Николай Старилов - Хроника революции

• Название: Хроника революции
• Автор: Николай Старилов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Донесение охранного отделения. Четвертый участок Нарвской части. "За день в районе участка толпа подростков отобрала ключи от нескольких моторных вагонов трамвая. По наблюдению полиции в этих случаях можно предполагать снисходительную податливость со стороны самих вагоновожатых".

Дневник Николая П: "25 ф. суббота. Встал поздно. Доклад продолжался полтори часа. В 2 1/2 заехал в монастырь и приложился к иконе божьей матери. Сделал прогулку по шоссе на Оршу. В 6 ч. пошел ко всенощной. Весь вечер занимался".

С утра 25-го все заводы Охты не работали. Военные, химические, выпускающие взрывчатку. Все. Население Охты вышло на улицы. В водоворотах толпы возникали митинги. Полицейские патрули, шныряя повсюду, еще пытались по старой привычке разогнать гигантские толпы, но сами тонули в людской массе. Толпа выбрасывала их сильно помятыми, иногда без оружия, но с синяком под глазом. Казаки, нагло посматривая по сторонам, вдруг приподнимались на стременах, бросали коней вскачь и, размахивая нагайками, проносились по улице. Трогать большие толпы рабочих они опасались, отыгрываясь на случайных прохожих и детях. Шпики и переодетые городовые высматривали особо активных "бунтовщиков" - которые иногда их узнавали и жестоко били. К вечеру все выходы в город были перекрыты. На мосту Петра Великого, на набережной Невы стояли отряды пехоты. Охту изолировали от Петрограда. Никто не знал, что происходит в городе. О происходящих там событиях охтенцы могли только догадываться, слыша выстрелы. Неизвестность порождала беспокойство. Провокаторы пустили слух будто, если рабочие не прекратят забастовку, власти взорвут пороховые заводы. Нескольким рабочим удалось днем пробраться через заставы. Они сообщили, что Питер заполнен демонстрантами, войска и полиция выведены на улицы с оружием. Наступившую ночь рабочий класс Охты встретил нн улицах у костров. На набережной Невы, возле больницы Елизаветинской общины стояли казаки. Своим видом добавляли рабочим ненависти к монархии. То и дело слышались громкие насмешки и свист в адрес "опоры трона". Дети, осмелев, подбегали поближе и бросали в казаков снетки. Все видели, что их эта храбрость злила не на шутку, им хотелось бы пройтись нагайками по детским головам, но черное, мрачное грозное, колеблющееся на улицах море рабочих не давало им возможности отвести душу. У одного из костров пожилой рабочий рассказывал про "пятый год". - А казаки не смели трогать народ... и сам Витте чуть не на коленях ползал перед Носарем, вот что было-то. Все виноваты эти псы чубатые, показал рабочий на казаков. - Кабы не ихние нагайки, так и до сей поры Совет бы правил... Сволочи они, вот что! Все словно по команде повернули головы в сторону казаков. Осторожно и медленно они приближались к рабочим. Кто-то взял головню из костра и бросил eе в казаков. - Кажу! - раздался визг. - Я те, холуй, дам "кажу"! Бей их! - Бей! - На казаков! - Бить! - Долой! Раздался рев, свист, все море людей зашевелилось и стремительно бросилось на казаков. Они остановились, мгновение колебались и, повернув коней, бросились наутек. - Удрали сволочи! - Трусы! - Да куда же храбрость-то ихняя девалась? - Видно, не так страшен черт... Рабочая Охта праздновала свою первую победу.

26 февраля 1917 года

Листовка Петербургского Комитета большевиков 26 февраля 1917г. "Российская Социал-демократическая Рабочая Партия. Пролетарии всех стра, соединяйтесь! Братья солдаты! Третий день мы, рабочие Петрограда, открыто требуем уничтожения самодержавного строя, виновника льющейся крови народа, виновника голода в стране, обрекающего на гибель ваших жен и детей, матерей и братьев. Помните, товарищи солдаты, что только братский союз рабочего класса и революционной армии принесет освобождение порабощенному народу и конец братоубийственной бессмысленной бойне. Долой царскую монархию! Да здравствует братский союз революционной армии с народом! Петербургский Комитет Российской Социал-Демократической Рабочей Партии".

Александра Федоровна - Николаю П, 26 февраля 1917 г.: "... Один бедный жандармский офицер был убит толпой, и еще несколько человек. Вся беда от этой зевающей публики, хорошо одетых людей, раненых солдат и т.д., курсисток и проч., которые подстрекают других, Лили заговаривает с извозчиками, чтобы узнавать новости. Они говорили ей, что к ним пришли студенты и объявили, что если они выедут утром, то в них будут стрелять. Какие испорченные типы! Конечно, извозчики и вагоновожатые бастуют. Но они говорят, это не похоже на 905 год, потому что все обожают тебя и только хотят хлеба. Досадно, что дети не могут покататься даже в закрытом автомобиле. Я только что брала Марию к Знаменью поставить свечи, ходили на могилу нашего друга1. Мягкая погода, очень солнечно. Я принесла тебе этот кусочек дерева с Его могилы, где я стояла на коленях. В городе дела вчера были плохи. Произведены аресты 120-130 человек. Главные вожаки привлечены к ответственности за речи в Гос. Думе. Министры и некоторые правые члены Думы совещались вчера вечером о принятии строгих мер, и все они надеются, чю завтра все будет спокойно. Те хотели строить баррикады т.д. В понедельник я читала гнусную прокламацию. Но мне кажется, все будет хорошо. Солнце светит так ярко, и я ощуцаю такое спокойствие и мир на Его дорогой могиле! Он умер, чтсбы спасти нас. Навеки, дорогой Ники, твоя старая Солнышко"

