Александр Фурман - Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть III. Вниз по кроличьей норе

• Название: Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть III. Вниз по кроличьей норе
• Автор: Александр Фурман
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-00083-007-9

Дедушка тоже был против больницы. Но мама с неожиданным фатализмом сказала, что, раз врач так настаивает – а этого врача им порекомендовали именно как знающего детского специалиста, и найти кого-то еще у них вряд ли получится в ближайшее время, – значит, нужно соглашаться. Если нет никакого другого способа определить, что происходит, пусть будет так. Черт с ней, со школой, пусть она провалится! Главное, чтобы возникла хоть какая-то ясность, потому что без этого жизнь начинает просто рушиться.

Самого Фурмана охватывала жуть, когда он представлял себе, что ложится в психушку. Но двигаться можно было либо вперед – то есть туда, либо назад (в школу). В конце концов, он ведь не собирался никого обманывать…

Читатель держит в руках третью из четырех частей «эпопеи». В ней юный герой с головой погружается в диковатую реальность полуподпольных молодежных кружков эпохи «развитого застоя».

---

В зале повисла тяжелая тишина. Наверное, сомневались многие, но все хотели помочь. Никто не вышел.

БЗ немножко расслабился и сказал, что для начала продемонстрирует несколько простых приемов внушения, в которых, помимо непосредственных участников сеанса, могут принять участие и добровольцы.

Смельчаки выстроились на сцене неровным рядком и приготовились к оказанию максимального психологического противодействия чужой воле: кто-то, сделав глубокий вздох, напрягся всем телом, кто-то изо всех сил вытаращил глаза, кто-то шептал «заклинания» или сжимал кулаки. БЗ же был спокоен, легок и деловит. Идя вдоль ряда, он произносил одну и ту же команду – и у каждого, перед кем он на секунду задерживался, «окаменевала» сначала правая, а потом и левая рука. Странный «паралич» настигал сопротивляющихся в самых разных, порой совершенно нелепых и вычурных положениях. Зрители не могли поверить, что все это происходит по-настоящему, и невольно начали хохотать, тем более что на лицах некоторых участников застыло совершенно клоунское выражение ужаса.

«Расколдовывание» происходило по тому же сценарию: подчиняясь заклинанию фокусника, руки одна за другой «ожили», зашевелились и снова стали подчиняться своим ошарашенным владельцам.

Во время следующего опыта БЗ с сосредоточенным видом двигался позади ряда, поднося правую ладонь к затылкам стоящих, и они по очереди, как подпиленные деревья, валились в его страхующие объятия. Похоже, в этом не было никакого сговора или притворства. После каждого нового поражения оставшиеся азартно тужились, занимали более устойчивые позы, но все это было бесполезно против таинственной силы внушения. Несколько секунд упорного сопротивления, – и с каждым из них происходило что-то непонятное: глаза заволакивались мечтательным туманом, ноги сонно подгибались… – и человек послушно, словно железка за магнитом, отклонялся назад и падал на подставленные руки БЗ.

Это представление почему-то уже не было таким смешным. Скорее, оно вызывало грусть…

Жутковатые опыты продолжались, но двоим из «кроликов» – худенькому длинноволосому парню-добровольцу и девушке-выпускнице – в каких-то случаях все же удавалось неподчинение. Похвалив их сильную волю, БЗ через минуту жестоко «заломал» девушку. Однако с парнем ему пришлось повозиться. Упрямый бедняга дергался и раскачивался, как марионетка, но каким-то чудом стоял на своем. У шефа даже спина взмокла. Ставки в этом противоборстве были предельно высоки, поскольку победа парня неизбежно заставила бы всех усомниться во всемогуществе главврача. Сейчас никто этого, конечно же, не хотел. Но и столь откровенное, бесстыдно демонстративное подавление человеческой воли у многих вызывало сложные чувства, граничащие с омерзением. БЗ «давил» соперника настолько агрессивно, что на него было уже страшно смотреть – казалось, он сейчас в ярости просто набросится на хрупкого парня и начнет избивать его, душить, топтать ногами… Когда БЗ все же справился с ним, заставив выполнить какое-то дурацкое движение, и потом торжественно пожал ему руку, большинство «болельщиков» вздохнули с нескрываемым облегчением.

