Джонатан Келлерман - Голем в Голливуде

• Название: Голем в Голливуде
• Автор: Джонатан Келлерман
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-86471-695-3

Джейкоб Лев – бывший ученик иешивы, бывший студент Гарварда, бывший детектив, а ныне сотрудник транспортного отдела лос-анджелесской полиции, а также алкоголик, страдающий депрессией. Джейкобу невыносимо расследовать убийства, поэтому он больше не работает в убойном отделе, а корпит над анализом дорожных пробок. Жизнь его отчаянно скучна. Но в один странный день на него лавиной обрушиваются подозрительные события. Поутру в его квартире обнаруживается умопомрачительно красивая женщина – непонятно, откуда она взялась, и непонятно, куда вскоре делась. К Джейкобу настойчиво обращаются из таинственного Особого отдела, о котором он никогда не слыхал. Джейкобу поручают расследовать страшное и странное убийство. На месте преступления обнаружено немногое – оторванная голова и выжженные на столе слова на иврите. Джейкобу предстоит вернуться не только к своему полицейскому опыту, но и к своей давным-давно отринутой религии. Расследование приведет его в Прагу, где когда-то жил еще один герой этой загадочной истории – голем, в XVI веке сотворенный мудрецом Махаралем, пражским раввином.

Джонатан Келлерман, психолог и автор детективных бестселлеров об Алексе Делавэре, и его сын Джесси Келлерман, автор бестселлеров «Гений», «Философ», «Зной» и «Беда», вместе написали напряженный и решительно непредсказуемый детектив о мести и искуплении. «Голем в Голливуде» – гремучая смесь: древние легенды, переселение душ, отмщение, жестокость и милосердие, полицейские будни (без надежды на праздники), одержимая погоня за неудобной истиной, упрямые попытки смеяться, даже когда впору заплакать, подлинное горе и редкая, но острая радость. И вечная любовь тоже будет – потому что без нее не бывает вечности.

---

Джейкоб осторожно прошел в гостиную. В башнях из картонных коробок – две в ширину, четыре в высоту – хранилась разнородная библиотека: традиционные еврейские тексты и бесчисленные работы по физике, философии, филологии, астрономии и математике. А еще книги, неортодоксальность которых Джейкоб оценил лишь недавно: классики суфизма и буддизма, христианские мистики и гностики. В третьем классе он шокировал учителя, притащив в школу для доклада «Тибетскую книгу мертвых». Директор ребе Бухбиндер вызвал отца.

Глаза, читавшие подобный вздор, должны ослепнуть.

По дороге домой Джейкоб скорчился на пассажирском сиденье, предвидя взбучку. На светофоре Сэм остановился и взял его за руку.

Не всякий ребе достоин своего звания.

Но он сказал…

Я знаю, что он сказал. Он дурак.

В девять лет подобное откровение шокирует.

Зажегся зеленый. Сэм дал газу.

Нельзя бояться идей, сказал он. Следуй за доводом, куда бы он ни привел.

Лишь через десять лет Джейкоб понял, что отец цитировал Сократа.

Но похоже, чаша весов склонилась в пользу Бухбиндера, ибо Сэм и впрямь стал слепнуть. Началось это вскоре после школьного инцидента. Мутное пятнышко перед глазами постепенно разрасталось, поглощая цвета и очертания. В тусклом освещении Сэм видел лучше и потому завел привычку всегда носить солнечные очки, в гостиной задергивать шторы и пользоваться маломощными лампочками. Только он, ведомый мысленной лоцией, мог уверенно курсировать по своей библиотеке. Зрение вроде бы стабилизировалось, но угроза слепоты сохранялась – болезнь признали хронической, неизлечимой и, что самое приятное, наследственной.

С возрастом Джейкоба ожидал богатый выбор.

Безумие?

Слепота?

Зачем выбирать, если можно заполучить всё?

– Надеюсь, тебя проводили домой, – сказал Джейкоб.

Сэм дернул плечом.

– Ты сам добрался?

– Со мной все хорошо.

– Пап, это небезопасно.

– Ладно, сяду за руль, – невинно сказал Сэм.

– Очень смешно. Пусть Найджел тебя возит.

– Ему и так дел хватает.

Пакет с халой Джейкоб положил на стол под белой клеенкой, сервированный на двоих: бутылка вина, кривые вилки. Принюхиваясь, заглянул в кухню. Иногда отец путал краны на плите.

Горелым не пахло.

Не пахло вообще ничем.

– Абба, ты еду поставил разогреться?

– Конечно.

Джейкоб открыл духовку. Обернутые фольгой сковородки на холодных противнях.

– А газ-то включил?

Молчание.

– И на старуху бывает проруха, – сказал Сэм.

Начали с «Шалом Алейхем» – гимна в честь ангелов Шаббата. Потом Джейкоб смолк и слушал сочный баритон отца, нараспев читавшего «Эйшет Хаиль» – финальные стихи «Книги притчей Соломоновых», оду героической женщине:

Миловидность обманчива и красота суетна;
но жена, боящаяся Господа, достойна хвалы.
Дайте ей от плода рук ее,
и да прославят ее у ворот дела ее!

Настрадавшийся отец спустя столько лет все еще воспевал Бину. Джейкоб злился и благоговел.

– Твой черед. – Сэм потянулся к голове сына, но замешкался. – Если хочешь.

– Давай ты. А я чем смогу помогу.

Маленькому Джейкобу родительское благословение казалось тарабарщиной косноязычного ангела. Иногда Сэм, улыбнувшись, приседал на корточки, чтобы сын возложил руки ему на голову и торжественно произнес: Эне-бене, ляка-бяка, Шаббат, аминь.

Сейчас они стояли лицом к лицу; улавливая запах душистого мыла, Джейкоб зачарованно смотрел на шевелящиеся отцовские губы. Сам-то Джейкоб больше походил на мать, у которой были густые черные волосы, на висках припорошенные сединой, и влажные зеленоватые глаза, еще более не от мира сего, чем у него. Он унаследовал ее открытый недоуменный взгляд, который сразу располагал к нему женщин, затрагивая в них материнскую струнку, но потом пробуждал ярость.

Не смотри так.

Как – так?

Будто не понимаешь, о чем я говорю.

А вот угловатый сухопарый Сэм точно выструган из полена. Выпуклый лоб – казалось, мозгу тесно в черепе. Сочинительство, думал Джейкоб, хорошая отдушина, иначе отцовская голова не выдержала бы скопления теологических концепций и взорвалась, как ядерный реактор, в радиусе полумили все укрыв серым веществом и цитатами из Торы.

Сэм снял очки. Внешне болезнь не сказалась – все те же ярко-карие, почти черные глаза. Прикрытые веки подрагивали в такт тихим словам:

Да уподобит тебя Бог Эфраиму и Менаше.
Да благословит тебя Господь и сохранит тебя.
Да прояснит Господь лицо Свое для тебя и помилует тебя.
Да обратит Господь лицо Свое к тебе и дарует тебе мир.

Сэм потянулся к сыну и влажно чмокнул его в лоб:

– Я люблю тебя.

Второй раз за неделю.

Собрался помирать, что ли?

Джейкоб до краев наполнил керамический бокал (творение Вины) красным вином и осторожно передал отцу. Читая кидуш[19], Сэм немного расплескал вино – лиловое растеклось по белой клеенке, как евреи по планете. Потом они выпили, омыли руки в чаше (тоже произведение Вины) и, преломив халу, обмакнули ломти в соль.

Решив пренебречь холодным супом, сразу перешли к главному блюду Сэм, пожелавший выступить в роли официанта, подал тарелки с жареной курицей, бататом, пловом и огуречным салатом.

– Недостаточный разогрев компенсируем изобилием.

Еды и впрямь было много. Джейкоб растрогался, поскольку отец далеко не роскошествовал. До того как зрение стало падать и Сэм взялся за так называемое управдомство, он наскребал на жизнь тем, что задешево вел бухгалтерию соседей-стариков и составлял им налоговые декларации. Его безразличие к материальным благам и неиссякаемая преданность покойной жене восхищали и обескураживали.

– Все очень вкусно, абба.

– Чем еще тебя угостить?

– Пожалуйста, сядь и поешь. – Джейкоб вилкой подцепил пружинистый кусок иерусалимского кугеля, сладкого и наперченного. – Ну, как дела?

Сэм пожал плечами:

– Как обычно. Бумагу мараю.

– Над чем работаешь?

– Тебе интересно?

– Я же спросил.

– Может, просто из вежливости.

– А что, вежливость – это плохо?

Сэм улыбнулся.

– Ну, раз уж ты спросил, пишу комментарий к комментариям Махараля по «Сангедрину»[20], уделяя особое внимание вопросам теодицеи[21] и реинкарнации.

– Я чую бестселлер.

– Несомненно. На роль Махараля залучим Тома Круза.

Сэм был раввином (но не позволял себя так называть), и среди книжных башен было немало его трудов – общих тетрадей с рукописными эзотерическими трактатами. Всякий раз Эйб Тайтелбаум заказывал отпечатать десяток-другой экземпляров, которые Сэм продавал.

То есть, в теории. На практике он раздаривал книги всем, кто проявлял к ним малейший интерес, а потом безуспешно пытался из своего кармана расплатиться с Эйбом.

Когда Сэм, взмахивая изящными руками пианиста, пустился в пересказ своей последней работы, Джейкоб надел дежурную улыбку и включил кивки. Большинство идей в разных версиях он уже слышал. Отец, считавший рабби Лёва, Махараля, главным предметом своих истолкований, говорил и писал о нем, сколько Джейкоб себя помнил. Лёв никогда не ошибался. Обладал невероятными способностями. Он был гадоль дахор — величайший богословский ум своего времени. Ламедвавник – один из тридцати шести тайных праведников, на которых держится мир[22]. Абрахам, Эйнштейн, Малыш Рут и Зеленый Фонарь[23] в одном лице. Одновременно загадочный и близкий, эдакий экзотический плод с дальней ветви семейного древа, нечто вроде четвероюродного брата, который вечно отсутствует на родственных сборищах (в Гватемале строит доступный дом на солнечных батареях или на Шри-Ланке ныряет за жемчугом) и потому всегда становится центральной темой разговора.

Джейкоб запомнил один редкий случай, когда у Вины проснулось материнское чувство. Сэм как-то раз надумал почитать сыну о сотворении пражского Голема. На обложке было изображено желтоглазое чудище, которое тянуло ручищу к какой-то невидимой бедной жертве. Джейкоб, лет четырех или пяти, перепугался до икоты. В пижамке он бросился к Вине. Мать подхватила его на руки и взгрела мужа.

Почитай ему нормальную книжку, как нормальному ребенку.

Пожалуй, это был спорный выбор для чтения перед сном.

Резкий электронный клич перебил монолог Сэма. Джейкоб вышел из задумчивости и достал мобильник. Вроде выключал же. Он нажал кнопку отключения звонка, но телефон вновь заверещал.

– Ответь, – сказал Сэм.

Джейкоб еще раз ткнул кнопку. Чертова штуковина звонила.

– Никакой срочности.

– Вдруг что-то важное.

Через лабиринт коробок взмокший от неловкости Джейкоб выбрался во дворик.

– Алло?

– Детектив Лев? Фил Людвиг.

– A-а… здравствуйте.

– Я не вовремя?

– Нет, все нормально. – Сквозь драную тюлевую штору Джейкоб видел отца. Сэм пристроил вилку с ножом на край тарелки и, скрестив руки на впалом животе, невидяще смотрел перед собой. – Спасибо, что перезвонили.