Тан Тван Энг - Сад вечерних туманов

• Название: Сад вечерних туманов
• Автор: Тан Тван Энг
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-77813-3

Малайя, 1951. Юн Линь – единственная, кто выжил в тайном японском концлагере. В этом лагере она потеряла свою любимую сестру – та разделила ужасную судьбу тысяч заключенных. Единственное, что Юн Линь может сделать для сестры, – исполнить ее мечту, создав дивной красоты японский сад. Юн Линь ненавидит японцев, отнявших у нее близких и чуть не убивших ее саму. Но ей приходится обратиться к японцу Аритомо, в прошлом императорскому садовнику, который готов обучить ее своему искусству. Она понимает, что у Аритомо есть тайна, и его неожиданное исчезновение подтверждает ее предположения. Пройдет целая жизнь, прежде чем Юн Линь удастся приблизиться к разгадке этой тайны…

---

Магнус сообщил, что приехал в К-Л взять деньги в банке «Надежный» для выплаты зарплаты своим рабочим.

– Я слышал, твои родители теперь в К-Л живут, – сказал он. – Никогда бы не подумал, что твой отец когда-нибудь решится уехать с Пенанга. Твоя мама…

Магнус понизил голос и пристально глянул на меня:

– Как она?

– У нее бывают хорошие дни, бывают и плохие, – ответила я. – К сожалению, плохие случаются чаще.

– Знаешь, я пытался навестить ее. Это было сразу после твоего отъезда в Англию. Но твой отец не позволил. Думаю, он никому не дает ее видеть.

– Она слишком сильно расстраивается, когда кто-то, кого она не узнает, заговаривает с ней, – объяснила я. – А сама она с трудом узнает большинство людей.

– Слышал, что случилось с твоей сестрой. Ужасно! – произнес он. – Я всего раз с ней встречался. Помню, она активно увлекалась садоводством.

– Она всегда мечтала создать свой собственный японский сад, – кивнула я.

Магнус изучающе оглядел меня, взгляд его скользнул вниз, на мои руки, прежде чем снова подняться к моему лицу.

– Создай его за нее. – Его палец поправил тесемку повязки на глазу. – Ты могла бы сделать Сад Памяти для нее. Не уверен, что ты помнишь, но мой сосед – японский садовник. Поверишь ли, был садовником самого императора! Может, он согласится выручить тебя. Ты могла бы попросить его создать сад для… Да, попроси Аритомо устроить сад для твоей сестры.

– Он же джап! – презрительно сморщилась я.

– Ну, знаешь, если нужен японский сад… – забурчал Магнус. – Аритомо в войне не участвовал. И если б не он, половину моих рабочих загребли бы и отправили куда-нибудь на рудники или вкалывать до смерти на железной дороге.

– Им придется повесить своего императора, прежде чем я попрошу кого-то из них о помощи.

Он недовольно уставился на меня: казалось, у него вся сила утраченного глаза перешла в здоровый, удвоив его остроту.

– Эта ненависть в тебе… – заговорил он, немного погодя, – тебе нельзя позволять ей вредить твоей жизни.

– Это выше моих сил, Магнус.

Официант вернулся с двумя запотевшими кружками пива. Магнус одним глотком опорожнил половину своей и отер рот тыльной стороной ладони.

– Мой отец разводил овец. Мать моя умерла, когда мне было четыре года. Меня сестра вырастила, Петронелла. Мой старший брат, Питер, учительствовал в Южной Африке. Когда началась война… я о Бурской войне говорю, о второй… я пошел добровольцем. Меньше чем через год попал к англичанам в плен и меня переправили в лагерь для военнопленных на Цейлоне. – Он опять поднес к губам кружку, но потом, даже не пригубив, тяжело опустил ее на стол. – Я дрался себе где-то далеко с англичанами, когда однажды утром на нашей ферме появились солдаты Китченера[54]. Па был дома. Он затеял драку. Его пристрелили, а затем сожгли наш дом.

– А что случилось с вашей сестрой?

– Ее отправили в концентрационный лагерь в Блумфонтейн. Питер пытался ее вытащить оттуда. У него жена была англичанка, но даже ему не разрешили наведаться в лагерь. Петронелла умерла от тифа. Или, может, не от тифа… Позже выжившие говорили, что англичане добавляли заключенным в еду растертое стекло.

Он перевел взгляд на паданг — трава была сухая, воздух корчился от жары.

– Вернуться домой после войны, чтобы узнать все это о своей семье… нет, я не мог больше жить в тех краях, где вырос. Поехал в Кейптаун. Но все равно – и это казалось мне не очень далеко. Однажды весной, кажется, девятьсот пятого, купил билет до Батавии[55]. Судно вынуждено было встать на ремонт в Малаккский док, и нам сказали, что раньше чем через неделю ремонт не закончится. Я шел по городу, когда увидел заброшенную церковь на холме…

– Святого Павла.

– Ja, ja, – заворчал Магнус, – Святого Павла. Там, на церковном погосте, я увидел надгробия, которым было по три, по четыре сотни лет. И что же я нашел среди них? Могилу Яна Ван Рибека![56]

Видя отсутствующее выражение на моем лице, Магнус покачал головой:

– Знаешь, мир был сотворен не только для английской истории. Ван Рибек основал Мыс, Капскую колонию. И стал ее губернатором.

