы, если не затевается попойка, а к картам — непримирима.

Старожилы еще помнят случай, происшедший в прошлом году. Во время карточной игры подрались две артели и чуть было не разнесли барак. К счастью, вовремя подоспели стрелки из охраны порта.

Конопатый уходит, а Чепурной стоит, рассматривает «интересные» карты.

— Может… в «козла» сыграем? — спрашивает Баландин. В голосе его чувствуется издевка.

Чепурной с презрением смотрит на него.

— Не мог назвать более глупой игры!..

— А что ты подразумеваешь под «умной»? — Баландин молча протягивает карту Карпенти, берет себе, бросает карты — у него, видимо, перебор — и швыряет в банк проигранные две или три копейки.

Чепурной не удостаивает его ответом, уходит.

Шахтеры, зажав рот рукой, смеются ему вслед.

Но в это время в барак входит тетя Варвара. Голова у нее повязана полотенцем. Третий или четвертый день у нее сильные головные боли.

Она по-хозяйски идет меж топчанов, на одном поправляя подушку, на другом — одеяло, смахивает крошки со стола, поднимает кем-то уроненную бумажку. Потом, закинув руки за спину, подходит к шахтерам. Долго смотрит на их игру. Я вижу, как у нее сужаются глаза и руки сжимаются в кулаки. Выхватив тряпку из-за пояса, она двумя короткими, точно саблей, ударами крест-накрест расшвыривает карты далеко по бараку и тем же неторопливым, полным достоинства шагом идет дальше наводить порядок в бараке.

С визгом Карпенти кидается собирать карты.

— Вот чертова баба! — придя в себя от изумления, ругается Баландин. — Ведь на копеечки играем!

Тетя Варвара оборачивается:

— А в другой раз — изорву твои похабные карты. С меня-то спрос небольшой!

— Да ведь на копеечки! — кричит Баландин.

— Знаю я твои «копеечки»! Во сколько их оцениваешь-то?.. В рупь?.. В два?..

— Да что ты, бабка, сошла с ума? — Баландин смотрит по сторонам, показывает на меня: — Вон хоть у него спроси!

— Ну да, в копеечки! — вступаюсь я за него.

— А ты не лезь не в свое дело! — срезает меня тетя Варвара.

— Да что ты в самом деле, бабка, никому не веришь? — повышает голос Баландин.

— Бабка, бабка! — передразнивает его тетя Варвара. — Ты бы, парень, врал бы у себя в Одессе-то. Мы здесь, в Баку, тоже не лыком шиты, видали таких залетных.

— Да что тут, право, за порядки у вас? — уже кричит Баландин.

— Тут, брат, матриархат! — отвечает ему Романтик, оторвавшись от книги. — Как скажет Варвара — так и будет.

— Вот дурачье! — Схватив пиджак, Баландин выбегает из барака.

Наспех сосчитав карты, за ним устремляется Карпенти.

В бараке все валятся со смеху. Даже Романтик оставляет книгу. Смеются до колик в животе.

Ай да тетя Варвара!

Открывается дверь, входят наши старички.