Голиб Саидов - О чём умолчал Мессия… Автобиографическая повесть

• Название: О чём умолчал Мессия… Автобиографическая повесть
• Автор: Голиб Саидов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• ISBN: 978-5-4474-0441-3

Да – ещё одна автобиографическая повесть.

Вопрос лишь, в одном – заинтересует ли она читателя? И – насколько актуальна? Заставит ли, улыбнуться вместе с автором или – наоборот – взгрустнуть?

Между прочим, автору и самому это ужасно интересно…

---

И всякий раз, я ужасно терзаюсь одной и той же мыслью: «Интересно, а помнит ли она?»

Мне кажется, что – помнит…

Детство и двор

Худ.  Н.Т.В. / Мама, 2010 г.

«Меня зовут Гарик и родился я в Ереване.

Когда мне исполнилось 6 лет, я узнал, что я армянин.

Через три года мы переехали в Москву, где я стал лицом кавказской национальности.

Однажды на каникулы я поехал в Литву и там играл в футбол вместе с другими представителями русскоязычного населения.

Потом мы поехали в Америку, где меня почему-то стали называть русским.

Когда мне исполнилось 20 лет, я стал космонавтом и полетел на Луну, где встретился с представителями инопланетной национальности. И они спросили меня: «Кто ты?». Я попытался им объяснить, но они ничего не поняли и сказали:

«Давай мы будем называть тебя просто – Гариком.»

(Письмо-сказка, написанная ереванским мальчиком и зачитанное диктором программы «Время»)

Как до обидного мало, оказывается, сохранилось картинок детства! Тех, что являются самыми чистыми и светлыми. Не замутнённые ничем, никаким влиянием из мира взрослого, чужого и – как вскоре придётся убедиться – жестокого, полного лжи и коварства. Так хочется поглубже и понадёжней спрятать их от этого мира. Для того, чтобы иногда, когда уже совсем станет трудно дышать, нырнуть туда за очередной порцией кислорода. Я с удовольствием хотел бы там остаться, но, к сожалению, мне пока это не удаётся. Как тот ныряльщик, которого нужда заставляет в очередной раз погрузиться глубоко в воду, чтобы, получив со дна морского заветную жемчужину, поднять её с собою в тот мир, где она будет выменяна на какие-то совершенно ненужные вещи, а кроме того, потускнеет вскоре и сама от прикосновения многих рук.

Эти картинки детства близки мне ещё и тем, что там нет ничего лишнего и непонятного: есть только светлая радость и тихая безмятежность. Там нет места никаким богам: нет ни Христа, ни Аллаха, ни Яхве, ни Будды…

Там не существуют ни русских, ни узбеков, ни евреев, ни таджиков…

Там нет ни белых, ни красных… Ни черных, ни цветных

Там есть только двое: ты и Вселенная. Такая же необъятная и свободная от любых условностей, как и твоя изначальная душа, которая только-только осознала свою обособленность, отделившись от божественного источника, но ещё не успевшая запачкаться миром взрослого.

Двор. Наш милый добрый двор. Прости меня, пожалуйста, за то, что я вынужден, буду только вскользь «пробежаться» по тебе, хотя ты, безусловно, заслуживаешь отдельной большой книги. Ведь, я не свободен, а зажат рамками определённого жанра, и это обстоятельство не позволяет мне уделить тебе должного внимания. Я прекрасно понимаю тебя: ты дал нам всем поистине настоящее счастливое детство, сварив и сплотив в своём общем котле-пространстве очень многое, что на долгие годы потом выльется в тот основной стержень-фундамент, на котором будет возводиться всё остальное. И потому, вправе ждать от меня хоть какой-то благодарности, в виде отдельных воспоминаний.

Не волнуйся: за мною не заржавеет. Конечно же, вспомню!

Хотя, ты меня, недавно здорово расстроил…

Вероятно, права, все же, старая поговорка, гласящая: «В одну и ту же реку не войти дважды»…

Как-то, будучи в очередной раз в Бухаре, вместе со своими повзрослевшими детьми, я решил, во что бы то ни стало, показать им наш двор, в котором прошло моё детство: такое полное и насыщенное всевозможными играми.

Мне и раньше доводилось взахлёб рассказывать им о нём, о многочисленных друзьях, о невероятных историях и приключениях, а потому неудивительно, что дети не скрывали своей зависти к моему детству. А тут представилась возможность – увидеть своими глазами этот легендарный двор.

Пока мы шли, я прожужжал детям все уши, припоминая недосказанное или упущенное прежде. Глаза их светились весёлыми искорками и неподдельным восторгом – «поскорей бы взглянуть на месте на это чудо!»

Наконец, когда мы вплотную подошли к нашему старому дому, я внезапно смолк и, сбавив постепенно свои шаги, окончательно остановился, не в силах более сдвинуться с места: моему взору предстала совершенно чуждая картина.

