Герман Вук - Бунт на «Кайне»

• Название: Бунт на «Кайне»
• Автор: Герман Вук
• Издательство: Книжная палата
• Жанр: О войне
• Год: 1989
• ISBN: 5-7000-0190-X

«Бунт на „Кайне“» Германа Вука — классический бестселлер, удостоенный премии Пулицера, присуждаемой только американским авторам.

Действие романа происходит во время второй мировой войны на Тихом океане. Увлекательно, живо, с юмором рассказывает Г. Вук историю старого тральщика «Кайн», короткого бунта на нем и последующего за этим трибунала.

Роман можно назвать приключенческим, однако поднимаемые в нем политические, нравственные, философские проблемы выводят его далеко за рамки жанра.

На русском языке публикуется впервые.

---

— До свидания, Вилли.

Но он не позвонил ни завтра, ни на следующий день. Он сопровождал мать на дневные концерты, вечером ужинал с ней в ресторане и водил в варьете. Он ходил с ней в гости ко всем своим родственникам. Когда миссис Кейт предлагала ему пойти куда-нибудь одному, он хмуро отказывался. И все же однажды он побывал в родном Колумбийском и прогулялся один по Ферналд-Холлу.

Беспрестанные приветствия курсантов с детскими лицами сперва льстили, а потом стали угнетать. В вестибюле училища все осталось таким же, как два года назад. Стоял тот же кожаный диван, на котором отец с пониманием выслушал его исповедь, та же телефонная кабина, из которой он тысячу раз звонил Мэй, и возле нее по-прежнему кучка нетерпеливых юнцов ждала своей очереди, чтобы позвонить, а в кабине стриженый паренек то ворковал, то хихикал в трубку. Вилли вдруг охватило чувство безвозвратно ушедшего времени. Он поспешил уйти.

День был хмурый, ветреный, оставалось целых два часа до встречи с матерью в ресторане, и он завернул в один из невзрачных баров на Бродвее, полутемный и пустой, где одну за другой выпил четыре порции виски с содовой, отчего в голове лишь слегка зашумело.

В ресторане на двадцать первом этаже небоскреба к ним присоединился дядя Ллойд. Банкир в мирное время, теперь он имел чин майора и служил в информационном отделе армии. Он любил вспоминать о том, как он был артиллеристом в первую мировую войну. К рассказу о бунте на тральщике «Кайн» он отнесся серьезно. Он начал вспоминать всякие истории о своих бывших командирах в артиллерийском полку. Они были куда хуже, чем его капитан Квиг, но он, как солдат, всегда с честью выполнял свой долг и помнил о присяге. Не было сомнений, что дядя не одобрял поступка племянника и считал, что его ждут неприятности. Миссис Кейт заставила его пообещать, что он поможет сыну, но дядя Ллойд как-то неопределенно сказал, что попробует посоветоваться с кем-то на флоте, а там видно будет.

— В конце концов тебя, возможно, и не будут судить, Вилли, — сказал он. — Если этого вашего Марика оправдают, думаю, этим все и кончится. Надеюсь, это послужит тебе уроком.

Война вещь серьезная. Кто не научился достойно переносить превратности судьбы, тот не может быть надежной опорой своего отечества в трудную минуту. — С этими словами дядя Ллойд распрощался и отбыл в Вашингтон, где у него был постоянный номер в дорогом отеле.

В воскресенье вечером Вилли переодевался у себя в комнате, собираясь в оперу. Взглянув на стрелки часов, он вдруг с неумолимой реальностью понял, что через двенадцать часов будет уже в самолете, летящем туда, где его ждет тральщик «Кайн» и суд военного трибунала. Его рука почти автоматически потянулась к телефону. Он попросил соединить его с отелем «Вудли».

— Мэй? Как поживаешь? Это Вилли.

— Здравствуй, дорогой! Я уже не надеялась…

— Как простуда?

— Прошла. Я чувствую себя отлично.

— Я улетаю завтра утром и хотел бы поговорить с тобой.

— Я работаю вечером, Вилли…

— Можно я приду в клуб?

— Конечно.

— Я буду около двенадцати.

— Хорошо.

Вилли не представлял, что опера «Дон Жуан» может показаться такой скучной. Он всегда любил ее за прекрасную музыку, когда, казалось, останавливалось время, и весь мир растворялся в красоте. Но в этот вечер Лепорелло казался ему вульгарным клоуном, баритон был скрипучим и хриплым стариком, Церлина визжала, как на любительской сцене, и все казалось невыносимо скучным. Даже когда исполнялись его любимые арии, Вилли то и дело поглядывал на часы. Наконец занавес опустился.

— Мама, — сказал он, как только они очутились на мокром тротуаре у оперного подъезда. — Мне хочется прогуляться по городу. Разумеется, я прежде отвезу тебя домой.

По лицу матери было видно, что она все понимает и встревожена.

— Вилли, это последний вечер!..

— Я вернусь рано, мама.

Он почувствовал, что готов силой втолкнуть ее в первое попавшееся такси. И она, словно угадав его мысли, сама подняла руку и остановила машину.

