Виталий Вавикин - Две жизни для одной мечты

• Название: Две жизни для одной мечты
• Автор: Виталий Вавикин
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2015

Все начинается на странной дворовой распродаже, когда главный герой видит картину боксерского боя, созданную местным свихнувшимся художником. На картине изображена взволнованная женщина, которая начинает преследовать главного героя. Он бежит из родного города, но женщина идет по пятам. Она приходит во снах и приносит огонь. Однако тревожный образ принадлежит не картине – он принадлежит главному герою. Это его прошлое, с которым нужно встретиться, пока оно не выжгло его дотла.

---

Микела приготовила себе ужин, посмотрела начинавший надоедать сериал, выпила бутылку пива, помыла посуду и только после этого вошла в мастерскую. Свет вспыхнул. Загудели лампы. Микела подошла к мольберту, нахмурилась. Воспоминания и предвкушение оказались более волнительными, чем конечная цель. Картина не оживляла фантазию, не рождала откровения. Картина была мертва, холодна, бездушна, но… Но другие картины были еще хуже. Микела огляделась, недовольно фыркнула, выключила в мастерской свет, вернулась в гостиную.

«Может быть, это все из-за Дугана? – подумала Микела. – Ему не понравились мои картины, поэтому я начала сомневаться в них сама?» Она закурила. «А что если он прав? И кого спасут и умиротворят мои картины, если они не могут помочь даже одному человеку?!» Микела нервно прошлась по гостиной. «И в чем его проблема? В отце, который так и не нашел себе женщины после смерти матери?» Микела закурила еще одну сигарету. Ответ, казалось, вертится где-то рядом, но все время ускользает, словно собственный хвост от глупого котенка.

Микела вернулась в мастерскую, но свет включать не стала, прижалась спиной к стене, закрыла глаза. Запах краски успокаивал, но запах угасал: медленно, почти незаметно. Микела подумала, что все дело в воображении, которое играет последние дни с ней злые шутки. «Это просто нервы. Просто…» – Микела вздрогнула, услышав далекий голос.

– Кто здесь? – спросила она, вглядываясь в темноту перед собой, отыскала выключатель.

Вспыхнул свет. Голос стих. Микела обошла мастерскую, стараясь не смотреть на свои картины.

«Точно нервы», – решила она, останавливаясь возле мольберта и снова думая о том, чтобы попытаться восстановить прежний пейзаж. Она взялась за кисть, постаяла несколько минут, вглядываясь в размытую картину.

– Не сегодня, – решила Микела, выключила свет, собираясь выйти из мастерской.

– Не надо! – тихо и сломленно сказал где-то мальчик. Микела обернулась. Лампы под потолком остывали. Холст на мольберте призрачно люминесцировал. – Пожалуйста! – голос, казалось, исходил прямо из размытой картины.

Микела подошла. Рисунок оживал, менялся. Краски расползались под мутной пеленой, собирались в образы.

– Что за… – Микела увидела незнакомую комнату, отца Дугана, мальчика. – Дуган! – узнала она, растерянно улыбнулась.

Пелена сгустилась, заставляя Микелу податься вперед. Тошнота и страх сдавили горло. Кровь загудела в ушах. К тихим детским всхлипам добавилось мужское сопение. Пелена спала с картины. Микела отпрянула назад. Голова шла кругом. Казалось, что призрачная люминесценция исходит не только от мольберта, но и от всех других картин, на которых будет изображено одно и то же.

– Господи! – Микела попятилась, уперлась спиной в дверь, нашарила рукой выключатель на стене.

Лампы загудели, перекрыв звуки голосов из картины. Привыкшие к темноте глаза закрылись.

«Нужно позвонить ему, – подумала Микела. – Сказать, что я все знаю теперь. Что я все понимаю. Что он может прийти и… – она закусила до крови губу, но так и не смогла придумать, что сказать ребенку, который вырос, но сохранил детские шрамы. – Нет таких слов».

Усталость навалилась на плечи. Микела вышла из мастерской, рухнула на диван, едва не раздавив черного кота, успевшего выскользнуть из-под пледа лишь в последний момент.

Глава третья

– Встала не с той ноги? – спросил утром Дуган.

– Что? – растерялась Микела, заставила себя улыбнуться. – Нет. Просто плохо спалось, а так… – она снова поняла, что не может найти нужных слов, которые смогут излечить детские шрамы.

Микела встретилась взглядом с Дуганом, спешно отвернулась. Все как-то вдруг потеряло смысл. Все, кроме Дугана. Микела пыталась отвлечься, занять себя работой в доме Пирса, но все эти попытки рушились, осыпались, стоило только оказаться рядом с Дуганом, услышать его голос.

«Но что я могу?!» – спрашивала себя снова и снова Микела. К середине дня она почувствовала, что ответ есть, просто нужно не сдаваться и искать, вечером этот ответ был уже где-то рядом. На старом пузатом телевизоре. В разбитой рамке. Микела старалась не смотреть на фотографию женщины, которая давно начала казаться знакомой.