После маленького перерыва, во время которого БЗ утирал полотенцем пот, началось самое главное. Взволнованные участники сеанса под дружные аплодисменты зала снова вышли на сцену. Каждый из них, заикаясь, представился и коротко, тремя-четырьмя предложениями, произнесение которых всякий раз затягивалось на несколько минут, а-ра-ра-ра-ас-сказал об унижениях, которые ему довелось испытать за свою жизнь, и о своих планах на будущее. Слушать все это без слез было невозможно. БЗ гневно, как политрук перед атакой, объявил, что сегодня же, когда он все закончит, они перестанут заикаться и смогут говорить совершенно свободно. Все это увидят.

А теперь, сказал БЗ, я прошу вас отбросить любые посторонние мысли, забыть о себе и полностью сосредоточиться на том важном общем деле, которое нам предстоит сделать всем вместе…

Фурман с послушной радостью выполнял его команды, пытаясь настроиться на «единую волну тепла», но ему никак не удавалось «выключить» наблюдающую часть своего сознания, которая мешала ему слиться с фантастической пульсацией коллективного разума. Все остальные, казалось, были уже «там», и ему стало стыдно: он просто занимает место какого-нибудь доброго, самоотверженного человека… позор, надо было сразу честно уйти… вот-вот все почувствуют эту зияющую дыру, разрыв в общем кольце силы… он чувствовал себя лишним, бесполезным, и внутри у него всё разрывалось от жалости: жалости к этим глупо торчащим на сцене полузнакомым подросткам – безнадежным изгоям, которые почти всю свою жизнь прожили среди простодушной злобы «нормальных» детей, но всё еще верили в какое-то чудесное изменение своей судьбы; жалости к их сидящим в зале испуганным мамам и сжимающим зубы отцам, слегка чокнутым бабушкам с нарисованными губами и ничего не понимающим дедушкам в орденах и медалях… А еще был комок ненависти к этому мучительному, отвратительному препятствию на дороге речи, к этой ужасной болезни… и согласие на неясный общий подвиг, гордость за собравшихся вокруг последних защитников этих отвергнутых миром детей, абсолютное доверие к своему командиру… и растерянное удивление перед мощью готовящегося в мозгу прорыва…

СМОТРИ МНЕ В ГЛАЗА! В ГЛАЗА!

…Девять! Десять! Одиннадцать! Двенадцать!

Творящая ладонь с беспощадной силой толкает корявую глиняную перегородку лба, взлетает беспомощная челка… ПОВТОРЯЙ ЗА МНОЙ! Я МОГУ ГОВОРИТЬ! Я МОГУ ГОВОРИТЬ!

Господи, это произошло… Они смогли!.. Пусть не все одинаково хорошо, но Борис Зиновьевич сказал, что это ничего не значит, просто им самим еще надо привыкнуть…

Такие стыдливо-светящиеся лица в праздничной толпе можно было увидеть только утром 9 мая, в День Победы…

И БЗ приказал открыть сад для всех.

5

Большинство из тех, кто учился в больничной школе, вскоре после сеанса разъехались на летние каникулы. Места на какое-то время освободились, и Фурман переселился в более уютную маленькую палату, выходившую окнами в сад. Странно, но появляющиеся новенькие уважительно воспринимали его как одного из местных старожилов. Вообще, эти «летние» психи были куда менее грубыми и агрессивными, чем прежние. Кроме того, в отделении вдруг обнаружилось присутствие множества девушек – видимо, после окончания школьных занятий и исчезновения «нехороших» парней они тоже почувствовали себя свободнее.

