Николай Лейкин - Из записной книжки отставного приказчика Касьяна Яманова

• Название: Из записной книжки отставного приказчика Касьяна Яманова
• Автор: Николай Лейкин
• Жанр: Русская классическая проза

«Лейкин принадлежит к числу писателей, знакомство с которыми весьма полезно для лиц, желающих иметь правильное понятие о бытовой стороне русской жизни... Это материал, имеющий скорее этнографическую, нежели беллетристическую ценность...»

М. Е. Салтыков-Щедрин.

---

— Как ваше здоровье, ваше превосходительство? — обратился я к хозяину, учтиво придерживая шпагу, и поцеловал у него руку.

— Ничего, только вот ящер одолел, — отвечал он и крикнул: — Отчего ты не по форме одет?

Я смешался, стал осматривать свой мундир и, к ужасу; моему, заметил, что на мне вместо мундира надет женин чепчик, а вместо шпаги висит казацкая нагайка, которой я за час перед сим дрессировал моего ученого воробья, сбираясь с ним идти на медведя.

— Виноват, ваше превосходительство! — прошептал я.

— То-то, виноват! На сей раз прощается, а в другой раз я посажу тебя на гауптвахту и заставлю читать повести Бажина. Мне его сиятельства-то совестно! — проговорил, он, указывая на Держиморду.

Тот покосился, вынул из-за уха кусок сапожного вару, смазал им свои усы и, выпив рюмку керосину, отправился в Александрийский театр на бенефис Филиппо, где он должен был быть по наряду и брить на барабане лбы купцов, решившихся сесть, вместо райка, в первый ряд кресел.

По уходе его гости оживились и стали играть в чехарду, которая тогда только-только начала входить в моду во всех аристократических домах. Первый раз я играл в нее на балу у Дюка Иллирийского.

— Душевно рад, что ушел этот князь Держиморда, — проговорил хозяин, радостно потирая руки. — Претяжелый человек! — прибавил он. — Вчера я встретил на Елагиной его метрессу, маркизу Помпадур. Едет в коляске на белых мышах и так нос задирает, что просто беда! Я ей поклонился, а она выставила мне язык. Однако соловьев баснями не кормят! Пожалуйте-ка хлеба-соли откушать! Вот, например, отличный жареный крокодил. Его мне прислал в замороженном виде из Архангельска покойник Бетховен. Вот музыкант-то, доложу вам! Одно только, что он не пишет ничего и кроме бабок ни на каком музыкальном инструменте не играет. Пожалуйте, господа! Крокодил отменный, его готовил мой крепостной повар Андрюшка, ученик Ришелье, а я всякий раз перед приготовлением этого блюда всыпаю ему на конюшне тридцать горячих, и мера эта помогает: так вкусно приготовит потом, шельмец, что язык проглотишь!..

Я подошел к крокодилу и хотел у него отрезать себе левое крылышко, но вдруг заметил, что за то же самое крылышко держится восьмидесятипятилетний молодой человек в серой сибирке. Глаза наши встретились и сверкнули. Он обругал меня по-турецки, а я его по-персидски; он обругал меня по-арабски, а я его по-татарски; он меня по-еврейски, а я его по-гречески; он по-латыни, а я уже по-русски! Он вскипятился и схватился за стул, а я поднял нагайку, но в это время хозяин бросился посреди нас и сказал:

— Как, разве вы не знакомы? Рекомендую: Владимир Петрович Бурнашев, а это известный писатель Вильям Шекспир, приехал к нам в Петербург для того, чтобы тайно похитить и увезти в Лондон знаменитого трагика Марковецкого.

— Очень приятно! — пробормотал я, и мы с чувством пожали друг другу руки.

— Однако, Владимир Петрович, вы хорошо образованы, коли ругаетесь на всех языках! — проговорил он на чистом французском диалекте с немецким акцентом.

— Еще бы! — отвечал я. — Да меня еще при Павле хотели сделать за это испанским посланником, но я отказался. Тридцать тысяч курьеров присылали, но я все-таки отказался. Я и теперь мечу прямо в истопники к князю Белосельскому!

— Прочтите что-нибудь из ваших стихотворений? — упрашивал меня Шекспир.

Я поломался и прочел мое известное стихотворение: „Чижик, чижик, где ты был“.

— Роман „Битва русских с кабардинцами“ не ваш? — допытывался он.

— Мой. Все знаменитые романы мои. Даже и „Парижские Тайны“ и „Петербургские Трущобы“ написал я.

— Где вы обыкновенно пишете?

— Я пишу обыкновенно на каланче Московской части. Там уж никто не мешает. А вы?

— А я, напротив, люблю многолюдие, и все мои лучшие драмы и трагедии написаны мною в Туликовых банях.

— Очень приятно, очень приятно! — проговорил я и через четверть часа, поблагодарив гостеприимного хозяина за хлеб, за соль, расстался с ним и отправился домой, но прямо домой не поехал, а завернул к Держиморде и подробно донес ему на Безносова, как тот называл его тяжелым человеком и как ругал его метрессу.

— Благодарю! Сто раз благодарю! — проговорил он. — Ты верный служака! А Безносову достанется! Я упрячу его туда, куда Макар и телят не загонял! Эй, вестовой!

Держиморда ласково распростился со мной и дал мне на чай целковый.

Подъезжая к моему дому, сердце мое трепетало от радости. Я сознавал, что, донеся на гостеприимного Безносова, я исполнил долг службы.

Ну, что, хороши исторические документы? Бьюсь об заклад, что г. Семевскому ни в жизнь не откопать таких!..

31 января

Сотрудники так и валят ко мне валом и, ведь что удивительно, предлагают свои статьи безвозмездно. Пробовал их посылать в редакцию «Сын Отечества»: пойдите, говорю, туда; там любят безвозмездные статьи, так ведь не идут. Нет, говорят, Касьян Иваныч, мы уж к вам, потому у вас угощение и все эдакое.

Вот и сегодня поутру. Только что встал от сна и сел пить кофий, как вдруг звонок. Отворяю сам двери и вижу перед собой городового. Признаюсь, обробел и даже попятился, потому был в халате и туфлях на босу ногу. Нынче ведь ужасно насчет этого строго и не только что наш брат редактор должен быть на глазах начальства во всем параде, но и даже городской голова, выбранный всеми городскими сословиями, и тот не смеет иначе предстать пред начальнические очи, как в присвоенном его должности мундире.

— Вы редактор Яманов? — крикнул городовой легким басом с хрипоткой и снял фуражку.

Ну, думаю, сейчас вязать начнет, потому полагал, что он из фуражки хочет вынуть положенную туда веревку. Однако вскоре нашелся и заговорил:

— Позвольте, милостивый государь! Так невозможно… Покажите прежде предписание высшего начальства, а потом уж и приступайте… Ежели вы видите меня в халате, то застаете меня дома не как редактора, но как частное лицо.

Городовой улыбнулся и милостиво потрепал меня по плечу.

— Успокойтесь, почтеннейший Касьян Иваныч, я вовсе не насчет вязанья, а насчет помещения статей в вашем многоуважаемом журнале. Позвольте познакомиться: городской страж Вукол Мухолов…

— Как! Вы пишете статьи? — невольно воскликнул я.

— Что же тут удивительного? — возразил он. — Нынче очень многие из нашей братьи пишут и редакторы ухаживают за ними, как за самыми нужными сотрудниками, потому известия, сообщаемые ими, суть известия из первых рук. Еще вчера мой товарищ по службе, бывши ночью на часах, написал для одной большой газеты статью о пользе намордников, и что удивительно, написал стоя и прислонясь к фонарному столбу.

— Коли так, прошу покорно садиться…

Городовой сел.

— Я бы желал быть вашим сотрудником, — заговорил он. — Но прежде всего я должен предупредить вас, что я не намерен навязывать вам ни фельетонов, ни передовых статей, а мое сотрудничество в вашей газете ограничится только доставлением вам дневника городских приключений. Дневник этот я буду вам доставлять к воскресенью, и таким образом вы будете знать о всех происшествиях в городе.

— Но ведь этот дневник печатается уже в полицейской газете? — перебил я его.

— Мой дневник совсем особенный. Пожалуйте!

И он подал мне лист бумаги. Я прочел его и нашел, что дневник совсем «особенный», и мы начали условливаться в плате.

— О, помилуйте, платою мне будет приятное знакомство с вами, и рюмка водки, и соленый огурец, — проговорил городовой.

Я поблагодарил его, мы выпили и закусили, и городовой, любезно со мной раскланявшись, ушел.

Заношу этот дневник в мою записную книжку. Вот он.

ДНЕВНИК ГОРОДСКИХ ПРИКЛЮЧЕНИЙ

28 Января, в 7 ч. вечера, в зале Александрийского театра подкинуто публике «Дитя», неизвестного пола, но, по-видимому, пятиактного возраста. Оно оказалось страдающим идиотизмом. Дознанием полиции Спасской части обнаружено, что «Дитя» это несколько раз уже было подкидываемо публике по воскресным дням и, наконец, отдано в архив, но как оно добыто из архива и вновь подкинуто — неизвестно. Виновный в подкинутии разыскивается для привлечения к ответственности, а «Дитя» взято на воспитание и усыновлено некиим г. Тарновским.

29 Января, в гусачном заведении И. Успенского, под фирмою «Сын Отечества», помещающемуся по Невскому проспекту, дом № 66, городовым, бляха № 32, 692, усмотрены помещенными в некоторых нумерах, на нарах, несколько подозрительных статей. Статьи эти оказались похищенными из разных газет. Содержатель заведения в похищении означенных статей не сознался и объяснил пользование ими привычкою. Дело передано судебному следователю.

Того же числа, дворник дома № 42, по Бассейной улице дал знать местной полиции, что подвизающийся в нижних стойлах «Биржевых Ведомостей», именующий себя воспоминальщиком Владимиром Бурнашевым, до того договорился, что стал называть некоторых, давно умерших лиц, живыми, и наоборот. Прибывший на место происшествия частный врач оказал означенному воспоминальщику медицинскую помощь и оставил его для дальнейшего пользования в стойлах «Биржевых Ведомостей».