Константин Паустовский - Том 6. Пьесы, очерки, статьи

• Название: Том 6. Пьесы, очерки, статьи
• Автор: Константин Паустовский
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1958

В шестой том собрания сочинений Константина Паустовского (1892–1968 гг.) вошли пьесы, очерки, статьи об искусстве.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

– Не знаю, – уклончиво отвечал я.

– Правда! – убежденно говорила Ганна, и глаза ее блестели. – Вот побожусь, что правда!

Я, конечно, не верил в эти старые рыбацкие басни, по все же, купаясь у берега, начал приглядываться к рыбам, шнырявшим по песчаному дну. Где-то в уголке сознания застряла мысль, что, может быть, я вижу среди них «морское сердце» – все золотое, с синими плавниками и красным хвостом.

В ответ на мои расспросы о крутаях рыбаки отнекивались или отшучивались. В конце концов они начали говорить, что никаких крутаев нет и все это бабьи выдумки.

Узнал я о том, что такое крутаи, при обстоятельствах довольно печальных. Узнал в одну из темных ночей.

Петро в этот день, после того, как «высыпал» сети, домой не вернулся. Я уснул в своей каморке, но среди ночи меня разбудила Ганна.

– Дядя, – шептала она и дергала меня за руку. – Может, вы проснетесь? А дядя!

Я вскочил.

– Что случилось?

– Батько, мабудь, с крутаями ушел, – ответила Ганна и, сев на глиняный пол, захныкала.

Ночник-каганец тихо мигал. По хате бегали колючие тени от полыни, подвешенной к потолку. И равномерно, занятое своей вековечной и великой думой, шумело, набегая на пески, ночное море.

– С какими крутаями? – спросил я спросонок. – Никаких крутаев нет. Это все бабьи выдумки.

– Не! Не выдумки! Крутаи идут в такие ночи, как эта, когда ни одной звезды нету на небе, в донские гирла, в запретную воду. На самых легких байдах. У тех байд ход быстрый, как у ласточек.

– Зачем они ходят в гирла?

– За рыбой. Там рыба лежит в воде, как просо в коморе. Крутаи туда заходят, кидают на ходу сети, заворачивают и на ходу выбирают. Тикают поскорийше до дому. Потому что там, в тех водах, стоит на моторках охрана. Чуть не поспел, или парус заполоскал, или стукнул чем по борту – охрана заметит и почнет стрелять. В прошлый год вот так старого Арсения насмерть забили.

И она заплакала уже в голос, вытирая слезы косой.

Я начал утешать Ганну, хотя и не поверил ее рассказу. Но вскоре над морем прокатились отдаленные ружейные выстрелы. Девочка бросилась вон из хаты. Я вышел следом за ней.

– Батько! – отчаянно закричала Ганна и по колени вошла в воду. – Батько! Сюда!

– Цыц, скаженная! – гневно прикрикнул из темноты женский голос. – И без твоего крику берег найдут. На то рыбаки!

Ганна затихла. Через несколько минут из морской мглы бесшумно вынырнула байда. Рыбаки молча соскочили в воду, вытащили байду на берег, быстро убрали сети и скрылись.

Среди рыбаков был и Петро. Он вошел в хату и тихо сказал Ганне:

– Дай тряпку чистую. Руку подбили, иуды! Гнались за нами до самой мигалки.

Тогда только я заметил, что рука у Петро замотана тряпкой и сквозь нее сочится и капает на глиняный пол темная кровь.

– Пол подотри! – сказал Петро и повернулся ко мне.

– Я ничего не видел, – сказал я Петро вполголоса.

– Спасибо вам, – ответил Петро. – Не от богатства мы на такое дело идем. Нужда под пули толкает.

Через несколько дней Петро вернулся с базара и рассказал о пышных похоронах, виденных им в Таганроге. Впереди похоронной процессии шли два собор-пых протоиерея и хор из греческой церкви. А покойница, даром что старая, а, должно, была девушкой, потому что лежала она в гробу, обитом белым муслином.

– А за катафалком вся знать таганрогская валит, – рассказывал Петро. – Генералы с лентами и медалями. И даже городской голова с цилиндром в руке. Богатые похороны! Я бы на те похороны жил двадцать лет. Да еще и Ганне осталось бы на приданое.

– Кого же это так хоронили? – спросил я.

– Да тетку Ваксова, вашего хозяина. Кажут, что заядлая была старуха. Держала его в кулаке. Вот теперь он погуляет, Ваксов! Полетят все его капиталы к черту на припечку!

Эта мысль о неизбежной растрате Ваксовым своих миллионов толкнула меня на поступок, казавшийся мне в то время очень смелым. Сейчас, естественно, он представляется совершенно нелепым. Единственное, что оправдывает меня в собственных глазах, – это тогдашняя молодость.

Я тотчас вернулся с косы в Таганрог и помчался к Липецкому. Я рассказал ему о Ваксове, обуреваемом жаждой громких дел. Я был уверен, что, освободившись от тетушкиной опеки, он ринется с головой в заманчивое и сулящее ему славу сооружение судоходного канала от Таганрога до открытого моря. Надо было немедленно идти к Ваксову.

