Владимир Арсеньев - Жизнь и приключение в тайге

• Название: Жизнь и приключение в тайге
• Автор: Владимир Арсеньев
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1957

В составленном М. К. Азадовским и публикуемом ныне сборнике особенно ценны и интересны печатавшиеся в газете «Приамурье» корреспонденции В. К. Арсеньева, которые он отправлял непосредственно из тайги, во время путешествий в горах Сихотэ-Алинь и по реке Уссури. Наибольшее количество их относится к Сихотэ-Алиньской экспедиции 1908–1910 гг.; они появлялись в газете с довольно большими перерывами под общим заглавием: «Из путевого дневника».

---

Вопрос о сходстве и различии в деятельности обоих ученых разрешается вне проблемы «классики» и «романтики». Оба они классики, ибо их путешествия представляют образцовые и непревзойденные примеры, на которых учились целые поколения исследователей-путешественников; оба они романтики в лучшем смысле этого слова, как, например, понимал его Белинский, если разуметь под этим термином («романтизм») особую настроенность души, способность вносить в свое дело поэтическое начало и одухотворять его безграничным творческим энтузиазмом. И кто же, как не Пржевальский, с такой изумительной силой, с таким волнующим вдохновением раскрыл романтику путешествий по странам, куда редко ступала человеческая нога!

Установленные Л. С. Бергом категории бесполезны для уяснения сущности и смысла научного подвига Миклухо-Маклая, корни его не в романтическом складе характера ученого, а в той общественной среде, к которой он принадлежал. Миклухо-Маклай принадлежит к блестящей плеяде русских ученых, выросших и воспитавшихся в атмосфере идейного движения 1860-х годов; в науку он вступил одновременно с А. О. Ковалевским, И. М. Сеченовым, В. О. Ковалевским, И. И. Мечниковым, К. А. Тимирязевым и другими замечательными представителями русской науки того времени. И. П. Павлов говорил о знаменитой работе Сеченова, что она была «вкладом русского ума» в европейское естествознание. Этому замечанию следует придать расширительный характер: оно в равной степени относится и к обоим Ковалевским и к Миклухо-Маклаю, ибо все они решительно и авторитетно вписывали новые страницы в историю мировой науки. И эти новые страницы были страницами типично русскими, ибо все наши великие ученые этой эпохи — физики, биологи, физиологи, палеонтологи, антропологи — все они испытали могучее воздействие идей Белинского, Добролюбова, Чернышевского, Герцена. Так создалась русская физиологическая школа Сеченова, русская палеонтологическая наука, возглавляемая В. О. Ковалевским, под могучим воздействием этих идей развивалась и русская этнографическая наука, наиболее ярким представителем которой был Миклухо-Маклай.

Мировая этнография дала нам ряд типов ученых-этнографов: этнографы-миссионеры; этнографы — жестокие и властные колонизаторы; этнографы — бесстрастные наблюдатели, для которых изучаемое племя — только музейный объект и, наконец, этнографы-гуманисты, никогда не забывавшие, что в своих исследованиях они имеют дело прежде всего с человеком, и для которых их этнографическая работа была тесно и органически связана с широкими общественными задачами и служила демократическим идеям. Это представители русской науки и русской традиции, таковы Потанин, Ядринцев, Штернберг и многие другие. Этот ряд имен этнографов-гуманистов, этнографов-друзей изучаемых ими народов возглавляется именем Миклухо-Маклая. В этот ряд имен включается и имя В. К. Арсеньева — типичного и яркого представителя русской этнографической школы.

Арсеньев никогда не был бесстрастным наблюдателем быта изучаемых им народностей. С первой же встречи с ними он — в отличие от многих своих предшественников — проникся глубоким сочувствием к ним и стал на всю жизнь их другом, защитником и представителем их интересов. Борьбе за улучшение их экономического и правового положения, за установление правильных воззрений на их значение в жизни страны, наконец, за гуманное отношение к ним была посвящена вся его общественная деятельность, неразрывно сочетавшаяся с научной. Особенно горячо ратовал он против установившихся ходячих представлений о малых народностях как дикарях. «Дикарей», «диких людей» и «диких народов», — заявляет он, — нет вовсе, есть народы «малокультурные» и народы «с высокой культурой»… Мышление так называемого дикаря нисколько не ниже мышления европейца… Человечество на земном шаре едино». Нетрудно узнать в этих утверждениях излюбленные мысли Миклухо-Маклая, которого, кстати сказать, В. К. Арсеньев считал одним из величайших этнографов всех времен и народов, как это неоднократно приходилось слышать от него [34]. Он мечтал, между прочим, и о некоем повторении метода Миклухо-Маклая, о чем свидетельствуют его письма к Л. Я. Штернбергу [35] и Б. М. Житкову [36].