– Почему же он кончил дни свои в Малакке?

– ОИК[57], голландская Ост-Индская компания, послала его туда в качестве наказания за какой-то проступок. – Воспоминание смягчило лицо Магнуса и, казалось, в то же время его состарило. – Как бы то ни было, увидев там его имя, вырезанное на глыбе камня, я почувствовал, что отыскал для себя место, здесь, в Малайе. На судно свое я так и не вернулся, не поплыл в Батавию. Вместо этого я отправился в Куала-Лумпур.

Он рассмеялся:

– В конце концов я оказался на британской территории. И прожил тут… сколько… – губы его беззвучно шевелились, пока он высчитывал, – сорок шесть лет. Сорок шесть! – Он вытянулся на стуле и огляделся, высматривая официанта. – За это шампанское надо пить!

– Вы простили британцев?

Магнус снова осел на стуле. Некоторое время молчал, обратив взор куда-то внутрь себя.

– Они не смогли убить меня, когда между нами шла война. Они не смогли убить меня, когда я был в лагере, – выговорил он наконец сдавленным голосом. – Но держать в себе ненависть все сорок шесть лет… вот уж это наверняка убило б любого.

Взгляд его подобрел, когда он обратил его на меня:

– Вам, китайцам, полагается уважать старших, Юн Линь, так ведь говорил этот парень Конфуций, а? Так, во всяком случае, мне моя жена говорит. – Он наконец-то смог отхлебнуть пива. – Так что – послушай меня. Послушай старого человека… Не презирай всех японцев за то, чту кое-кто из них натворил. Дай ей уйти, этой ненависти в тебе. Отпусти ее.

– Они сделали вот это.

Я медленно подняла свою изувеченную руку, спрятанную в кожаной перчатке.

Магнус указал на глазную повязку:

– Думаешь, он сам собой выпал?

Через три недели после той встречи в клубе с Магнусом меня уволили.

Его идея создать сад в память о Юн Хонг запала мне в душу. В лагере сестра часто говорила со мной о саде, который она разобьет, как только кончится война и наши жизни снова вернутся к нам…

В свой последний рабочий день я взялась за разборку стола. Укладывая личные вещи, я вдруг замерла, наткнувшись на заметку, вырезанную мною когда-то из «Стрэйтс таймс». Сопровождавшее текст фото изображало группу японцев во фраках, стоявших позади их премьер-министра Иосиды во время подписания им и американцами договора о гарантии безопасности Японии[58]. Разглядывая фотографию, я думала о лагере. Думала о Накамура Аритомо, вспоминая, как много-много лет назад впервые услышала это имя. Никогда не забывала я этого имени: оно следовало за мною повсюду. Настало время встретиться с ним. Создать сад – вот что я должна сделать в память о Юн Хонг, вот каков мой долг перед нею.

Взяв чистый лист бумаги, я открутила колпачок авторучки и написала письмо Магнусу с просьбой устроить мне встречу с садовником. Когда я закончила, заклеила конверт и попросила посыльного отправить его по почте. После чего покинула свое рабочее место в прокуратуре в последний раз.

Мир вокруг делался ярче, обесцвечивая луну и звезды. На половине спуска в долину я нашла тропинку, отделявшую один участок чайных кустов от другого. Земля на ней была плотно утоптана поколениями сборщиков чая. Вчера вечером за ужином Магнус рассказал мне, что этот путь напрямик приведет меня к Югири. «В той стороне ограды нет, – сказал он, – но ты сразу поймешь, где начинается Югири, когда попадешь туда».

Чем ближе я подходила к Югири, тем выше вздымались ели в отдалении. Тропинка вилась между ними и продолжалась в зарослях бамбука, стволы которого легонько перестукивались друг с другом, словно бы передавали от дерева к дереву сообщение о моем прибытии.

Заморосило. Отирая с лица капли дождя, я прошла под бамбуком – и оказалась в ином царстве.

У тишины здесь было иное свойство: я почувствовала себя так, словно вместе с леской, увлекаемой ко дну грузилом, ушла в более глубокий, плотный слой океана. Стояла, позволяя безмолвию просачиваться в меня. Лишь в листве иногда пересвистывались невидимые птицы, углубляя разреженность воздуха между каждым посвистом. Вода капала с листьев. Невдалеке сквозь верхушки деревьев проглядывал край красной черепичной крыши. Направившись туда, я вскоре вышла к длинному прямоугольнику из округлого белого гравия. Я присела и подобрала один камушек. Размером он был с яйцо кожистой черепахи, моя мать иногда покупала их на рынке Пулау-Тикус[59].

Слева от меня, футах в пятнадцати[60], стояли две круглые мишени. Справа на низких сваях покоилось простое деревянное одноэтажное сооружение с крышей из пальмовых листьев. Положив камешек, я подошла поближе. Спереди сооружение было открыто, бамбуковые занавески закатаны под самый карниз крыши. На краю помоста стоял мужчина, одетый в белую длинную рубаху и серые брюки, из-под которых выглядывали белые носки. Было ему на вид лет пятьдесят с небольшим, в волосах только-только начала пробиваться седина. В правой руке он держал лук. На мое появление мужчина никак не отреагировал, но я почему-то поняла: он знает, что я тут.