Том Перротта - Маленькие дети

• Название: Маленькие дети
• Автор: Том Перротта
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00547-9

Персонажи романа — молодые родители маленьких детей — проживают в тихом городке, где, кажется, ничего не происходит. Но однажды в этот мирок вторгается отсидевший тюремный срок эксгибиционист, а у двоих героев завязывается роман, который заводит их гораздо дальше, чем они могли бы себе представить.

---

Тодд вскочил с пола, чувствуя, как разогнавшаяся кровь весело бежит по жилам и все тело будто поет. Отжимания — три захода по сто — всегда действовали на него подобным чудесным образом. В жизни, конечно, есть много вещей, которые напрягают. Вот, например, когда Кэти задерживается на работе и сбивает ему режим. А потом приходит усталая и чувствует себя виноватой перед сыном, которого не видела целый день, и срывает это на Тодде, будто все дело в нем. Наверное, отчасти так и есть, но только что толку постоянно напоминать об этом?

К счастью, в жизни есть и такие вещи, от которых делается легко и радостно. Например, долгие и ленивые летние дни, когда можно ничего не делать, а просто валяться с Эроном у бассейна в окружении молодых мам в купальниках. Или вот это ощущение приятной усталости и боли в мускулах после отжиманий. Или то, как тебя зовет из детской только что проснувшийся ребенок, который ни минуты не может обходиться без тебя и пока не стесняется признаться в этом.

— Слышу, малыш! Уже иду.

* * *

По утрам Эрон, как правило, просыпался веселым, улыбчивым и полным щенячьей энергии. Обязательный дневной сон, однако, действовал на него совсем иным образом. Он выходил из спальни непроснувшимся и хмурым, со смешно сбившимся на бок шутовским колпаком с бубенчиками и набухшим памперсом, свисающим до самых колен. Даже самый невинный вопрос вроде «Хочешь кушать?» мог вызвать приступ истерических рыданий или гнева. После нескольких месяцев проб и ошибок Тодд пришел к выводу, что в такие моменты лучше оставить сына в покое и помалкивать. Не говоря ни слова, он посадил мистера Мизантропа на высокий стульчик, вручил ему чашку с молоком и шоколадный батончик и засунул в проигрыватель диск с записью живого концерта Раффи.

Пока Эрон ел и постепенно просыпался, Тодд занялся приготовлением обеда. Он сполоснул и высушил бумажным полотенцем пучок латука и тщательно перемешал в миске салатную заправку. Потом достал пластиковую доску и начал нарезать баклажаны и перцы на дольки.

— Тингала-а-айо-о, — напевал Тодд себе под нос, — беги, мой ослик, беги!

— Па-а-апа! — В отличие от самого Раффи, Эрон терпеть не мог, когда кто-то подпевает его любимым песням. — Не пой!

— Извини. Забыл.

Если бы десять лет назад кто-нибудь сказал Тодду — одному из лучших спортсменов колледжа, члену престижного братства, плейбою и горячему поклоннику альтернативного рока, — что когда-нибудь, вместо того чтобы делать карьеру и зарабатывать деньги, он будет целыми днями нянчиться с трехлетним сыном и хлопотать на кухне, мурлыкая себе под нос детские песенки, он вряд ли поверил бы. Тогда Тодд даже не подозревал о существовании Раффи, концертный альбом которого этим летом они с Эроном слушали как минимум дважды в день. Эта музыка теперь сделалась постоянным аккомпанементом к его жизни, как дебютный альбом «Нирваны» когда-то был саундтреком первого года в колледже. Тодд уже наизусть знал не только песни, но и все реплики, с которыми Раффи обращался к аудитории.

«Девочки и мальчики, а вы знаете песню о пяти маленьких уточках?» Пауза, и счастливый рев аудитории. «Ну так вот, сейчас я не буду ее петь».

В отличие от большинства родителей, с которыми ему случалось говорить на эту тему и которые жаловались, что любимый репертуар детей доводит их до умопомешательства, Тодд не стеснялся признаться, что ему нравится Раффи. Мелодии у парня получались заразительными, а сам он казался веселым и простым. В нем не было ни капли дешевой театральности или позы, которая после определенного возраста начинает так раздражать в рок-звездах. По крайней мере, слушая Раффи, можно было не опасаться, что в один прекрасный момент ему снесет башку от героина, он бросит жену и детей и, спасаясь от абстинентного синдрома, вышибет себе мозги, как будто только для того, чтобы продемонстрировать всем, как достали его деньги и слава.

— Папочка? — Эрон с сомнением обнюхивал свой указательный палец.

— Что?

— Ну…

— В чем дело?

— Откуда-то пахнет какашками.

— Ох, Эрон, ну сколько можно говорить, чтобы ты…

— Я не трогал подгузник! — яростно затряс головой мальчик. — Правда-правда не трогал!

* * *

Игра в крушение поезда, очевидно, лучше всего соответствует менталитету трехлетнего мальчика. Эрон изобрел ее сам, и состояла она в том, что сначала два паровоза (которых звали Гордон и Перси в честь героев любимой книжки) с громким пыхтением ехали навстречу друг другу по железной дороге, занимающей половину пола в гостиной, а потом неизбежно сталкивались.

— Зпданнг! — радостно вопил Эрон. По его мнению, поезда должны сталкиваться именно с таким звуком. — Так тебе, Гордон!

— О-ох, — стонал Тодд, когда его паровоз валился на бок. — Как больно, Перси!

И Эрон заливисто хохотал над поверженным Гордоном и над британским акцентом, который старательно изображал отец.

Сколько бы раз ни повторялось крушение, мальчик все так же упоенно орал «Зпданнг!» и радовался бедствиям Гордона (Гордоном всегда был Тодд, и Гордон, разумеется, всегда проигрывал). Только в три года и возможно такое ничем не омрачаемое и бессмысленное счастье. Хорошее никогда не надоедает. То, что нравится, нравится всегда или, по крайней мере, до тех пор, пока тебе не исполнится четыре.

Как ни странно, бесконечные повторения железнодорожного крушения действовали Тодду на нервы гораздо меньше, чем, например, пятое подряд прочтение какой-нибудь книжки или сотый раунд дурацкой игры под названием «Страна леденцов», вероятно, потому, что ее сутью являлось завораживающее для всех бывших и настоящих мальчишек столкновение тяжелых металлических предметов.

— Збданнг!

— О-ох.

Игра прекратилась сразу же, как только Эрон услышал звук поворачивающегося в замке ключа. Забыв о Перси, он вскочил и уставился на дверь, словно готовясь узреть чудо.

И действительно, Кэти, с усталым вздохом бросившая на пол набитую сумку, была чудо как хороша даже после длинного рабочего дня. Она принадлежала к числу тех женщин, видя которых каждый раз заново удивляешься их прелести.

— Мамочка! — выдохнул Эрон и, сорвав с головы шутовской колпак, не глядя зашвырнул его в угол. — Ты пришла!

— Мой малыш! — Кэти опустилась на колени и широко раскинула руки, словно Иисус на плакате, который висел когда-то в воскресной школе Тодда. — Я так скучала по тебе, мой сладкий.

Громко топая, Эрон бросился к матери и зарылся лицом в ее шею, а она с такой нежностью гладила его светлые волосики, что Тодд поспешил отвернуться. Он уставился на все еще зажатый в руке игрушечный паровозик, как будто ехидно подмигивающий ему: «Как больно, Перси».

— А ты, кажется, загорел сегодня, — недовольно покачала головой Кэти, заглядывая в счастливое лицо Эрона. — Наверное, папа опять забыл намазать тебя защитным кремом?

* * *

По будним дням после обеда Тодд ходил в местную библиотеку, чтобы готовиться к квалификационному экзамену, необходимому для вступления в коллегию адвокатов и получения лицензии. Конечно, он мог бы заниматься и дома — им с Кэти удалось оборудовать в маленькой комнате на втором этаже удобный, практически звуконепроницаемый кабинет, — но Тодд чувствовал почти физическую потребность на пару часов вырваться из дому и побыть одному. Бодро шагая по Плезант-стрит, он с удовольствием ощущал себя свободным взрослым человеком, вышедшим прогуляться теплым летним вечером и не обремененным при этом ни коляской, ни требовательным трехлетним тираном.

К тому же дома Тодду никогда не удавалось сосредоточиться. Он постоянно помнил о том, что совсем рядом, в соседней комнате, Эрон с Кэти обнимаются, хихикают, нашептывают друг другу всякие нежности и совсем не думают о нем. Будто выталкивают его из своего любовного круга. Будто после прихода Кэти он становится лишним, чужаком, неизвестно зачем вторгшимся в их дом, а не любящим отцом, который посвятил весь свой день — всю свою жизнь! — заботам о сыне.

Особенно убивал Тодда трюк с шутовским колпаком. Целый день Эрон носился с ним как с бесценным сокровищем, не расставался ни на секунду, ел, играл, спал в нем и начинал рыдать, стоило отцу намекнуть, что хорошо бы снимать колпак хотя бы в бассейне, но, едва Кэти входила в дверь, колпак летел в угол, забытый и уже ненужный. Тодд был почти уверен, что таким образом Эрон как бы говорит, что до этого момента весь день (прожитый с отцом!) был просто глупой шуткой и только теперь начинается настоящая жизнь. Несколько следующих прекрасных часов он проведет с мамой, а значит, не надо больше носить дурацкую красно-розовую шапку с колокольчиками, что на детском языке, вероятно, означает что-то вроде: «Да пошли вы все!»

Тодд понимал, что обижаться глупо и тем более нельзя винить трехлетнего ребенка за столь сильную привязанность к матери. В колледже он среди прочего изучал и психологию и имел представление и об эдиповом комплексе, и о стадиях взросления. Он знал, что уже через несколько лет потребность мальчика в материнской ласке сильно ослабеет, а став подростком, он, возможно, начнет притворяться, что не узнал ее, если случайно встретит на улице. Но все это будет нескоро. А пока Тодд ревновал, обижался, даже злился и чувствовал, что единственный способ избавиться от всех этих негативных эмоций — это как можно скорее убраться из дома.