Липецкий оробел. Но я настаивал, и в конце концов мне удалось его уговорить.

Зеркала в купеческом особняке были еще завешаны, но Ваксов уже сидел за письменным столом и щелкал на счетах. К рукаву его чесучового пиджака была криво приколота повязка из черного крепа.

Будущий меценат возвел на нас слезящиеся глазки и спросил, приподнимаясь:

– Чем могу?

Липецкий молчал. Очевидно, по виду Ваксова он уже понял, что ничего из этой затеи не выйдет. Тогда я напомнил Ваксову о его мечте быть передовым и просвещенным человеком своего времени. Я говорил о славе, что покроет его имя лаврами, если он станет благодетелем своего края. Ваксов смотрел на меня внимательно, но в его глазах я не уловил ни тени удивления.

– Чем все-таки могу? – вежливо переспросил Ваксов, выслушав мою тираду.

Я рассказал Ваксову о проекте Липецкого прорыть канал от Таганрога до открытого моря. Правительство этим заниматься не будет.

– С таким правительством пропадешь, как капустный червь, – согласился со вздохом Ваксов.

Я обрадовался. Его сочувствие меня окрылило.

– Нужно, – сказал я, – чтобы просвещенный, влиятельный и богатый человек основал акционерное общество для сооружения канала.

– Так-с! – сказал, помолчав, Ваксов. Он теперь смотрел не на нас, а за окно, где ветер качал акации. – Так-с! Значит, вы меня избрали в просвет щенные благодетели? За это чувствительно благодарен. А каков, – он повернулся к Липецкому, – по вашему разумению, должен быть мой денежный вклад в это дело?

Липецкий молчал. Он только с укором взглянул на меня.

– Тридцать тысяч? Сорок? Пятьдесят? – подсказывал Ваксов, сбрасывая костяшки на счетах.

– Я не знаю, – вмешался я, наконец, чтобы прервать эту сцену. – Я не могу судить об этом.

– Так-с! – повторил Ваксов, достал из бокового кармана пиджака бумажник, вынул из него две красные десятирублевые бумажки и положил их перед Липецким на стол.

– Вот! Не взыщите. Больше я на это дело уделить ничего не могу. Прошу иметь в виду, что у меня не судоходный надзор, а торговое дело. Не знаю, известно ли вам или нет, но мой папаша гонял со двора изобретателей. Как мух! И мне завещал. Не доверял, знаете ли. Ничего не поделаешь.

Липецкий поднялся. Голова его дрожала.

– Вот именно, как мух! – повторил Ваксов.

Липецкий разорвал трясущимися руками обе десятирублевки, пододвинул их Ваксову, повернулся и пошел к двери. Он даже не взглянул на меня. В голове, у меня все смешалось от ярости.

– Жаль, – сказал я Ваксову, – что вы пережили вашу тетушку. Маслобой!

Ваксов закричал бабьим голосом:

– Вон отсюда! Недоучка!

За дверью стоял сонный лакей с опущенными усами. «Погодь!» – сказал он мне и крепко взял за рукав. Я наотмашь толкнул его в грудь и вышел вслед за Липецким.

Липецкого после этого случая я не видел. Мне стыдно было встречаться с ним.

В Таганроге мне больше нечего было делать. Я решил уехать. Денег оставалось немного, но все же их хватало, по моим подсчетам, чтобы добраться до Мариуполя. Там я надеялся найти работу в порту.

В последний раз я пошел к Галагану на корвет. Галаган собирался в город на именины к свояку. Он выслушал мой возмущенный рассказ о Ваксове и сказал, прищурившись:

– Бамбуковое было, видать, у вас положение.

Я не понял:

– Как это бамбуковое?

– Да очень просто. Он же, маклак, золотая мошна, а вы до него лезете, как до порядочного человека. Надо же соображать. Смех, честное слово!

Галаган вскоре ушел. Я провел ночь на старом корабле в полном одиночестве.

Была уже осень. С берега долетал, то затихая, то усиливаясь, шелест подсыхающих акаций.

Через сутки я стоял на палубе колесного парохода «Керчь». Пароход шел из Таганрога в Мариуполь.

Был сизый тихий день. Степные берега затянуло мглой. Изредка солнце, прорвавшись сквозь низкие тучи, загоралось охрой и суриком на обрывах и мысах. Тогда вода у берегов зеленела, и были хорошо видны черные рыбачьи байды и белые стены хат на косе.

Я до боли в глазах вглядывался в берег, надеясь увидеть у порога Петровой хаты Ганну. Но я ее так и не увидел. Должно быть, девочка пошла в степь собирать сухой бурьян для очага.

Мгла сгущалась. Вскоре она закрыла берег, и вокруг ничего не осталось, кроме серой воды и серого неба.

Полет на строительство

В самолете, летевшем из Москвы в Калач-на-Дону, – там было сосредоточено управление строительством канала, – кроме начальника строительства Басаргина и его двух ближайших помощников, сидел у окна еще один пассажир – на вид совсем еще юноша– высокий, очень худой, с густыми рыжеватыми волосами и загорелым лицом.