Валериан Светлов - При дворе Тишайшего. Авантюристка

• Название: При дворе Тишайшего. Авантюристка
• Автор: Валериан Светлов
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-253-00913-2

Перед вами два исторических романа замечательного русского писателя Валериана Яковлевича Светлова (1860–1934).

В увлекательнейшем произведении «из времен царствования Алексея Михайловича» «При дворе Тишайшего» В. Я. Светлов сумел увидеть историю по-новому, настолько интересно воссоздать жизнь людей того времени, с их радостями и горестями, переживаниями и раздумьями, что целая эпоха предстает перед читателями так, будто она раньше была ему неведома.

Несколько поколений вглядывались в Кунсткамере в черты лица женщины, голову которой столь безбожно долго сохраняли для обозрения, и с интересом познакомились бы с тем, как представил писатель в романе «Авантюристка» жизнь этой преступно известной фрейлины петровского времени.

---

— Надо все честь-честью, — ответил Пронский. — Я хочу всю Москву удивить, самого царя-батюшку позвать, иноземцев…

— А я так разумею, — выпивая разом вино и не глядя на Пронского, сказал жених, — что княгиня твоя этому браку воспротивствует и помехой будет.

Пронский закусил от досады губы.

— Не бабьего ума это дело! — мрачно подтвердил он.

— Теперь ее не легко скрутить! — вполголоса проговорил Черкасский, пожевав губами. — Федор-то Михайлович Ртищев вон в какую силу идет. Не даст небось родственницы-то в обиду.

— Я — муж ее и власть имею с дочерью со делать все, что только похочу, — гордо проговорил Пронский.

— Ну, против царя все равно ничего не поделаешь, — скептически заметил Черкасский. — А Алексей Михайлович, известно, слаб: кто у него испросит какой милости, он, по доброте сердечной, отказать не сможет. А Ртищев подластиться сумеет!.. Ведь вот молод, на десять лет младше меня, — с трудно скрываемой горечью произнес князь, — а куда шагнул? Ниже меня родом, а царь его своим приближенным сделал… А почему? Умеет ластиться, с иноземщиной дружит и даже… — шепотом проговорил он, нагнувшись к Пронскому, — с волшебством знается!

— Ну, мне он не страшен и с волшебством своим! — довольно равнодушно ответил Пронский, вспоминая, что у него против Ртищева есть у царя отличный корень — боярыня Хитрово, с которой он никого и ничего не боялся.

Долго еще бражничали и беседовали князья, а бедная княгиня Пронская сидела у себя в светелке и внимательно с трудом разбирала Евангелие на древнеславянском языке. Время от времени она поднимала голову и чутко прислушивалась, не раздадутся ли знакомые ей твердые шаги мужа. Но наступала уже ночь, а он все еще не шел. Княжна давно, выплакав все слезы на груди у матери, легла спать и, разметавшись под кисейным пологом, вздрагивала во сне и пугливо вскрикивала. Княгиня тотчас тогда творила молитвы…

XVI. Любовники-враги

Боярыня Хитрово только что вошла в свою комнату и, отдав шубку сенной девушке, села, словно разбитая, на лавку, которую она, по восточному обычаю, покрыла коврами. Она оперлась локтями на стол, положила голову на руки и осталась в такой позе, глубоко задумавшись.

Яркое весеннее солнце целым снопом золотых лучей врывалось через оконные стекла в комнату и придавало ей веселый, праздничный вид. Но боярыня не видела сегодня этого прекрасного утра, не любовалась первыми настоящими весенними лучами солнца. На ее высоком лбу обозначились глубокие морщины; углы рта как-то опустились, глаза тревожно смотрели куда-то вдаль, и все ее лицо точно поблекло, словно огонек, освещавший его внутри, погас.

— Это ужасно, ужасно! — шептали ее побледневшие губы. — Лучше убить сразу!.. — Она внезапно остановилась и пугливо оглянулась. — Никого! — проговорила она и провела рукой по глазам.

Елена Дмитриевна только что навестила несчастную польскую княжну, после того как няня много раз напоминала ей об этом.

Княжну она нашла в ужасном положении, еще в худшем, чем она была за несколько месяцев до этого. Несчастная, видимо, таяла и молила своего мучителя, чтобы он дал ей умереть спокойно на солнце, дыша весенним воздухом. Но Пронскому нужна была ее смерть. Он боялся, что она оживет, выдаст его — и план, так искусно задуманный, с появлением этой претендентки на его имя, погибнет. Убить ее он еще медлил, да и не хотел идти на убийство, но мучить ее он считал себя вправе, раз она упорствовала и мешала ему. Он не привык стесняться с теми, кто становился ему поперек дороги.

Ванда все рассказала боярыне Хитрово и умоляла ее дать ей возможность уйти из подземелья.

— Воздуха! Солнца! На одно мгновение! И потом смерть, — рыдая и обливая слезами руки неожиданной посетительницы, говорила несчастная пленница.

Растроганная и потрясенная, Елена Дмитриевна обещала и ушла, твердо решив немедленно помочь узнице и спасти эту жертву Пронского.

Но сцена в подземелье так подействовала на нее, вид княжны так поразил ее, что всегда сильная, твердая боярыня вдруг потерялась и упала духом.

Однако мало-помалу самообладание вернулось к ней; мысли стали связнее роиться в голове; она стала ходить по комнате, потому что так ей легче думалось…

«Просить царя? — размышляла Елена Дмитриевна. — Но он казнит его!».