И подобно тому как имя Миклухо-Маклая было окружено культом и преклонением у папуасов, так же благоговейно относились к имени Арсеньева орочи и удэхейцы. И по сейчас еще сохранились среди этих народностей трогательные и волнующие рассказы о путешествиях Арсеньева, о встречах с ним и о его неустанной заботе о своих «лесных друзьях». Некоторые из этих рассказов-воспоминаний уже облеклись в форму фольклорных рассказов и стали народной легендой, как всегда таящей под внешне неправдоподобной оболочкой глубокую внутреннюю правду.

У В. К. Арсеньева было немало завистников и недоброжелателей. Пишущему эти строки не раз приходилось слышать скептические замечания о путешествиях Арсеньева и наблюдать стремление снизить их значение и результаты. Неоднократно приходилось слышать о великом счастье, «привалившем» Арсеньеву в виде встречи с Дерсу; что без этой встречи Арсеньев никогда бы не мог благополучно довершить своих экспедиций и что вообще без помощи орочей и удэхейцев он бы очень скоро погиб. В такого рода утверждениях, как и вообще во всяких рассказах об «удачах» и «случайном счастье» выдающихся деятелей, всегда слишком много преувеличений. Но если бы даже и действительно было так, то и в этом следует видеть огромное значение нравственного облика путешественника. Нужно быть Арсеньевым, чтобы сразу понять, оценить и глубоко полюбить такого человека, как Дерсу, нужно быть Арсеньевым, чтоб завоевать любовь и преклонение всех этих обездоленных людей. Орочи и удэхейцы действительно не раз приходили на помощь В. К. Арсеньеву в самые трудные моменты его путешествий и действительно не раз спасали от гибели. Но нелепо видеть в таких фактах только «великую удачу» и «слепое счастье» Арсеньева, наоборот, все такие случаи были вполне закономерны. Арсеньев очень быстро стал популярен у местных обитателей и быстро завоевал их любовь и доверие. На всей территории огромного края гольды, орочи, удэхейцы и бедняки-китайцы следили из своих раскиданных по тайге и побережью юрт и балаганов за маршрутами Арсеньева, готовые немедля кинуться ему на помощь, как только появятся малейшие признаки, внушающие тревогу или подозрение о возможном несчастье. Экспедиционное снаряжение Арсеньева было сплошь и рядом небогато и даже скудно; его экспедиции, как мы будем говорить далее, организовывались в полном смысле слова «на гроши», его современники не раз удивлялись, как можно было при таких скудных средствах добиться таких богатых результатов [37], но его экспедиции в отличие от многих других были сильны тем, что их сопровождала народная забота.

3

Из всех экспедиций по Уссурийскому краю самими популярными и наиболее известными являются его экспедиции 1902–1907 гг. Причины эти вполне понятны: эти экспедиции связаны с именем Дерсу Узала, образ которого стоит в центре повествования В. К. Арсеньева и чье имя как бы слилось с именем путешественника. Но самой значительной, самой большой по 'времени, по количеству пройденных километров, по научному значению и по значению, наконец, для самого исследователя была Сихотэ-Алиньская экспедиция 1908–1910 гг.

Эта экспедиция самая замечательная из всех экспедиций В. К. Арсеньева; она была не только наиболее длительной, но и наиболее трудной. Организована она была Приамурским отделом Русского географического общества; денежные средства были предоставлены главным образом Штабом военного округа, поставившим перед экспедицией ряд особых задач, связанных с вопросами обороны края. В составленном В. К. Арсеньевым отчете подчеркнуто, что целью экспедиции были естественно-исторические исследования; по вполне понятным причинам он не мог и не имел права упоминать о других задачах.

Районом работ экспедиции была северная часть Уссурийского края: с одной стороны, река Амур и низовья Уссури, с другой-побережье Татарского пролива; с юга — река Самарга и Хади; на севере — озеро Кизи. «В этих местах, — писал В. К. Арсеньев, — горная область Сихотэ-Алиня являлась водоразделом между бассейнами рек Тумнина, Копи и Самарги, текущих в море, и бассейнами рек Хунгари, Хора и Анюя, несущих свои воды к Амуру. Несмотря на более чем полувековой период, отделяющий наше время от того времени, когда русские впервые вступили на эту территорию, к ней более чем применимо выражение Terra incognita (земля неведомая)» [38]. В своем «Отчете» В. К. Арсеньев противопоставлял пути сообщения двух частей Уссурийского края: южной и северной — в южной части проходит железная дорога, имелись почтовые тракты, грузовые и проселочные дороги; наконец, эта часть края изобиловала «бессчисленным множеством троп, проложенных китайскими охотниками в поисках женьшеня или в погоне за соболем». Такие тропы избороздили край в различных направлениях: «в каждой долине, в глухих горах, в любом ключике всегда можно найти тропинку, которая непременно приведет путника к маленькой зверовой фанзочке» [39].