Евгений Салиас - Экзотики

• Название: Экзотики
• Автор: Евгений Салиас
• Жанр: Русская классическая проза

---

Во всякомъ случаѣ сурово изящный молодой человѣкъ, свѣтскій, но сдержанный во всемъ, долженъ былъ ей нравиться по ея характеру. Вдобавокъ, это была именно ея первая любовь, если не считать маленькое увлеченіе, когда ей было всего четырнадцать лѣтъ, первымъ теноромъ миланской оперы, котораго одно русское семейство, ей близкое, имѣло неосторожность ради нея приглашать пѣть на вечерахъ.

До сихъ поръ жизнь Эми прошла самымъ зауряднымъ и въ то же время самымъ необыкновеннымъ образомъ. Ея мать, урожденная Дубовская, вышла замужъ за богача, ярославскаго помѣщика, Скритицына, и только послѣ нѣсколькихъ лѣтъ замужества у нея родилась дочь, которую, конечно, она принялась обожать. Но вскорѣ послѣ рожденія Эми у Анны Ивановны вдругъ появилась хроническая болѣзнь, которая развивалась туго, но все-таки подвигалась впередъ — чахотка.

Борисъ Борисовичъ Скритицынъ — человѣкъ съ такой холодной кровью, что не только не любилъ двигаться, но не любилъ даже говорить, прожилъ всю свою молодость послѣ университета въ своемъ имѣніи и въ городѣ Ярославлѣ. Послѣ женитьбы точно также Скритицыны жили въ деревнѣ, изрѣдка заѣзжая въ городъ или навѣдываясь мѣсяца на два зимнихъ въ Москву.

Тѣхъ, кто ѣздилъ за границу, Скритицынъ звалъ прямо и коротко: «шатуны» и «пустозвоны». И вдругъ однажды докторъ объявилъ, что Аннѣ Ивановнѣ надо ѣхать въ Москву или Петербургъ, созвать консиліумъ и рѣшить, что дѣлать, такъ какъ положеніе ея становилось серьезно.

Въ Москву Скритицынъ собрался, хотя не тотчасъ же. Но въ Москвѣ разразилась надъ нимъ настоящая гроза. Консиліумъ докторовъ и одна московская, да и всесвѣтная, знаменитость рѣшили единогласно, что больной нуженъ климатъ юга, чтобы пріостановить, если не излечить болѣзнь. На сѣверѣ, по ихъ увѣренію, дни ея были бы сочтены.

Скритицынъ, разумѣется, отпустилъ жену съ дочерью прямо въ Ниццу, но былъ въ такомъ нравственномъ состояніи, какъ если бы между нимъ и женой произошелъ разрывъ и она бы потребовала развода. И съ этого года началась истинно-цыганская жизнь Скритицыной съ ребенкомъ дочерью. Сначала ей было скучно за границей и она радовалась приближенію лѣта, чтобы ѣхать на три и четыре мѣсяца къ мужу въ имѣніе, старинное и красивое, но затѣмъ понемногу втянулась въ эту жизнь и спустя лѣтъ пять, однажды, стала вызывать мужа въ Тироль, не желая ѣхать сама въ Россію.

Борисъ Борисовичъ отказался наотрѣзъ вдругъ попасть въ число шатуновъ и пустозвоновъ и не поѣхалъ. Правда, что одновременно съ этимъ въ его великолѣпной усадьбѣ играла уже большую роль дѣвушка Глаша, дочь садовника. Вслѣдствіе отказа Скритицына, на этотъ разъ супруги не видѣлись около двухъ лѣтъ. Отношенія ихъ, дѣлаясь все холоднѣе, пришли наконецъ къ той точкѣ, послѣ которой начинается уже непріязнь и враждебныя дѣйствія.

И Анна Ивановна, женщина практическая, знавшая, конечно, все подробно о житьѣ-бытьѣ своего супруга, начала смущаться. Въ наше время нетрудно потребовать и получить разводъ. И вдругъ, будучи по мужу очень богатой женщиной, она можетъ очутиться съ небольшой пенсіей, чтобы мыкаться по заграничнымъ гостинницамъ съ ребенкомъ. А въ усадьбѣ явится новая барыня, изъ горничныхъ, новая госпожа Скритицына. При этомъ надо честь отдать Скритицыной, что она боялась не за себя. Она знала, что ей даже и на югѣ остается прожить какихъ-нибудь три-четыре года, но ее страшила мысль, что дѣвочка Эми можетъ быть или чрезвычайно богатой невѣстой, или нищей, смотря по тому, что теперь пожелаетъ какая-то Глафира Спиридоновна, у которой къ тому же фамилія угрожающая — Прыткина.

Эти заботы о дѣвочкѣ, которой не было тогда и десяти лѣтъ, настолько смущали Анну Ивановну, что вліяли и на ея здоровье.

VII

Однажды въ декабрѣ мѣсяцѣ, когда Скритицына съ дочерью мирно, но и пріятно, съ небольшимъ кругомъ знакомыхъ, грѣлась подъ теплыми лучами солнца на Іерскихъ островахъ, пришло письмо съ русскими марками и съ черной рамкой. По почерку Скритицына увидала, что письмо отъ ея брата, Владиміра Ивановича Дубовскаго. Конечно она испугалась, а двѣнадцатилѣтняя, умная, бойкая и уже имѣвшая вліяніе на мать, Эми взяла письмо въ руки и заявила:

— Дайте, мама, я прочту прежде и вамъ скажу!

Анна Ивановна согласилась. Дѣвочка взяла письмо, улыбаясь, разорвала конвертъ и начала читать французское посланіе дяди. Но едва только она прочла про себя нѣсколько строкъ, какъ вдругъ вскрикнула, уронила письмо на полъ и бросилась на шею къ матери.