Как ни казался ей теперь отвратителен и страшен Пронский, но предать его, хотя бы даже и за страшное преступление, казалось ей ужасным и недостойным ее. Ведь этот человек был близок ей много лет, она делила с ним радости и счастье; и хотя прежнее чувство к нему уже давно ушло, но все-таки предать его, безоружного, в руки палача она не была в состоянии!

И потом чувство самосохранения говорило в ней еще сильнее жалости. Этот человек и за нею, за безупречною боярыней Хитрово, знал кое-что, за что она могла бы ответить и подвергнуться страшной казни, быть живьем закопанной в землю.

За убийство мужа тогдашний закон так гласил: «Казнить преступницу, живую закопать в землю и казнить ее такой казнью безо всякой пощады, хотя бы дети убитого и ближние его родственики и не захотели, чтобы ее казнили; не давать ей отнюдь милости, держать в земле до тех пор, пока умрет».

И этот закон знала боярыня Елена Дмитриевна Хитрово, но преступление совершила. Так ей ли было судить князя Пронского за мучительство княжны польской, когда она сама отравила своего мужа-мучителя?

— Спасу княжну как ни на есть иначе… — прошептала она, холодея при мысли о муже. — Бог мне, может, простит мой смертный грех.

Боярыня всегда была богомольна, но со смерти мужа предавалась отчаянному покаянию, что, однако, не мешало ей пользоваться всевозможными благами жизни.

«Чем я виновата? — рассуждала иногда боярыня, отговев и отысповедавшись, что мой мучитель довел меня до этого смертного греха? Терпела я, долго терпела, как тело мое белое щипал он, ирод мой, да косу мою русую дергал, да голодом меня морил… а потом и терпеть не стало больше сил».

Но там, в самом тайнике души, неумолчная совесть твердила ей, что жизнь и дана человеку именно для искуса и терпения и что, предавая тело на поругание и мучение, тем самым человек свою душу спасает. А красавица-боярыня больше о своем теле думала, вот душу-то и погубила.

— Что сделано, то сделано! — вздохнув, прошептала она.

Иногда, под вечер или ночью, ей мерещились старое, уродливое лицо умершего мужа, его остекленевшие глаза, с укором устремленные на нее; ей слышался иногда его хриплый голос, и она ощущала прикосновение его костлявых пальцев к своему круглому, полному плечу. Холодным дыханием мертвеца веяло на ее горячее лицо. Однако, будучи развитой по тому времени и умной от природы женщиной, она, хотя и с трудом, все-таки овладевала этими тяжкими ощущениями и объясняла себе это приливами крови к голове, тем более что действительно часто страдала от головных болей, вызываемых полнокровием при отсутствии, по условиям тогдашнего быта, всякого движения.

— Спасу княжну, спасу! — твердила она, придумывая способ сделать это. Но все было тщетно.

Вдруг ее глаза радостно блеснули: ей пришла блестящая мысль…

«Попрошу помощи у князя Джавахова! — подумала боярыня. — Он храбр, великодушен! А не попытать ли у Пронского? Уговорить его отпустить полячку на волю. Да где! Не согласится!.. Пуще только запрячет бедную. Потом и не найдешь ее!».

Боярыня хлопнула три раза в ладоши. На зов явилась сенная девушка.

— Ступай, Аннушка, сейчас на Неглинную, найди дом царевны грузинской, а там спроси князя Левона Вахтанговича Джавахова? Уразумела?

— Уразумела, боярыня!

— Хорошо. Не забудешь, найдешь — получишь мой летник зеленый.

— А что сказать изволишь, боярыня, князю?

— Да, я забыла! Скажи: боярыня кланяться велела и звать, мол, к себе его наказывала, дело-де есть… преважной степени и очень спешное. Ждут-де его сейчас. Поняла? Не собьешься?

— Как можно, боярыня?

— Ну, так ступай! Да покличь-ка ко мне Евпраксию.

Одна девушка ушла, и немного спустя явилась другая.

Боярыня велела ей убрать горницу и принести свежую кисейную рубашку и летник из красного атласа. Облив лицо холодной водой, отчего ее побледневшие было щеки вновь порозовели, Елена Дмитриевна сняла кику и осталась простоволосая, что к ней удивительно шло, но что было совершенно противно обычаям страны. Принарядившись и сделав распоряжение, чем угощать гостя, она отпустила девушку и села к окну в нетерпеливом ожидании.

«Как-то доберется князь Левон? — думала боярыня, следя из терема за каким-то пешеходом, старательно лавировавшим между лужами. — Ведь не захочет показаться в грязном кафтане!».

И действительно, путешествие по Москве в весеннюю распутицу было крайне трудно. Ее узкие немощеные улицы тонули в непроходимой грязи. Весеннее солнце уже исправно делало свое дело; с крыш и желобов лились потоки воды и образовывали озера и реки среди самой улицы. В Кремле было сравнительно суше и чище благодаря тому, что он стоял сравнительно высоко, и еще тому, что во дворце пребывал царь: а следовательно, принимались хотя кое-какие меры к удалению грязи и потоков талой воды. Но добраться до Кремля было довольно трудно: колымаги проваливались чуть не до половины в промоины, лошади, залитые водой по брюхо и облепленные грязью, подолгу стояли на месте, не имея сил вытягивать громоздкие кузова тяжелых колымаг.