Светлана Варфоломеева - Машка как символ веры

• Название: Машка как символ веры
• Автор: Светлана Варфоломеева
• Жанр: Детская проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-353-07226-3

Автор повести «Машка как символ веры» – доктор медицинских наук, профессор, главный детский онколог Центрального федерального округа РФ. Заведует отделением детской и подростковой онкологии Федерального научно-клинического центра детской гематологии, онкологии и иммунологии.

Когда заболевает Машка – вредная и противная маленькая Машка, – вся семья сплачивается вокруг нее. Беда переворачивает привычную налаженную жизнь вверх тормашками, заставляя забыть о ненужных спорах, ссорах и обидах, выдвигая на первый план «затертые» буднями вечные ценности – любовь, дружбу, верность, мужество и стойкость, умение прощать, верить и надеяться на лучшее.

Для среднего и старшего школьного возраста.

---

И когда звонила по телефону, какая-то девчонка невоспитанная ответила, что вся информация есть у родителей. Поговорите, мол, с ними. А они справок о болезни не дают. Понятное дело, не дают, они сами про рак ничего не знают. А про состояние говорит, что оно тяжелое, соответствует тяжести заболевания. Я должна поставить их на место! В больнице оказалось много, очень много народу. В коридорах не протолкнуться.

И еще пришлось ждать врачей.

Отец

Пришлось ждать врачей. И выслушивать от тещи все, что она думает о болезни, о жизни, а главное о том, что Вера стала работать. Коротко, весь смысл ее речи свелся к четырем словам: «Ты Во Всем Виноват». А еще про то, что в Москве есть и Институт, и Центр, и только такие бедные и бестолковые люди оказываются в подмосковной больничке. Нельзя было разрешать делать уколы в спину, нельзя разрешать химиотерапию. Нужно было добиться консультации главного профессора. Она прочитала про него в газете.

– Ира сказала, что она останется здесь.

На этом наш разговор закончился.

Вера

Мама сказала, что в среду в больницу нужно ехать всем вместе. У нас будут брать анализы, чтобы узнать, чей костный мозг подойдет Машке «в случае чего».

Отец

«В случае чего» так это, понятно, в случае рецидива. Я уже прочитал все, что нашел. Рецидив может быть в двадцати процентах случаев. И чем позже он происходит, тем лучше. У Маши ремиссия уже длится больше полугода. Это значит, что, когда она раз в неделю сдает кровь, в ней не находят раковых клеток. И если так будет продолжаться еще четыре с половиной года, то Машка будет считаться выздоровевшей.

Мне казалось, что жизнь уже стала налаживаться. Можно жить от анализа крови до анализа. А тут вдруг – костный мозг. Какие могут быть разговоры, я свой отдам сразу. И почему Ирина завела эти разговоры при Вере? Она же мне совсем не доверяет. Если мой не подойдет, можно позвать Борьку, он-то мужик здоровый. Его подойдет точно.

Мама

Его подойдет точно. Жорик сказал: не надо анализов, я отдаю свой мозг без проб. Если надо больше, возьмем у Борьки. Вам, девочки, волноваться не надо. Интересно, он дурак или прикидывается? Раз пять я ему объясняла про трансплантацию костного мозга. Он каждый раз делал вид, что слушает. И про то, что шанс найти донора в семье очень невелик. И даже братья и сестры подходят только в двадцати пяти процентах случаев. Но исследование делать надо. В отделении были детки, которые совсем уже собирались выписываться, а при обследовании оказывалось, что все надо начинать сначала.

Еще приплел Борьку. Хорошо, не вспомнил про свою Лилю. Из-за нее вся его одежда пропахла запахом духов. Даже во сне он иногда говорил «Лиля». Я всегда молчала об этом, подумаешь, секрет Полишинеля. А сейчас ужасно захотелось ему напомнить. Он что думает? Обследование – не рыбалка, а Машка – не рыба.

Вера

Машка – не рыба.

Я думала, что мама съехала с катушек. Никто и не думал, что рыба. Я всегда говорила, что хорек. Но тут сразу стало шумно и весело. Я так соскучилась по их скандалам. Мне даже стало стыдно за свое счастье. Мама кричала, что ее никто не слушает и папа ходит только на свою рыбалку. Он кричал:

– Я на рыбалке был год тому назад.

Мама с ходу придумывала что-нибудь еще.

– Ты не Господь Бог, чтобы придумывать грехи, – отвечал отец.

– Это я придумываю? А кто сжег Машкино одеяло, когда курил на балконе?

– Какое одеяло?

– Шерстяное, розовое, с мишками.

– Ир, это было лет пять тому назад.

– Я не спрашиваю – когда, я спрашиваю – кто? Ну, вспомнил? А кто потом одеяло покупал? На ком весь дом? Все, – сказала мама. – Ты костный мозг не сдаешь. Нам от тех, кто жжет детские одеяла и считает ребенка рыбой, мозгов не надо. Тем более что их у тебя нет. Брать нечего.

Отец

Брать нечего. Это у кого брать нечего? У меня институт с красным дипломом. Я по-английски со словарем читаю, я в шахматы играю. И никого рыбой не считаю.