— Желаю тебе хорошо провести время, дорогой.

Мэй пела, когда он появился в переполненном подвале ночного клуба «Грот». Он нашел место у стойки бара и, глядя на лица мужчин, обращенные к сцене, почувствовал, как в его душе поднимается злоба. Свободных столиков не было, и Мэй, взяв его за руку, повела к себе в гримерную. Слепящий свет в крохотной комнатушке заставил Вилли зажмуриться. Он стоял, прислонившись к гримерному столику, Мэй села на стул. Она подняла к нему свое лицо, светившееся какой-то внутренней красотой, которая не имела отношения ни к ее гриму, ни к белизне ее плеч и полуоткрытой груди.

— Я не успел тебе все рассказать в тот раз, Мэй, — сразу же начал Вилли. — Мне хочется знать, что ты скажешь по этому поводу. — И он рассказал ей во всех подробностях то, что произошло на тральщике «Кайн». Это напоминало исповедь, и, как ни странно, собственный рассказ воодушевил Вилли. Мэй спокойно слушала.

— Что же ты хочешь, чтобы я тебе сказала, Вилли? — спросила она, когда он умолк.

— Сам не знаю, Мэй. Что ты думаешь об этом? Что мне делать? Чем это может кончиться?

— Ты для этого пришел? — Она глубоко вздохнула.

— Я хотел, чтобы ты все знала…

— Вилли, я мало разбираюсь в делах американского флота. Но мне кажется, тебе ничего не надо делать. Американский флот сам разберется — это учреждение серьезное. Думаю, вас не станут наказывать за то, что вы пытались спасти свой корабль. Самое большее, вам скажут, что вы совершили ошибку, но без всякого умысла. А это не преступление…

— Это бунт, Мэй…

— О черт! Ты что, заковал Квига в кандалы, бросил в шлюпку и пустил в открытый океан? Ты угрожал ему ножом или пистолетом? Я лично уверена, что он псих, что бы ни говорили доктора. Просто псих, и все тут. Вилли, дорогой, ты не способен взбунтоваться даже против собственной мамочки, а уж тем более против своего командира…

И, не выдержав, они рассмеялись. Хотя Мэй почти повторила то, что говорила его мать, ее слова вселили в Вилли надежду, в то время как мнение миссис Кейт показалось глупым и продиктованным не разумом, а материнскими чувствами.

— Извини, Мэй. Сам не пойму, зачем я обременяю тебя своими заботами… Спасибо тебе.

— Когда ты улетаешь?

— В семь утра.

Мэй встала, подошла к двери и заперла ее на задвижку.

— Здесь работают самые шумные музыканты в мире. — Она подошла и обняла Вилли. Поцелуи их были жадны и полны отчаяния.

— Все, — наконец сказала Мэй, высвобождаясь из его объятий. — Запомни это на всю жизнь. А теперь уходи. Мне трудно, когда ты здесь.

Она открыла дверь. Вилли вышел и, протиснувшись через танцующие пары, покинул клуб.

Он и сам не мог себе объяснить, почему пришел к ней. Попытался неловко скрыть вновь вспыхнувшие чувства и сделал вид, будто ищет совета? Испокон веков мужчина искал совета у жены или любимой женщины, но Вилли еще не знал этого.

На следующий день в положенное время самолет покинул аэродром. Утро было солнечным, ясным. Миссис Кейт бодро махала сыну платком, а Вилли смотрел в иллюминатор и пытался найти отель «Вудли» среди тесно лепившихся друг к другу старых кварталов города.

33. Трибунал. День первый

Морской кодекс открывается наводящим уныние разделом «Обвинения и их определение». В нем всего сто двадцать три страницы, не более чем в дешевом полицейском романе, который можно купить за двадцать пять центов. Но на этом, казалось бы небольшом, количестве страниц военно-морское законодательство сумело дать определение почти всем порокам, нарушениям, проступкам и преступлениям, на которые только способен человек, — от подстрекательства к бунту до незаконного использования спиртоперегонных аппаратов. Между этими полюсами расположились прелюбодеяние, убийство, изнасилование, нанесение тяжких телесных повреждений и еще такие мерзкие человеческие грешки, как распространение порнографических открыток. Этот печальный и пугающий перечень тем более удручал, что был изложен сухим и бесстрастным языком официального документа.

Однако, несмотря на кажущуюся полноту списка недозволенных деяний и нарушений, в нем не содержалось ничего, что было бы аналогично проступку старшего лейтенанта Марика. Поэтому капитан Брэкстон сразу понял, что действия Марика скорее всего могут быть квалифицированы как бунт. Однако обращение Марика к статье 184 и последующие его действия не выходили за рамки закона и юридически не позволяли выдвинуть против него обвинение в бунте. Перед юрисконсультом Брэкстоном был тот случай, который в судебной практике определяется как неясный или спорный. И в конце концов он решил прибегнуть к такой всеобъемлющей формулировке, как «поведение, наносящее ущерб установленному порядку и дисциплине». Основываясь на этом, он с особой тщательностью подготовил обвинительное заключение: