Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Максим Рыльский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1969

Виртуозная техника и мелодичность стиха, разнообразие жанров, широкий тематический диапазон и философская окраска лирики отличают творчество прославленного мастера украинской советской поэзии Максима Рыльского (1895–1964). В книгу избранных произведений поэта вошло все самое значительное из его обширного стихотворного наследия. Многие стихотворения Рыльского, включенные в это издание, на русском языке звучат впервые.

---

251. ГОЛОСЕЕВСКИЙ ЛЕС

© Перевод М. Зенкевич

Во время героической обороны Киева в 1941 году Голосеевский лес был местом большого сражения.

В короне Киева смарагдом темногранным
Переливался он, и дням благоуханным
В воспоминаниях не отцвести моих.
Бывало, вырвавшись из улиц городских,
Горластее галчат, спешим мы, гимназисты,
Халву с орехами погрызть в тени сквозистой,
А солнце золотит его дубов венцы,
И дразнят свистом нас насмешливо скворцы,
И облака плывут, белея парусами,
И, любопытствуя, склоняются над нами.
И не забуду я ни лодки, ни весла
И ни дороги той, что в гору нас вела
Извилистой рекой от милого трамвая.
Нередко и теперь я нежно вспоминаю
Те дни, когда с женой и другом молодым
(Романтик, он меня не называл «Максим»,
А «кабаллеро» лишь, да иногда «Массимо»)
Прогуливался я под ветвями шальными —
И я с романтиком в эпитете таком
Хотел им подражать, но вовремя потом
Удерживали мы порыв на полдороге:
Ведь взгляд у девушек такой лучисто-строгий,
Что и романтики (они ли не должны?)
Пред ним смиряются, как пред лучом весны
Разгульный снеговей… В игре пятнистой света,
Средь зелени дубов калечили мы Фета
И даже Надсона (мой славный побратим
Считал его тогда учителем своим,
Сам будучи поэт, а больше — композитор).
Как были ветерком горячим кудри взбиты,
Где время лишь поздней добилось, снегом пав,
Осуществления своих предвечных прав,
Посыпав волосы как будто перцем с солью!
Как радовались мы свободе и приволью,
Как по-ребячески катались мы с бугра,
Как сделалась тогда от зелени пестра
Моя в историю попавшая толстовка!
Как зяблик из листвы высовывал головку,
Чтоб посмотреть на нас, и серебристый свист
Вплетался тонкими струна́ми в шумный лист!
Какой был светлый день! И небеса какие!
Как в дымке розовой вдали маячил Киев
Лучистым маревом!
                                      Я в памяти сберег
И день тот солнечный, когда в свой звонкий рог
Трубила по лесам весна свои сигналы
И племя пастухов коров еще не гнало
На талые холмы, где в грязной белизне
По впадинам канав лежал ноздристый снег, —
Но воды пенились, трава рвалась сквозь листья
Вверх, к солнцу, и дрозды звенели голосистей
Среди кустарника. Я и приятель мой.
Охотник и певец (он в школе трудовой
По нотам петь учил хор детский терпеливо,
И полюбился мне за то, что дар счастливый
Имел — поэзию и жизнь соединять),
Мы к выводу пришли, что нужно натаскать
Собак на вальдшнепов, без ружей. Лес открытый
Еще не зеленел. Охотник знаменитый,
Который был судьей на выставках собак, —
Подумайте! — к тому ж по вальдшнепам мастак
И мастер чай варить в лесу из разных зелий,
Вдруг согласился сам (то был конец недели,
А может, выходной) возглавить наш поход.
Пошли мы не спеша, и, выскочив вперед,
В самозабвенье псы бежали перед нами,
Подобно челнокам, ныряя меж кустами,
Вынюхивая след по ржавому листу.
А мы, забыв тревог житейских суету,
Впрямь по-аксаковски гуторили толково
О лете вальдшнепов, когда они, по слову
Судьи собачьего, одним календарем
Руководясь, летят не клином, не углом,
Не стаей, а вразброд, тайком, поодиночке
На клич серебряный весны, и в чаще ночью
Садятся отдохнуть. Пускай еще зима
Сердито сыплет снег, дорога их — пряма,
Когда в календаре день марта двадцать пятый
По стилю старому. Недаром этой датой
Отмечен их пролет, и вальдшнепы верны
Приметам радостным изменчивой весны.
Но вдруг под разговор остановилась Леди,
И Аста нюхает серьезно, без комедий,
И стойку делает, — и вальдшнеп взвился вверх,
Крылом коричневым блеснув, как фейерверк,
И вытянувши нос свой, длинный и красивый…
Ужели кто-нибудь найдется нас счастливей?
Вот в заповедный яр знаток наш наконец
Повел с собой собак, а я и друг-певец
Присели покурить и в юношеском пыле
В соревнование привычное вступили:
Толстого вспоминать — «Казаки», а потом
«Войну и мир»… Хотя и был я знатоком,
Мой друг не отставал… Когда же он «Ругаем»
И «чистым делом марш» блеснул, то уступая
Учителю, его победу я признал
И победителя в уста поцеловал.
Тот поцелуй в лесу под небом беспечальным
Не показался нам тогда сентиментальным.

А сколько было нас, счастливых киевлян,
Что, завершивши свой еженедельный план,
Толпой и парами, веселые как птицы,
В лес Голосеевский спешили, чтоб напиться
Дыханья свежего, душистого вина!
Но вот нагрянула, как в ночь мороз, война,
И полчища врагов нахлынули на Киев…
Лес Голосеевский, и ты встал в дни такие
Как честный, гордый муж — и сам в сраженье пал,
Но злого недруга ты под себя подмял,
И не одно с тобой упало вражье тело.
Ты славно, друг мой, жил и умер в битве смело!
И прогремит в веках твой подвиг боевой!
Когда настанет день, великий день святой,
И мы вернемся вновь на нашу Украину —
Родимый дом чинить и след стирать звериный, —
Мы склонимся тогда пред пеплом и твоим,
И верю: в этот день побегом молодым
Ты встанешь в поросли дубовой и кленовой
И юной зеленью воскреснешь к жизни новой.

17 марта 1942 Уфа

252. ЧАША ДРУЖБЫ © Перевод автора

До броні, слов’яни, до броні![28]

М. Старицкий

В сумеречной песне колыбельной
И в седом сказанье о походах,
О походах, подвигах бессмертных,
В соловьином свадебном напеве
Он не раз звенел, переливался —
Вековечный голубой Дунай.

Смутной далью, плеском лебединым
И кровавой древности преданьем,
О раздорах грустною легендой
И о дружбе-побратимстве былью
Он шумел, младенческое сердце
Сладкой болью нежа и чаруя,
Всеславянский голубой Дунай.

Все мы им взлелеяны, славяне,
И в борьбе священной, грозовой,
Как один, подымем чашу дружбы,
Как один, подымем чашу клятвы,
Чашу братства, славы и свободы, —
Да погибнет, да исчезнет враг!

Не за кривду мы идем — за правду,
На высокий, честный ратный подвиг,
Чтоб над древней золотою Прагой,
Над кремлевской гордою твердыней,
Над мерцаньем Вавеля суровым,
Над лесной задумчивостью Минска,
Над вершиной Киева цветущей
Смелый ветер вольности шумел.

В час, когда клубилась вражья сила
Черной тучей над Москвою светлой, —
За нее в кипучей буйной битве
Все народы братского Союза,
Как один, стояли головою,
Отстояли стяг ее и честь.

Это ль, братья, не пример великий
Единенья, стойкости могучей,
Мужества лучистый образец?
Так подымем выше чашу дружбы,
Так подымем выше чашу клятвы,—
Да погибнет, да исчезнет враг!

Да шумят единым светлым шумом
Синий Днепр, серебряная Висла,
Вольной Волги славное раздолье,
Мир славянский — голубой Дунай!

2 апреля 1942

253. ТЫ, КАК ДОЛЯ МОЯ… © Перевод Е. Благинина

«Ты, как доля моя, многотрудна!
Что ты ночью шепчешь, земля?
Что не спишь, уныла, безлюдна,
Всё о чем-то безмолвно моля?

Иль ветра́ми ясной погоды
Охладить мне твое чело?
Иль собрать для тебя все воды
И всех солнц унести тепло?

Иль все розы, все тихие зори
На кремнистое ложе сложить?
Иль в смятенье сыновнем и горе
У святого подножья тужить?»

А она мне сквозь ночь, сквозь муку:
«Ты не смеешь тужить обо мне!
Укрепи свое сердце и руку,
Слезный плач затаи в глубине,

Разрази ты врагов постылых,
Чтоб не шли они дальше в крови.
Знай: одна лишь ненависть в силах
Обратить мое сердце к любви.

Только гневом дышу я ныне,
Напоила желчью язык,
Чтобы снова в словах голубиных
Растворился мой грозный крик.

Пусть же будет твой каждый атом
Слит со страстью моей — в одну,
Чтоб ты снова увиделся с братом,
Чтобы снова обнял жену.

Всё, чем я жила, красовалась
На дорогах погожей поры,
Все стремленья, радость и жалость,
Песни все, все былые пиры

Заменила я сталью и кровью,
Ризы светлые сбросив с плеч,
И не розы в моем изголовье,
А отмщенья карающий меч!»

1 сентября 1942 Москва

254. ОСЕНЬ