Генерал Хабалов - генералу Алексееву, 13 часов 05 минут, 26 февраля

1917 г.:

"Доношу, что в течение второй половины 25 февраля толпы рабочих, собиравшихся на Знаменской площади и у Казанского собора, были неоднократно разгоняемы полицией и воинскими чинами. Около 17 часов у Гостиного двора демонстранты запели революционные песни и выкинули красные флаги с надписями: "Долой войну!" ' На предупреждение, что против них будет применено оружие, из толпы раздалось несколько револьверные выстрелов, одним из коих был ранен в голову рядовой 9 запасного кавалерийского полка. Взвод драгун спешился и открыл огонь но толпе, причем убито трое и ранено десять человек. Толпа мгновенно рассеялась, Около 18 часов в наряд конных жандармов была брошена граната, которой ранены один жандарм и лошадь. Вечер прошел относительно спокойно. 25 февраля бастовало двести сорок тысяч рабочих. Мною выпущено объявление, воспрещающее скопление народа на улицах и подтверждающее населению, что всякое проявление беспорядка будет подавляться силою оружия. Сегодня. 26 февраля с утра в городе спокойно".

Утром о Выборгской стороны на Невский снова пошли рабочие. Всех мучил один вопрос - неужели солдаты не присоединятся, не поймут на чьей стороне правда, не решатся сбросить офицерское ярмо, снова будут стрелять в своих братьев? На Невском шла беспорядочная стрельбы, били пулеметы. Навстречу рабочим Выборгской стороны бежали люди с искаженными ужасом лицами. Полиция по всему Невскому расстреливала людей. Сновали кареты скорой помощи, Казалось - все, революция гибнет, не успев начаться. Но нет, далеко не все разбегались по домам. Из-за углов боевые группы революционной молодежи расстреливали полицейских, демонстранты пробирались к Николаевскому вокзалу. Здесь, за цепью солдат, пока не стрелявших, бурлило людское море. Говорили ораторы, раздавалось пение революционных песен. В двух шагах расстреливают их товарищей, и здесь в любой момент может прозвучать команда офицера, но люди хотя бы на час, хоть на несколько минут хотят почувствовать себя свободными! На пожарной каланче Александро-Невской части разгуливали городовые с винтовками, постреливая по недозволенно собирающимся. Были убитые. Взрослые и дети.

Протокол допроса генерала Хабалова 22 марта 1917 г.: "Хабалов. В воскресенье 26-го числа войска выступили и заняли, по обыкновению, все посты, которые полагаются по расписанию. Оказалось, что им пришлось стрелять в толпу в разных местах. Волынцы стреляли в толпу на Знаменской и Суворовском. Затем Павловский полк стрелял на Невском около Казанского собора, затем около четырех часов дня... Но я не могу доложить вам, господа, где и сколько стреляли... Нужно оказать, обстановка здесь была отчаянная! Я находился сам в здании градоначальства, и народу туда набилась целая куча. В этот день я уже о раздаче хлеба никаких распоряжений не делал. Около четырех часов мне сообщили, что четвертая рота лейб-гвардии Павловского полка, расквартированная в зданиях придворно-конюшенмого ведомства и, которая, как оказалось впоследствии, состояла преимущественно из эвакуированных, а численностью доходила до 1300 человек, - что она выбежала на улицу, стреляя вверх с какими-то криками и толпится на Конюшенной площади, около мостика, недалеко от храма Воскресения Христова. Запросив командира батальона по телефону, я подучил сведения, но не от него, а от кого-то другого, что рота эта требует, чтобы увели в казарму остальных и чтобы не смели стрелять. Причем указано было, что сама рота стреляла во взвод конно-полицейской стражи. Это последнее мне показалось неверным. С какой стати станут стрелять по конно-полицейской страже? Потом выяснилось, что эта рота действительно взбунтовалась. Она, собственно, не выходила, ее не вызывали вовсе - вызывали учебную команду и другие роты. А эта рота не была вызвана и сидела в своей казарме... Так вот, эта рота бунтует, требует, чтобы вернулись другие, остальные роты в казармы и чтобы не смели стрелять... Тогда я приказал командиру батальона принять меры к увещеванию, водворить роту эту в казармы, потребовать, чтобы офицеры ее были непременно при роте, так как по моим сведениям по телефону, там было два офицера, а их должно быть не два, а много больше. Я передал начальнику охраны, полковнику Павленкову, чтобы он, со своей стороны, принял меры, чтобы это не разрослось, не разыгралось дальше. Кроме командира батальона и офицеров приказал еще полковому священнику, чтобы он уговорил их, устыдил и привел к присяга верности и чтобы рота шла в казармы, а винтовки свои сдала... В конце концов, после увещевания батальонного командира и после увещевания священника, эта рота вернулась в свои казармы и винтовки помаленечку сдала. Но не все винтовки: 21 винтовка исчезла! Следовательно, исчезли, по-видимому, и люди с ними..."