«Вернуться домой, в мастерскую, к незаконченной картине, способной оживить все угасшие надежды, нужно лишь восстановить то, что там уже было».

Микела попрощалась с Дуганом, отказалась от ужина, провела перед мольбертом почти всю ночь, но так и не смогла даже близко подобраться к желаемой цели. Все плоское, невзрачное. Сейчас, прежде, всегда. Каждая картина – не более чем бездушный пейзаж. Никаких чувств. А нужен взрыв, жизнь, откровение.

«Дневник старика! – пришла в голову очередная безумная мысль. – Перекресток, демон…»

Микела задумалась, окинула взглядом незаконченную картину. Скольких людей смогут спасти ее рисунки? Ведь кроме Дугана есть и другие, кому нужна помощь. Микела с трудом смогла заснуть.

– Мне нужен дневник старика, – сказала она утром Дугану. Он пообещал, что привезет его на следующий день. – Сегодня! – потребовала Микела.

Они поругались. Дуган ушел. Его слова звучали где-то далеко, словно эхо в горах, и Микела с трудом могла разобрать их. До позднего вечера она находилась в доме Пирса, пытаясь закончить ремонт. Без обеда. Без отдыха. Сумерки спустились на город. Микела вернулась к себе, выпила пару бутылок пива, ожидая полуночи. Дорога к озеру Хипл заняла почти час.

«Даже если это безумие, то все равно, лучше так, чем бездействие», – решила Микела.

Ночь спрятала старый перекресток от глаз. Микела остановилась, замерла. Тучи на небе расступились, обнажив толстеющий полумесяц. Серебристый свет разогнал полумрак.

– Я сделаю это, – решительно сказала себе Микела. – Я смогу.

Она достала из кармана складной нож, расковыряла землю в центре перекрестка, бросила в нее прядь своих волос.

«Что еще? – подумала она, вспоминая рассказ Дугана. – Кровь? Слезы? Что я должна делать теперь? Ждать?» Микела огляделась по сторонам. Тучи снова скрыли месяц. Темнота скрыла перекресток. «Сейчас начнется», – подумала Микела, задержала дыхание. Легкие вспыхнули огнем, но демон не появился. «Может, я просто сделала что-то не так?» – пришла в голову мысль. Толстеющий месяц снова вынырнул из-за туч, снова скрылся. Микела закурила.

– Чем я хуже Дугана? – тихо спросила она ночь. – Чем я хуже Дугана? – спросила она фотографию светловолосой женщины, вернувшись в дом старика Пирса. – И чем я хуже самого Пирса? – она выждала пару минут, ожидая ответа.

Тишина наваливалась на плечи, давила. Пахло краской, недавно поклеенными обоями. Лампа под потолком моргнула несколько раз, вспыхнула слишком ярко, потухла. В темноте были видны лишь незашторенные окна, за которыми начинался рассвет, да белые волосы женщины на фотографии.

– Я спятила, да? – спросила Микела. – Окончательно свихнулась?

На мгновение ей показалось, что все это сон. Все последние дни – сон. Дворовая распродажа, картина, Дуган Белфорд, дневник Пирса, газета, поездка к дамбе… Голова закружилась. Микела закрыла глаза, надеясь, что сейчас проснется и поймет, что ничего этого не было. Она будет лежать в своей кровати, вокруг будет прежний мир, а в голове прежние мысли. Микела замерла, прислушалась – тишина; открыла правый глаз – гостиная старика Пирса; выругалась, спешно вышла на улицу.

Раннее утро. Дорога пустынна. Сигареты кончились. Стук каблуков по асфальту. Входная дверь. Звон ключей. Кухня. Новая пачка. Синий дым. Микела бросила мимолетный взгляд в сторону мастерской.

«Нет. Не сегодня. Не сейчас. Шло бы все к черту!»

Она хотела сесть на диван, докурить, уснуть, но вместо этого прошла в мастерскую, включила свет. Мольберт. Серый холст. Дамба. Закат. Картины вдоль стен. Мысли в голове: «Все это бесполезно, не нужно. Никому. Никогда».

Микела собрала все картины, что у нее были, вынесла на задний двор и подожгла. Языки пламени ожили, окрепли, потянулись к небу, будя соседей.

Спустя четверть часа приехали пожарные. Микела извинилась перед ними, затем перед соседями. Щеки горели так сильно, что ей еще долго казалось, будто бы она стоит возле устроенного костра. Картины горят, шипят, корчатся. Мастерская умерла. Весь дом умер. Микела расплакалась. Пустота заполнила мир. Надежды сгорели. Мечты сгорели. И ничего нового. Ничего взамен.

Микела выпила стакан бурбона, успокоилась, глянула в окно на оставшееся от сожженных картин пепелище и снова расплакалась.

«Я нарисую еще! Нарисую больше!» – попыталась она успокоить себя, вспомнила ожившую картину, которую видела во сне, и поняла, что не сможет уже никогда вернуться к тому, что делала прежде. Все изменилось. В ней. В ее голове. В ее восприятии мира.

«Ни одной достойной картины! Ни одной подобающей мысли. Все плоское, поверхностное».