Александр Башкуев - Призванье варяга (von Benckendorff) (части 1 и 2)

• Название: Призванье варяга (von Benckendorff) (части 1 и 2)
• Автор: Александр Башкуев
• Жанр: Русская классическая проза

---

Царица порывается встать, но племянница легко удерживает в руках крупную женщину, и глядя ей прямо в глаза, говорит:

- "Я дам вам особый бальзам и аммоний. Вам сразу же полегчает".

Государыня, как капризная девочка, начинает мотать головой, затем обидно смеется и с язвою говорит:

- "Фи, какой мерзкий запах. Я думала, что так вонять серой может только в аду. Ты, я гляжу, не только гадючка, но и - чертовка. Давно знаешь русский?"

- "Да. Десятый уж день".

- "Похвально. Мне говорили -- у пруссаков есть где-то школа, где шпионы хорошо учат русский. Было сие в каком-то монастыре... Не будь ты моею племянницей, на дыбе мы б вместе вспомнили -- как же он называется..."

Матушка, начавшая было мешать лекарство для тетки, на миг замирает и пестик в ее руках дрожит по-предательски. Тетка же, довольная произведенным эффектом, почти ласково продолжает:

- "Пугачев крепкий был, - лишь с каленым железом язык развязал. А вот Тараканова обмочилась с первой растяжки... Ты не поверишь, как она палачей ублажала, чтоб они ее не пытали. Мы в другой комнате все животики со смеху надорвали!

А как исполнит все и обнадежится, тут-то ее и -- на дыбу. Потом я захожу и говорю милочке, - "Ты верила, что за сие скотство тебя на сей раз пощадят? Вообрази же, что ты могла натворить ради вот этой короны... А теперь накажите ее не за то, что она пыталась наделать, но за то, что сегодня тут делала -- ради страха за свое "я" и обычнейшей боли. Наказывайте же так, как за то, что она ради себя готова была сделать с Россией!"

Видела б ты, как зверели мои палачи! А ведь и вправду готовы были помягче ударить, или -- тисочки недокрутить... А после сих слов -- как положено -- иглы, тиски и костер..."

Государыня неприятно смеется, пальцы ее невольно скручиваются и становятся похожи на когти большой страшной птицы. Нервно подхохатывая, она продолжает:

- "Ее потом недельку лечили, отпаивали, да выхаживали и снова в пыточную. Наврут ей с три короба, что меня в городе нет, дыбу покажут и опять -- или-или. Она, конечно, им опять даст -- по-всякому и всячески ублажит, а затем я захожу и... видела б ты ее нашкодившие глаза! Если б она хотя бы честно смотрела, я б ее в первый же день кончила, не пытая... Ибо нельзя мучить царскую Кровь! А самозванок -- положено... Пока сами не сдохнут".

К этой минуте пестик в руках у моей матушки снова в порядке, она высыпает полученный порошок в какую-то колбу, растворяет снадобье в воде и подает лекарство Императрице.

Та чуть ухмыляясь, берет колбу в руку, другой рукой зажимает нос, чтобы выпить, и вдруг явно нарочно выпускает емкость из рук! Та с грохотом падает, разлетаясь на много осколков, Государыня ж (почти трезвым голосом) вдруг говорит:

- "А ты -- смелая. Хорошо держишь нервы в руках. Ты и дальше -- не бойся. Вот прикажу вздернуть на дыбу, там и надо бояться...

Взорвать меня тут грозилась..." -- тетка вдруг багровеет и по-пьяному злится, - "Ну, взрывай, коль подослана! В кои-то веки родная Кровь в сей гадюшник пожаловала, а туда же -- взрывать меня хочет! Ну, взрывай, - на!" -- с этими словами пьяная женщина вдруг без каких-то усилий рывком рвет свое пышное платье у себя на груди. И к небывалому изумленью племянницы, та вдруг видит, что на тетке под платьем тонкая стальная кольчуга!

Государыня же пьяно всхлипывает, с сожалением смотрит на дыру в своем платье и чуть ли не со слезами бормочет:

- "Жарко мне в ней, тяжело... Поверишь ли, милочка, - я однажды с Гришей была... Это мой первый -- Орлов, ты, верно слышала... Так наутро, как вышли прощаться, меня и пырнули ножом... Вот сюда, в этот бок. Я, прости Боже, всегда после ночки в исподнем была, а тут будто дернуло меня что и -корсет я надела. На китовом усу.

Нож только брюхо чуток пропорол, а так -- все. Все..."

Государыня молча плачет и беззвучные слезы медленно катятся у ней по щекам. Матушка в ужасе подсаживается к тетке поближе -- прямо на каменный пол и с чувством спрашивает:

- "Да как же это? Кто ж это? Ведь..."

Тетка утирает слезы, пьяно машет рукой и с яростью произносит:

- "Был там один... Гришин телохранитель. Деньги ему обещали. И графский титул. Поместье...

Поверишь ли, он меня в бок ударил, я падаю, кровь кругом, боль, а он стоит с кровавым ножом и опять -- вновь заносит. А я лежу и понять не могу -- за что?! Мы же с Гришей его из самой грязи вытащили, верили как -- сыну, как брату родимому...

Хорошо, - Гриша первым все понял и шпагу вынуть успел. Я потом месяц в перевязках ходила... Заросло... Как на собаке. Вот только Дашковой пришлось мой мундир надевать и гарцевать перед гвардией, чтоб если повторят -- ей пуля пришлась".

Племянница с изумлением смотрит на тетку и шепчет:

- "При чем здесь Дашкова?: Она была у нас дома -- там, в Пруссии. Мы так поняли, что она -- лучшая ваша подруга..."

Государыня молча кривится и почти сплевывает:

- "Дура она, а не подруга. Не дорезал Гриша крестника моего. Я, хоть и еле ползла на ногах, а все равно -- первой за ними помчалась. В подвал... В первый раз увидала, как на дыбе пытают...

Подружка моя закадычная по-глупости проболталась... И про встречи мои с Гришенькой, и про то, что буду в исподнем. У баб язык без костей -- мотают, что помелом метут! А дядька ее -- канцлер мой Воронцов деньги сыскал и нож в руку вложил..."

Племянница глядит в рот своей тетке и с замиранием спрашивает:

- "Но вы этого так не оставили?!"

Царица пьяненько ухмыляется:

- "Отнюдь. Канцлер-то не причем... Ему приказ такой был. От Петруши, Петеньки -- благоверного моего. А тут, - вроде как поединок. Он целится -ПАХ! Кровь пустил, но... не дорезал. Стало быть -- моя очередь. Ну, прости, мил друг -- я-то уж промаху не дала... А потом Воронцова -- по-тихому. И милую дурочку -- за границу... Пусть там болтает, как я в исподнем хожу".

Государыня на миг умолкает, задумывается, вроде бы как трезвеет, и, поднимаясь из кресла, безразличным голосом говорит:

- "Ты на ус-то себе намотай -- первой в таких делах не стреляй. На грязь людей шлешь, - и если не будет в сердце у них Правоты, дрогнет рука. Пить дать дрогнет... Стало быть -- нужно дать пролить свою кровь. Это в сем деле самое страшное. Вроде все рассчитала, а все равно сердчишко стучит... Ведь не просто так -- убивать будут...

Второе, - ответный выстрел никому не доверь. И мстить за себя не позволь. Все сделай сама -- полком, дивизией, или -- народом. А еще лучше судейскими, или анафемой. Никогда не забудь ни судейских, ни церковь -- вот вернейшие палачи. Подсылать же с кинжалом, иль ядом и думать не смей, выйдет наружу -- всю жизнь будешь от грязи сей отмываться. Пока -- все. Запомнишь -- дальше скажу.

А вообще - не слушай мой старческий бред. Это я порой - спьяну. Верю, что в десять дней -- язык изучила. Поздравляю...

Ну, работай, не буду тебя больше задерживать", - с этими словами Государыня идет было к двери, но тут матушка все ж не выдерживает:

- "Ваше Величество... раз я не прошла Вашу проверку на Преданность, не лучше ли мне вернуться домой?"

Екатерина Великая поворачивается к племяннице и смеется:

- "Не бойся, я уж давно не придаю никакого значения ни "Чести", ни "Верности". Это у нас в Германии они чего-то, да - стоят. Здесь в России меня предавали и продавали на каждом шагу, на каждом углу, - оптом и в розницу".

Государыня возвращается в кресло, грузно опускается вглубь его и видно, что алкоголь, "выйдя из головы", ударил ей в ноги. В глазах ее больше соображения и здравого смысла, но они теперь закрываются под грузом выпитого. Она хрипло шепчет:

- "Не верю я людям "преданным". "Преданность" -- одного корня с "предательством". Это же -- не случайно... Этакие на манер флюгера - дунуло и они опять по ветру. Я ненавижу людей лояльных и преданных.

Что же до прочих, - пусть и дерзят, лишь бы писем моих не читали...".

Девушка слушает Государыню, раскрыв рот, а потом спрашивает:

- "Что же нужно мне для того, чтоб заслужить вашу дружбу?"

- "А ничего мне не нужно. Ты не мужик, а - девица, так что плевать на твой вид. Весу никакого ты не имеешь и мне тебя не обхаживать, так что мне все равно - с кем ты. А во всем остальном...

Дело простое. Нет меня и тебе в пять минут скрутят голову. За то, что я твоя тетка. За то, что не могут они на мне отыграться -- тебя вздернут на дыбу. А ты -- жилистая. Долго будешь висеть. Я знаю...

А в этих подвалах болтаться не след. В конце -- все гадят, да писаются и говорят на себя. И еще... Баб в конце... Верней, в конце - они сами на все согласные.

Ты не поверишь сколько лакеев хочет спробовать графиню, иль баронессу... Скоты -- они все такие.

Если я сдохну, а ты не успеешь в силу войти -- держи яд при себе. Как родная тетка советую..."

Государыня долго смотрит на матушку, с какой-то видимой грустью проводит рукой по голове фойермейстера, ласкает ей волосы и бормочет:

- "Я уже довольно стара, чтобы разучиться верить в людей. И я не верю ни в идеалы, ни в общие ценности. Я верю лишь в Кровь. Мою с тобой Кровь. И еще -- Интерес. Личный, шкурный твой Интерес. Если я найду чем купить человека, я доверюсь ему больше и подпущу много ближе, чем преданного дурака. Ты меня понимаешь?"