Тан Тван Энг - Сад вечерних туманов

• Название: Сад вечерних туманов
• Автор: Тан Тван Энг
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-77813-3

Малайя, 1951. Юн Линь – единственная, кто выжил в тайном японском концлагере. В этом лагере она потеряла свою любимую сестру – та разделила ужасную судьбу тысяч заключенных. Единственное, что Юн Линь может сделать для сестры, – исполнить ее мечту, создав дивной красоты японский сад. Юн Линь ненавидит японцев, отнявших у нее близких и чуть не убивших ее саму. Но ей приходится обратиться к японцу Аритомо, в прошлом императорскому садовнику, который готов обучить ее своему искусству. Она понимает, что у Аритомо есть тайна, и его неожиданное исчезновение подтверждает ее предположения. Пройдет целая жизнь, прежде чем Юн Линь удастся приблизиться к разгадке этой тайны…

---

– Профессор Йошикава Тацуджи обратился ко мне год назад. Он намеревался написать книгу о ксилографиях Аритомо. Я уклонилась от разговора с ним.

Брови Фредерика взметнулись вверх:

– Однако сегодня он приезжает?

– Недавно я навела о нем справки. Он историк. И уважаемый. Писал статьи и книги о действиях его страны во время войны.

– Отрицая, что некоторые факты вообще имели место, я уверен.

– У него репутация объективного исследователя.

– С чего бы это историку интересоваться искусством Аритомо?

– Йошикава еще и знаток японской гравюры на дереве.

– Ты читала что-нибудь из его книг? – спрашивает Фредерик.

– Все они на японском.

– Ты ж говоришь на их языке, разве нет?

– Говорила когда-то, немного, только-только чтоб объясниться. Говорить одно, а вот читать на японском… это совсем другое.

– За все эти годы, – говорит Фредерик, – за все эти годы ты так и не рассказала мне, что джапы[25] сделали с тобой.

– То, что они сделали со мной, они сделали с тысячами других.

Пальцем я обвожу контуры чайного листа на упаковке.

– Однажды Аритомо прочитал мне стихотворение о потоке, который пересох, – на мгновение я задумываюсь, потом произношу: «Пусть иссякло теченье воды, все равно слышен нам ее имени шепот».

– Тебе все еще тяжело, ведь так? – говорит Фредерик. – Даже спустя столько времени после его смерти.

Мне всегда делается не по себе, как только я слышу, что кто-то упомянул о «смерти» Аритомо, даже спустя столько лет.

– Бывают дни, когда я думаю, что он все еще там, бродит в горах, как один из Восьми Бессмертных в даосской легенде, мудрец, держащий путь домой, – признаюсь я. – Но меня поражает, что все еще находятся люди, которые знай себе приезжают сюда только потому, что наслушались всяких сказок.

– Ты ж знаешь, он жил здесь… сколько? Тринадцать лет? Четырнадцать? Он каждый день ходил по тропинкам в джунглях. Знал их получше иных лесничих-проводников. Как мог он потеряться?

– Даже обезьяны падают с деревьев, – я силюсь припомнить, где слышала это, но память подводит. Пытаюсь утешиться тем, что она еще вернется ко мне. – Возможно, Аритомо не так хорошо знал джунгли, как сам полагал.

Изнутри дома слышится звон колокольчика: кто-то тянет за шнурок у входа.

– Это, должно быть, Йошикава.

Фредерик упирается руками в стол и встает, по-стариковски кряхтя. Я продолжаю сидеть, следя за тем, как исчезают с лаковой поверхности следы его ладоней.

– Мне бы хотелось, чтоб ты был здесь, Фредерик, когда я буду говорить с ним.

– Я должен бежать. Забот полон рот.

Медленно распрямляю тело, пока, выпрямившись, не могу взглянуть на него глаза в глаза.

– Прошу тебя, Фредерик.

Он смотрит на меня. И через мгновение кивает.

Глава 2

Историк прибыл точно в назначенное время, и я подумала: уж не прослышал ли он про то, как я обходилась с адвокатами, которые позволяли себе с опозданием являться на мои судебные заседания. Еще несколько минут – и А Чон проводит его на веранду.

– Профессор Йошикава, – приветствую я его по-английски.

– Прошу вас, зовите меня Тацуджи, – просит он, низко мне поклонившись, на что я поклоном не отвечаю. Повожу головой в сторону Фредерика:

– Мистер Преториус, мой добрый приятель.

– А-а! С чайной плантации Маджуба, – кивает Тацуджи, взглянув на меня, прежде чем поклониться Фредерику.

Я указываю Тацуджи на традиционное место почетного гостя, с которого лучше всего, во всей красе, виден сад. Тацуджи под шестьдесят пять, на нем светло-серый полотняный костюм, белая сорочка из хлопка, бледно-голубой галстук. По возрасту, прикидываю я, вполне мог воевать на войне: этой меркой я, почти подсознательно, меряю всякого встреченного японца. Он обводит взглядом низкий потолок, стены и деревянные стойки, прежде чем обратить его на сад.

– Югири, – негромко роняет он.

Появляется А Чон с подносом чая и маленьким бронзовым колокольчиком. Я разливаю чай по чашкам. Тацуджи отводит глаза, когда я ловлю его на том, что он разглядывает мои руки.

– Ваше нежелание беседовать с кем-либо из нашей братии хорошо известно, судья Тео, – говорит он, когда я ставлю перед ним чашку с чаем. – Признаться честно, меня не удивил ваш отказ принять меня, зато я был буквально огорошен, когда вы передумали.

– Я вдруг обнаружила, что у вас впечатляющая репутация.

– Определение «одиозная» подошло бы больше, – откликается Тацуджи, тем не менее вид у него явно польщенный.

– У профессора Йошикава есть обыкновение выносить на обсуждение очень непопулярные темы, – объясняю я Фредерику.

– Всякий раз, когда вносятся изменения в наши учебники истории, чтобы убрать любые упоминания о преступлениях, совершенных нашими войсками, всякий раз, когда министр правительства посещает святилище Ясукуни[26], – говорит Тацуджи, – я рассылаю в газеты письма с протестами против этого.

– Ваш собственный народ… – произносит Фредерик, – как люди реагируют на это?

Некоторое время Тацуджи безмолвствует.

– За последние десять лет на меня совершено четыре нападения, – отвечает он наконец. – Я получаю письма, в которых мне грозят смертью. Но все равно продолжаю вести программы на радио и телевидении. Убеждаю всех и каждого, что мы не можем отрицать свое прошлое. Мы должны искупать вину. Обязаны.

Возвращаю разговор к причине нашей встречи:

– Накамура Аритомо весьма долго не был ни в чести, ни в моде. Даже при жизни. Почему же у вас возникло желание написать о нем сейчас?

– Когда я был моложе, у меня был друг, – говорит Тацуджи. – Он владел несколькими образцами укиё-э[27] Аритомо-сэнсэя[28]. И всегда с восторгом рассказывал, что они были созданы садовником императора. – Историк касается губами краешка чашки и издает звук одобрения. – Превосходный чай.

– С плантации Маджуба, – сообщаю я ему.

– Непременно надо не забыть купить, – обращается Тацуджи к Фредерику.

– Ужаси-ё — это что? Та ерунда, которой Аритомо занимался? – спрашивает тот.

– Гравюры на дереве, – поясняет Тацуджи.

– Вы привезли их? – перебиваю его я. – Те гравюры, которыми ваш друг владел?

– Они были уничтожены во время воздушного налета вместе с его домом, – японец выжидающе замолкает, но, видя, что я молчу, продолжает: – Моему другу я обязан своим интересом к Накамура Аритомо. О его живописных работах не написано ничего сколько-нибудь стоящего. Как и о его жизни после того, как он покинул Японию. Я решил хоть немного восполнить пробел.

– Юн Линь, видите ли, никому не дает разрешения на использование художественных творений Аритомо, – говорит Фредерик.

– Мне известно, что Аритомо-сэнсэй оставил все, чем владел, вам, судья Тео, – замечает Тацуджи.

– Вы послали мне вот это, – я кладу на стол деревянную палочку.

– Вы знаете, что это такое?

– Это держатель иглы для татуировок, – отвечаю я. – Ими пользовались до того, как татуировщики перешли на электроиглы.

– Аритомо-сэнсэй создал совершенно иной вид живописного творчества, тот, который он никогда не раскрывал публике. – Тацуджи берет держатель. У него тонкие пальцы, маникюр. – Он был мастером хоримоно[29].

– Кем-кем? – спрашивает Фредерик, рука которого с чашкой чая застывает на полпути ко рту. Рука слегка подрагивает. Когда же я стала замечать все эти мелкие признаки старости у окружающих меня людей?

– Аритомо-сэнсэй был больше, чем императорский садовник. – Тацуджи большим пальцем поправляет узел своего галстука. – Он был еще и хороти, мастер татуировки.

Я выпрямляю спину.

– Между художником-гравером на дереве и мастером хоримоно всегда существовала тесная связь, – продолжает Тацуджи. – Они черпали из одного и того же источника вдохновения.

– И что же это за источник? – спрашиваю.

– Книга. Роман из Китая, переведенный на японский язык в восемнадцатом веке. «Суикоден»[30]. Когда его опубликовали, он стал бешено популярен.

– Вроде тех штучек, которые неизменно приводят в неистовство ваших школьниц, – бросает Фредерик.

– Куда больше, – говорит Тацуджи и предостерегающе поднимает указательный палец для Фредерика, прежде чем обратиться ко мне: – Я бы предпочел поговорить наедине, судья Тео. Если можно, давайте договоримся и встретимся в другое время…

Фредерик делает движение, собираясь встать, но я, глядя на него, отрицательно повожу головой.

– Что дает вам уверенность, Тацуджи, в том, что Аритомо был мастером татуировки? – спрашиваю.

Историк бросает взгляд на Фредерика, потом на меня:

– Мужчина, которого я когда-то знал, носил на теле татуировку.