Вера

«Я по-английски со словарем читаю, я в шахматы играю. И никого рыбой не считаю». Ни фига себе, отец заговорил стихами. Мама медлила и явно находилась в цейтноте. Но на то она и мама, чтобы никогда не попадать в безвыходные положения.

– Так, а кто ездил в Анапу?

Я не знаю эту историю, но в ней явно есть что-то подозрительное. Каждый раз, когда мама говорит: «Так, а кто ездил в Анапу?» – отец делается ниже ростом и проваливается куда-то под пол. В этот раз ничего нового не произошло. И, гордо подняв голову, мама пошла на выход:

– Пойду аквариум посмотрю.

– Какой аквариум, Ирочка?

– В котором рыбы живут.

И ушла на кухню готовить обед.

Вопрос с костным мозгом повис в воздухе. Я очень хочу, чтобы Машка выздоровела. Но как этот костный мозг будут брать? Я могу потерпеть, мне и молочные зубы выдергивали, и уколы делали, но по поводу костного мозга я ничего не знаю. Спрашивать у мамы подробности было уже неудобно. С одной стороны, она может подумать, что мне для Машки чего-то жалко, а с другой – мы в последнее время и не разговаривали совсем. То есть, конечно, все время разговаривали, но только по делу.

Просто мне тоже хотелось маму, свою собственную маму. Я еще маленькая. Меня никто не спрашивает, как у меня дела. Когда возникает вопрос про оценки, правду говорить нельзя, иначе мама расстраивается. Лучше всего наврать, тогда она говорит: «Молодец». Правда, когда я наврала про две пятерки по алгебре и одну по геометрии, отец попросил дневник. Но он же подписи математички не видел ни разу. А у меня есть ручка, которая потом стирается. Поэтому целых полчаса в моем дневнике было три пятерки по математике за одну неделю.

Идея с ручкой Светкина. Раньше мама не очень любила, когда я ходила к ней. Называла ее девушкой с неопределенным будущим. Светкины родители точно знали, что у нее будущее вполне определенное, и в красках описывали его каждый день.

– Не поверишь, – говорила Светка, затягиваясь сигаретой, когда мы стояли за школой. – Вчера мне сказали, что я буду парикмахером. Ты знаешь, мне эта идея так понравилась. Может, мне быть парикмахером?

– Стилистом, – поправила я Светку, тоже затягиваясь.

– Нет, они сказали парикмахером, это типа не cool.

– Стилистом тоже не cool, сейчас все стилисты.

Светкина мама работала доцентом в институте, а ее папа – врачом. Светка считала, что у них конфликт поколений, и жила на той же лестничной клетке, но в бабушкиной квартире. Бабушка была колоритная. Во-первых, она была ужасно старенькая, родилась до войны и в детстве жила под немцами в оккупации. Во-вторых, гнала самогон, который мы и попробовали во втором классе. А когда Светкина мать конфисковала аппарат, бабка стала заходить к соседям с предложением «вмазать по маленькой». Бабушка была страшной тайной, портившей благополучную картину счастливой семейной жизни.

Вообще у меня в школе было две подруги: Светка и Марина Ивановна. Марина Ивановна на самом деле была Мариной Ивановой, но все называли ее Мариной Ивановной. Когда Машка заболела, Светка сделала вид, что ничего не произошло. Она мне ни слова не сказала. Ее отец звонил, какую-то помощь предлагал. «Ты ему не верь, это он всегда выделывается. Смотрите, какие мы заботливые и предлагаем помощь». Маринка ходила вокруг меня кругами, сетовала на то, что Светка черствая:

– Давай я буду твоей лучшей подругой. Ты же понимаешь, две лучшие подруги – это нонсенс (она любила такие слова), а я тебе помогаю.

Мне действительно было обидно, что Светка никак не отреагировала. Но в воскресенье она позвонила и спросила:

– Ну, ты уже собралась?

Такая идиотская манера ничего не объяснять и задавать дурацкие вопросы.

– Куда?

– В больницу, я приду через две минуты, иди вниз.

Через две минуты я стояла внизу, лохматая и сонная.

– Свет, мы куда идем?

– К Машке в больницу.

– А деньги мы где возьмем, ты же знаешь, мне отец не оставляет, на что поедем?

Оказалось, что деньги дала Светкина бабка, причем с запасом, «на гостинчик». Деньги у нее делились на две части: одна – для жизни, вторая – на всякий случай. Всякийслучайные деньги хранились за иконкой Николая Угодника. Вечером позвала меня, и деньги из-за иконы вытаскивает. «Ты чего? Зачем?» Обычно она их доставала, чтобы перевести на какое-нибудь доброе дело. Давала Светке номер расчетного счета из газеты, и та шла в Сбербанк.

– Кому переводить?

– В Балашиху ехать, – решила бабушка. – У вас же там детка в больнице, а вы не едете никто.

И мы поехали.

Марина помогала словом. Хорошо помогала, с чувством. Я у нее дома на кухне плакала, плакала, когда чай пили, а она меня гладила по голове, но чашку потом выбросила в мусорку, я заметила.

Однажды я услышала, как в очереди в буфет она рассказывала девчонкам из «Б» класса, что старается мне помочь, потому что моя сестра скоро все равно умрет, и никто не доказал, что рак не заразный, а она не боится и рискует ради дружбы. Хотя ее родители против.