— Что такое? — вскрикнула Анна Ивановна.

— Папа, папа! — закричала дѣвочка.

Но слезъ у дѣвочки не было, испуга на лицѣ тоже не было, было только огромное удивленіе. Несмотря на свою сравнительную слабость, Скритицына оттолкнула ребенка, сама поднялась, нагнулась и взяла письмо. Когда она прочла первыя строки, она опустила руку съ письмомъ на колѣни:

— Quelle sort! Quelle sort!.. Эминька, поцѣлуй меня!

И женщина начала горячо, цѣловать въ лицо и въ волосы, и въ шею свою обожаемую дѣвочку, совершенно забывъ на нѣсколько мгновеній о безтактности поступка. Первый порывъ былъ не порывомъ горя, а порывомъ радости и счастія не отъ сухости сердца, а отъ любви къ ребенку.

Дубовскій извѣщалъ о внезапной смерти зятя Скритицына отъ разрыва сердца. Практическій человѣкъ прибавлялъ, что никакого завѣщанія и никакихъ даже мелкихъ распоряженій покойнымъ не сдѣлано, такъ какъ онъ думалъ о смерти менѣе, чѣмъ кто-либо.

Прочтя и перечтя раза два письмо брата, Анна Ивановна поняла, что все состояніе, очень большое и въ идеальномъ порядкѣ, принадлежитъ всецѣло и нераздѣльно ея Эми. Съ этого дня Анна Ивановна стала особенно богомольной. Она была изъ тѣхъ женщинъ, которыя вѣруютъ въ Бога, любятъ Бога и обращаются къ Нему съ горячей молитвой только тогда, когда онѣ счастливы. Когда онѣ несчастливы, онѣ доходятъ до кощунства и при этомъ совершенно искренно.

Съ этого дня жизнь Скритицыной съ дочерью нѣсколько измѣнилась. Онѣ продолжали жить, кочуя изъ одного мѣста въ другое, но въ предѣлахъ теплаго климата, лѣтомъ сѣвернѣе, доходя до Швейцаріи, зимою южнѣе, доходя до Неаполя. Но теперь онѣ жили гораздо шире. Опекунами надъ Эми были назначены, конечно, мать и дядя. Въ дѣйствительности всѣмъ сталъ завѣдывать Владиміръ Ивановичъ, переселившись въ ярославскую усадьбу.

Оказалось по приведеніи всего въ извѣстность, что покойный почти ничего не тратилъ на себя, знаменитой Глашѣ подарилъ за все время двѣ тысячи рублей, что при его состояніи было грошомъ, и, посылая женѣ на прожитіе около десяти тысячъ рублей, весь остальной доходъ откладывалъ. Теперь, помимо имѣній, нашлись и капиталы.

Дубовскій писалъ сестрѣ въ одномъ изъ писемъ:

«Твоя Любочка будетъ одной изъ самыхъ богатыхъ невѣстъ россійскихъ»…

Это письмо, въ которомъ ничего не было особенно интереснаго, Анна Ивановна не спрятала въ ящикъ письменнаго стола, какъ дѣлала съ другими письмами, а положила въ ящикъ ночного столика и почти ежедневно, ложась спать, вынимала его оттуда и при свѣчкѣ читала эти двѣ строчки.

Смерть мужа и обезпеченная будущность Эми благотворно подѣйствовали на женщину. Она стала, повидимому, крѣпнуть, оправляться, была гораздо бодрѣе и веселѣе, но это были нервы. Въ дѣйствительности болѣзнь шла своимъ чередомъ, несмотря на благотворную обстановку, и черезъ два года женщина заснула сразу на вѣкъ, какъ часто бываетъ съ чахоточными.

Смерть Скритицыной, конечно, измѣнила судьбу Эми. Она должна была по закону перейти подъ попеченіе опекуна дяди. За послѣднее время Дубовскій пріѣзжалъ три раза за границу повидаться и якобы полушутя, полусерьезно отдать отчетъ въ управленія имѣніями и дѣлами несовершеннолѣтней племянницы. Теперь, вызванный изъ Россіи, онъ явился тотчасъ же, и когда тѣло покойной было перевезено въ Россію и похоронено на одномъ изъ монастырскихъ кладбищъ Москвы, Эми послѣдовала за дядей въ ярославскую усадьбу.

Осень прошла сносно для дѣвочки, главнымъ образомъ благодаря гувернанткѣ, мистриссъ Бакстонъ, и благодаря возможности ѣздить верхомъ, чего никогда не разрѣшала изъ боязни мать и тотчасъ же разрѣшилъ дядя. Но затѣмъ наступила суровая зима. Это былъ первый ударъ. Затѣмъ самолюбивая и избалованная Скритицыной англичанка послѣ всякихъ препирательствъ съ Думскимъ дошла до цѣлаго сраженія и объявила, что не останется ни минуты въ домѣ. Владиміръ Ивановичъ отвѣчалъ на это, что если она останется на вторую минуту, то будетъ выброшена за шиворотъ въ окошко. Эми, пораженная, плакала такъ, какъ плакала всего два раза въ жизни.

И русская зима въ одиночествѣ съ глыбами сугробовъ, съ вьюгами, съ яркимъ, страшно-яркимъ солнцемъ, отъ котораго морозъ еще пуще пробираетъ спину, такъ подѣйствовали на Эми, что она немножко измѣнилась лицомъ, немножко похудѣла, стала глядѣть какъ-то пугливо, будто была насторожѣ, будто ждала какую бѣду.