Башир Керруми - Красная пелена

• Название: Красная пелена
• Автор: Башир Керруми
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-480-00346-8

Герой книги – алжирский подросток – любит математику, музыку и футбол. Он рано понял, что его, рожденного в семье бедняков, ничего хорошего в этой жизни не ждет: или тупая работа за гроши на заводе, или вступление в уличную банду. Скопив немного денег, он с благословения деда решается на отчаянно смелый шаг: нелегально бежит из Алжира во Францию.

Но опьянение первыми глотками воздуха свободы быстро проходит. Арабскому парню без документов, не знающему ни слова по-французски, приходится соглашаться на любую работу, жить впроголодь, спать в убогих комнатушках. Но он знает, что это ненадолго. Главное – получить образование. И он поступает в техническое училище.

Казалось бы, самое трудное уже позади. Но тут судьба наносит ему сокрушительный удар. Проснувшись однажды утром, он понимает, что ничего не видит – перед глазами стоит сплошная красная пелена. Месяцы лечения и несколько операций заканчиваются ничем. Он слепнет. Новая родина готова взять его на попечение. Но разве за этим ехал он сюда? Вырвавшись из одной клетки, он не согласен садиться в другую. И намерен доказать себе и миру, что он сильнее слепоты.

---

Мой дед был человеком здоровым во всех отношениях – и телом, и духом. От его лица веяло безмятежностью, хотя в глазах таилась лукавинка. Несмотря на бедность, он никогда не стал бы есть что попало и как попало и всегда следил за собой. Например, сам чинил и гладил себе одежду; знакомые сапожники научили его правильно ухаживать за обувью. Он пользовался простым, но чрезвычайно действенным методом. Возьмите сапожную щетку и, не прибегая ни к каким средствам, тщательно очистите обувь от грязи и пыли. Убедившись, что обувь чиста, нанесите на щетку немного ваксы и хорошенько отполируйте обувь. Затем отложите ее на часок, после чего повторите операцию, снова с небольшим количеством ваксы. Ботинки будут сиять как новенькие.

Чем больше я размышляю, тем увереннее прихожу к выводу, что главные жизненные ценности привил мне дед.

А как же школа, спросите вы. Бросьте! Если не считать уроков физкультуры, о школе у меня сохранились самые отвратительные воспоминания. Что в началке, что в лицее, нас, как стадо баранов, сгоняли по пятьдесят человек в класс. Большинство учителей нас ненавидели и думали только о своей карьере. При виде каждого из них мне неизменно вспоминались загонщики скота из ковбойских фильмов. Если кто-нибудь из учеников не мог ответить на заданный вопрос, они лупили его палкой, а иногда даже хлестали кнутом. Они вели себя с нами как в армии. Да они и в самом деле были бывшими вояками, нанятыми диктаторским режимом и мечтавшими во всем походить на президента республики.

В классе у нас учились и дети богатеев, и дети бедняков. К богатым я относил сынков полицейских, жандармов, высокопоставленных чиновников и торговцев. К бедным – ребят из семей рабочих или безработных. Детишек богатеев не били никогда. В крайнем случае могли отчитать. Все шишки доставались детям бедняков – их постоянно колотили палкой или железной линейкой. Несправедливость, господствовавшая в так называемой социалистической стране, ничем не уступала порядкам, принятым в империалистических странах. В школе, как и во всем алжирском обществе, царила продажность. Людей вынуждали давать и брать взятки, а тот, кто не имел денег, был обречен влачить жалкое существование на грани нищеты. «В Алжире надо быть или богатым, или занимать высокий пост – иначе подохнешь с голоду», – так мы говорили между собой.

В 1974 году военная диктатура дала полиции приказ задерживать всех молодых парней с длинными волосами и брить их наголо; девушкам, посмевшим выйти на улицу в мини-юбке, мазали ноги краской. В то же самое время высшие государственные чиновники ходили с длинными волосами; выступая по телевизору, они прятали их за ушами или чем-нибудь прикрывали.

В нашем квартале жили те, кто был «за власть», и те, кто был «против власти»; люди делились на «прозападников» и «антизападников».

Приведу только один факт, который прекрасно иллюстрирует ту атмосферу, в которой я рос.

В те годы в Алжире работало много советских специалистов. В Оране для них построили целый квартал шикарных многоэтажных домов – с детскими площадками, с садами – и обнесли его железным забором с колючей проволокой. Нам было запрещено даже появляться в этом районе; они, впрочем, тоже не имели права с нами общаться. Каждый раз, проходя мимо их зарешеченного городка, я не мог избавиться от ощущения, что смотрю на зоопарк, населенный странными животными, прилетевшими с другой планеты.

Хоть какую-то передышку мне давали футбол, музыка и девушки.

У себя в команде я все чаще выступал уже не в полузащите, а средним нападающим – это если мы играли с ребятами постарше; когда мы встречались с ровесниками, мне доверяли роль капитана. За что я всегда любил футбол, так это за слаженность в игре, когда два или три человека действуют как один. И еще – за те чудные мгновения, когда вратарь ловит мяч и не дает забить гол. Как ни странно, меня, забияку, в футболе привлекал не результат, а красота движений.