Как-то раз, когда Фурман в одиночестве сидел на лавочке во дворе, сонно наслаждаясь горячим сверканием солнца и шелестом деревьев, рядом неожиданно возник Юра и попросил, чтобы Фурман никуда не уходил. Потом Юра без предупреждения подвел к нему маленькую девчоночью компанию, с которой он сам, как выяснилось, уже давно поддерживал тайные приятельские отношения, и предложил познакомиться. Все три девушки, как и Юра, были настоящими старожилами – не чета Фурману. У двух из них – близорукой Оли, приехавшей в Москву из далекого сибирского города и похожей на добрую учительницу младших классов, и тощей импульсивной Лены, говорившей низким хриплым голосом в нос, – была тяжелая форма заикания. Третью девушку – томно-тревожную, молчаливую интеллигентную Женю – терзали какие-то скрытые демоны.

Выбрав момент, они все по очереди проскользнули в сад и ушли в укромное место, где их нельзя было увидеть из окон. Все стали закуривать, и Фурман неожиданно для себя попросил у Юры его гадкую «Приму» – просто за компанию, поскольку затягиваться по-настоящему он не умел. Фурман ждал, что Юра, как инициатор этой тайной сходки, заведет общую беседу, но тот был странно задумчив и неразговорчив. Девушки вежливо пускали дым в сторону, мягко улыбались и со смиренным удовольствием разглядывали цветущую зелень.

Поводом для короткого обмена репликами стала появившаяся из кустов парочка первых дохленьких комариков, которые, нервно уклоняясь от дыма, стали производить вялый разведывательный облет будущих «пищевых ресурсов». Неподалеку на освещенном солнцем пятачке бешено роились разнокалиберные мухи, но и этой темы хватило ненадолго.

Женя с Юрой раньше других докурили свои сигареты и решили, что стоит повторить.

Всем было немного неловко.

Фурман дергался из-за того, что ничего не происходит. Неужели Юра привел их всех в сад без всякой цели, просто чтобы покурить в приятном месте? Наверняка нет – его ведь что-то связывает с этими странными больными девушками. Но тогда почему он такой вялый и скучный? И почему заранее ничего не сказал о своих намерениях? Было уже ясно, что если сейчас оставить всё как есть, то через несколько минут они вот так же молча выйдут из сада, вернутся ко всем остальным и потом, скорее всего, будут только механически улыбаться, узнавая друг друга в лицо в столовой или во дворе. А может, для пациентов отделения, которые и без того травмированы общением с другими людьми, этого как раз достаточно? Ведь каждый из них с трудом пытается заново нарастить здесь свою скорлупу… Постояли вместе, порадовались листочкам, немножко поулыбались – и хорошо. Да и что может произойти? Ни в одну из трех девушек он уже не влюбился. Если только у Юры что-то… Фурман не удержался и заговорил: о своем чувстве сада, об отношениях с собаками, их характерах и о том, что они, являясь взрослыми, опытными и, в общем-то, вполне здравомыслящими существами, сидят взаперти в человеческом сумасшедшем доме, а он сам – выпавший из «нормальной» жизни, «свихнувшийся» и ни на что не годный подросток – приставлен «следить» за ними. Почему все устроено именно так, а не наоборот? Или взять, к примеру, нас с Юрой… Юра на глазах ожил и поддержал остроумную беседу. Девушки пока сохраняли настороженность. Оля и Лена, конечно, не могли вот так сразу включиться в разговор, но они внимательно слушали и растерянно улыбались. Зато Жене явно что-то не нравилось: она недовольно кривила свои длинные мягкие губы, смотрела в сторону и иногда бросала на всех возмущенные взгляды, словно отказываясь верить собственным глазам. Когда Фурман спросил ее, что она обо всем этом думает, Женя, поколебавшись, ответила: она отдает себе отчет в том, что все остальные вряд ли согласятся с ней, но, по ее личному мнению, которое основано на достаточно большом опыте общения с самыми разными людьми, слова и разговоры ничего не могут изменить в жизни. Тем не менее она считает, что быть откровенной опасно, так как люди очень часто потом используют это знание против тебя же. Поэтому она давно уже сделала для себя вывод, что лучше просто молча принимать всё таким, как оно сложилось, даже если это тебя чем-то не устраивает. Вмешиваться же в чужую жизнь и пытаться изменить ее – даже с самыми благими намерениями – это по меньшей мере напрасный труд, а по большому счету… она даже не хочет говорить, что за этим может стоять на самом деле.