Некогда живой неугомонный улей был безжизненно пуст и неузнаваем. Это был совершенно «мёртвый город» среди джунглей. Из всех жильцов, что жили прежде, я с трудом узнал тётю-Люду – мать моего товарища Серёжи – которая, из некогда живой и энергичной женщины превратилась в сгорбленную старушку.

Комок подступил к горлу. Я хотел плакать и рыдать. Было только одно желание: поскорее покинуть это страшное место и бежать! Мне сделалось ужасно стыдно перед собственными детьми, словно я их коварно обманул и предал. Словом, это была настоящая трагедия.

С тех пор, я обхожу свой бывший двор стороной. Все, что было связано с ним, останется только в моей памяти и моем сердце. И это – самое родное и близкое – я постараюсь запрятать как можно глубже в себя. Я не хочу более расстраиваться. Мне хочется вновь уйти в небытие только с этими немногими сохранившимися картинками моего далёкого детства.

Моя первая пасха

«На златом крыльце сидели

Царь, царевич, король, королевич…»

(Из детской считалки)

Манзурка выбежала из соседнего подъезда как раз в тот самый момент, когда я поравнялся с ним. Лицо её излучало неописуемую радость и ликование. В каждой руке было зажато по цветному яйцу.

– Что это у тебя? – ошалело уставился я на этакое диво.

– Крашеные яички! – Она разжала кулачки и демонстративно подняла их на самый верх: на ладонях, протянутых к солнцу, ярко запылали два яйца – одно красное, другое – оранжевое.

Я завистливо впился в них, не в силах оторваться от этого великолепия.

– Если хочешь, и тебе дадут – пожалела меня соседка. – Надо только сказать: «Христос воскрес – дайте одно яичко!»

Я не поверил своим ушам: «Только и всего?!»

– А где? – недоверчиво спросил я, на всякий случай.

– У тёти-Вали, на втором этаже.

В ту же секунду я метнулся в подъезд, торопливо перескакивая через ступеньки. В глубине души теплилась надежда, что и на мою долю должно что-либо остаться. Достигнув заветной двери, выждал немного и, отдышавшись, робко постучал в квартиру Давыдовых. Вскоре за дверью послышались шаги, затем звуки отпираемого замка и, наконец, дверь распахнулась. На пороге стояла Лариса, изумлённо уставившись на меня и как-то странно улыбаясь. Она была старше меня по возрасту, а потому круг её знакомых и интересов никак не пересекался с моими ровесниками.

– Чего тебе, Галиб? – выждав немного, спросила она.

И тут до меня дошло, что я напрочь забыл самое главное! Надо же: ведь, ещё с минуту назад повторял про себя эту «формулу-заклинание». И теперь стоял как дурак, глядя на соседку и хлопая своими ресницами. Однако медлить было нельзя и потому, набравшись смелости, я робко произнёс:

– Крест на крест – дайте одно яичко…

Не в силах сдержаться, Лариса прыснула и, повернувшись в сторону кухни, неожиданно засмеялась.

– Мама! – весело крикнула она вглубь квартиры. – Тут Галиб, «крест на крест», яичко просит!

«Ну, всё: не видать тебе никаких яиц! – сник я окончательно, жалея себя. – „Пароль“ не сумел запомнить».

И тут на пороге возникла добродушная и сияющая тётя-Валя. Она молча, по-матерински, чмокнула меня в лоб, и, тихо промолвив «Воистину воскрес!», протянула… целых три (!) разноцветных яйца: одно было такое же красное, как и у Манзурки, второе – голубое, словно небо, а третье – ярко жёлтое, как настоящее солнце.

Не помня себя от радости, я выскочил на улицу, дабы похвастаться своим «уловом» перед соседкой, но той уже не было: как назло, двор был пуст. Я задрал голову кверху и… замер. Во всем мире нас было только трое: голубое безоблачное небо, весело подмигивающее солнце и я, с крашеными яичками в руках.

*

Советское вавилонское столпотворение смешало всё и вся: пространство и время, границы и государства, народы и судьбы, вылепив, в конечном счёте, внешнюю идиллическую картину общества, которое в скором времени должно достигнуть своей конечной цели – коммунизма – где, наконец-таки, все люди станут братьями и сёстрами и где человечество обретёт долгожданный покой.

Улица 40-летия Октября, на которой находился наш дом, как бы условно делила город на две части: с одной стороны оставался старый город со всей его инфраструктурой (c многочисленными кварталами, обставленными глинобитными хижинами каркасного типа и знаменитыми древними памятниками архитектуры), являясь музеем-заповедником, а с другой – обустраивались новые микрорайоны с типовыми панельными блоками-коробками и широкими заасфальтированными улицами, по бокам которых росли молодые саженцы.