Свой вклад в спасение моей души от впадения в варварство и грубость внесла также музыка. Она обогатила мои чувства и пробудила мое воображение.

Я любил музыку двух видов. Во-первых, аль-андалусу. Это традиционная алжирская музыка, основанная на арабо-андалусских ритмах. Под нее обычно поют очень красивые и поэтичные песни, повествующие о страданиях людей в этом и потустороннем мире. Я слушал ее, когда мне надо было о чем-то подумать, когда мне было грустно или больно. Но потом я открыл для себя совсем другую музыку – музыку бунта, и сразу понял, что именно ее мне и не хватало.

Как-то мы с приятелями познакомились с одним молодым эмигрантом, и он рассказал нам о том, что ему пришлось пережить во Франции. Это был длинноволосый парень в джинсах и солнечных очках. Типичный пижон. Чтобы подразнить его, я сказал, пусть не врет, что он родом из Марселя, – на самом деле он здешний, из Орана. В ответ он вытащил из рюкзака магнитофон и несколько кассет и тоном ярмарочного зазывалы провозгласил:

– Хард-рок! Американская музыка!

Из магнитофона полились пронзительные звуки – гитара, бас-гитара и ударник. По телу у меня пробежала судорога, и я понял: ничто на свете не способно лучше выразить состояние моей израненной души. Так в мою жизнь вошли Led Zeppelin, Deep Purple и другие рок-группы.

У меня вообще обостренное слуховое восприятие. Музыка воздействует на меня с невероятной силой. Благодаря музыке я научился понимать, что должны чувствовать девушки.

Больше всего мне нравились принцессы – умные девчонки, не придававшие значения моде. Они смотрели на тебя серьезно и вместе с тем чуть лукаво и двигались свободной и легкой походкой. Я пялился на них, мечтая про себя, что когда-нибудь и у меня будет такая вот подруга. Испытывая к ним огромное уважение, я никогда не пытался «клеиться» ни к одной из них. У нас в Средиземноморье, особенно в Оране, «клеиться» в первую очередь означает «грубо приставать». Но изредка я посылал им восхищенные взгляды. Некоторые из них понимали, что я хочу сказать, других они оставляли равнодушными.

Другие девчонки меня не интересовали. Дуры вызывали жалость, а от жадин хотелось бежать сломя голову.

Глава 4

Мне исполнилось 15 лет, когда случилось событие, ускорившее течение моей жизни.

Мы, полсотни учеников, сидели в помещении, больше похожем на склад, чем на школьный класс. Шел урок математики. Учительница – довольно скованная дама – писала на доске решение примера. Я заметил, что пример она решила неправильно. Быстро проделав нужные вычисления, я потихоньку передал ей свою тетрадь. Она посмотрела мою работу и набросилась на меня как сумасшедшая. Вызвала директора и перед всем классом заявила, что больше не потерпит моего присутствия, потому что я срываю ей урок, что было абсолютным враньем. Надо сказать, что как раз по математике я успевал лучше всего и всегда получал хорошие оценки, хотя по остальным предметам учился так себе. Математика – и еще французский – всегда давалась мне легко, возможно, потому, что требовала понимания, а не тупой зубрежки. Зубрить уроки мне было некогда – и без того еле хватало времени на футбол, работу, музыку и девчонок.

Директор схватил меня за волосы и волоком протащил до своего кабинета. Там он обрушил на меня поток оскорблений, не позволив мне произнести ни слова в свою защиту. Минут через пятнадцать он вызвал своего заместителя, и вдвоем они повели меня в подвал. Директор встал напротив меня и принялся меня избивать. Он наносил мне удар за ударом – сначала кулаками, потом ногами. Я, как мог, закрывал лицо. Но тут до меня дошло, что они не намерены останавливаться, и тогда я решил дать сдачи. Директор стоял ко мне ближе, чем заместитель, и я заехал ему ногой в причинное место, а потом добавил каблуком в рожу. Я рос в неблагополучном районе, где каждый день случались драки, и с детства владел приемами рукопашного боя, тэквондо, бокса и прочего в том же духе. Директор упал, я перепрыгнул через него и бросился к двери. Заместитель даже не шелохнулся. Я взлетел по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и опрометью помчался вон из лицея. Домой я пробирался переулками, опасаясь преследования.

Вечером, когда я сидел дома, рассказывая матери и деду о том, что произошло («Ноги моей больше не будет в этой школе, – добавил я, – лучше пойду работать»), к нам в дверь постучали. Мать пошла открывать. На пороге стоял директор лицея, а с ним рядом – трое полицейских. Позовите сына, потребовали они и сказали, что должны доставить меня в участок. Мать внимательно посмотрела на них, на эту шайку палачей, и поняла, что дело плохо. Но в лице ее не дрогнул ни один мускул. Она спокойно спросила:

– Вы из районного комиссариата полиции?

– Так точно, – ответил один из полицейских.

– Тогда вам должно быть известно, что ваш старший комиссар Ясин Мусади – мой родственник. Не верите? Могу показать вам свое свидетельство о рождении.

Полицейские чуть замялись, а потом один из них сказал: