Никки Каллен - Рассказы о Розе. Side A

• Название: Рассказы о Розе. Side A
• Автор: Никки Каллен
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-088678-4

Добро пожаловать в мир Никки Кален, красивых и сложных историй о героях, которые в очередной раз пытаются изменить мир к лучшему. Готовьтесь: будет – полуразрушенный замок на берегу моря, он назван в честь красивой женщины и полон витражей, где сражаются рыцари во имя Розы – Девы Марии и славы Христовой, много лекций по истории искусства, еды, драк – и целая толпа испорченных одарённых мальчишек, которые повзрослеют на ваших глазах и разобьют вам сердце.

Например, Тео Адорно. Тео всего четырнадцать, а он уже известный художник комиксов, денди, нравится девочкам, но Тео этого мало: ведь где-то там, за рассветным туманом, всегда есть то, от чего болит и расцветает душа – небо, огромное, золотое – и до неба не доехать на велосипеде…

Или Дэмьен Оуэн – у него тёмные волосы и карие глаза, и чудесная улыбка с ямочками; все, что любит Дэмьен, – это книги и Церковь. Дэмьен приезжает разобрать Соборную библиотеку – но Собор прячет в своих стенах ой как много тайн, которые могут и убить маленького красивого библиотекаря.

А также: воскрешение Иисуса-Короля, Смерть – шофёр на чёрном «майбахе», опера «Богема» со свечами, самые красивые женщины, экзорцист и путешественник во времени Дилан Томас, возрождение Инквизиции не за горами и споры о Леонардо Ди Каприо во время Великого Поста – мы очень старались, чтобы вы не скучали. Вперёд, дорогой читатель, нас ждут великие дела, целый розовый сад.

Книга публикуется в авторской редакции

---

– У Дика Дикинсона, – пробормотал он. – У него самый лучший виноград, и лимоны в этом сезоне. И еще зелень – но я ее не беру, у меня своя в огороде.

– У меня тоже есть огород, – ответила девушка. – С травками всякими колдовскими.

Надо рвать когти, подумал Изерли, ну только этого мне не хватало – общаться с местными. О Братстве Розы, конечно, знали в городке, сплетничали в пабах и на кухнях; Изерли часто приезжал на рынок с кем-нибудь из ребят – с Грином чаще всего или Женей, Робом, ездил на почту забирать газеты, журналы, письма, ящики книг, лекарства и химикалии для Ричи; скорее всего, в городе его как раз таки видели чаще всего; тонкого, молчаливого, зеленоглазого, в черном коротком приталенном пальто или черном шикарном блестящем плаще-дождевике, высоких черных грубых модельных ботинках.

– Ну, удачи с колдовством и виноградом, – вывернулся он, – до свидания.

– Я вас знаю, – вдруг сказала девушка, – я читала о Вас в газетах. Вы Изерли Флери.

Изерли не знал, что ответить; подумал, что бы сказал Женя или Дэмьен – иногда ему это помогало, переместиться в них, будто надеть чужой свитер.

– Я… не знаю, что Вы хотите услышать в ответ? – это Грин скорее, добрый и слушающий людей, как врач, старый доктор Дулиттл. Сам Изерли охвачен приступом клаустрофобии, паники – мне нужно домой, я хочу домой…

– Простите меня, я Вас напугала. Хотите, я куплю вам еще кофе и пирожок? – и засмеялась, будто читала об Изерли исключительно хорошие, светлые вещи – что он изобрел новый вид карусели, например.

– Вы следили за мной что ли? – смех у нее был такой… заразительный и смешной, что у Изерли сразу все прошло – удушье, паника, паранойя – и ему захотелось опять посмотреть на ее ноги и грудь; ну и что у нее там в бумажных пакетах из покупок – из спортивного интереса.

– Конечно. Я слежу за Вами уже с год, как вы первый раз появились в городе – я пошла в аптеку, и тут на улицу въехал большой черный джип – ни у кого в городе нет такой машины – остановился у этой моей аптеки, и из машины вышли вы и еще один парень; но его я не помню, а Вас – помню. Я спряталась за витриной с витаминами и смотрела, как Вы покупаете аспирин и что-то от кашля, с таким благоговением, как другие смотрят высадку Армстронга на Луну. С тех пор я все время караулю, не появилась ли в городе ваша машина, и подглядываю за Вами из-за полок и углов, даже если у меня в духовке горит пирог с почками…

– Ничего не понимаю, – сказал Изерли, – Вам что, заняться больше нечем?

– Вы ужасно грубый. Я ведь могу и стукнуть, – она нахмурилась, но так не серьезно – скажи он ей «ну-ну», она сразу же опять заулыбается.

– Я просто не понимаю, что Вы мне хотите сказать…

– Ничего. Просто сказать Вам что-нибудь… и несу всякую чушь, – она густо покраснела. – Вы ничего не знаете о любви с первого взгляда?

– Я… – Изерли чуть было не сказал – «католический монах вообще-то». – Вы меня с ума сводите просто…

– В каком смысле? – вот он сказал это «ну-ну», и она счастлива; Джон Анно давно уже залил масло в бутыль и наслаждался разговором, точно решив, что никому не скажет – дети уж больно славные. Тем более, Изобель… странные и сильные. Пусть у них все складывается.

– В самом худшем – когда чувствуешь себя в пьесе Беккета какого-нибудь…

– Или на пьесе… – подхватила она, – декорации в стиле городская свалка, актеры кричат и руки заламывают, картонные коробки кругом, авторская трактовка короля Лира…

– Ну типа того, – он выгнул бровь, и сразу же обругал себя – «ну что я за сноб… сам-то ты только неделю назад от Дэмьена узнал, кто такой Беккет…». – Предложение «кофе и пирожок» все еще в силе?

– Ох, Вы согласны? – она вновь тронула его за локоть, такое теплое и мягкое было ее прикосновение, будто кошка пришла, толкнула лбом – погладь. – А Вы всё купили, что хотели? Мне-то только масло… я шла за Вами, – и покраснела, так чудесно, что Изерли захотелось дотронуться до ее лица, чтобы ощутить ее тепло в этом холодном, полном выкриков торговцев воздухе – она, наверное, сама как горячий кофе…

– Так масло тебе не нужно, Изобель? – вставил свое Джон.

– Нужно, – ответила, очнулась, – ты же знаешь, с моими отцом и братьями его на неделю.

– Я его занесу, – сказал Джон. – Ты сейчас не тащи, тяжелое.

– Спасибо, Джон, ты сокровище.

Она расплатилась, и они пошли с Изерли по рынку, к лотку с кофе и выпечкой, взяли по ореховому латте и пирожку – он опять с яблоком и корицей, а она – вишневый, со сливками, покупки сгрудили под ноги.

– Вас все любят здесь, на рынке, говорят, Вы приносите удачу.

– Надо попробовать съездить в Монако.

Она опять засмеялась. Изерли отвел глаза – ее смех был такой телесный – горло, губы…

– Так что же Вы там делаете?

– Где?

– В этом монастыре…

– Это не монастырь, это Братство Розы…

– Ну и что. Это же часть церкви, а Вы ее должны ненавидеть.

– Я не ненавижу… Мне просто некуда деваться. Ван Хельсинг, глава Братства Розы – мой опекун.

– Кто такой ван Хельсинг?

Изерли напрягся. Не нужно ничего говорить.

– Мой опекун.

– Так значит Вы не монах?

– Я… нет… я кастелян.

– Значит, Вы все можете бросить и убежать со мной на край света? Открыть гостиницу на юге Франции, где-нибудь в Провансе… это моя мечта… Прованс и Вы…

– Мне некуда бежать. У меня нет ничего.

Она покачала головой. Он был безнадежен. Он даже не услышал, что она призналась ему в любви. Он только и думает о том, как несчастен. Она так мечтала о нем; как другие девочки мечтают о Робе Паттинсоне, Заке Эфроне или Бене Барнсе; а она мечтала о нем – с тех пор, как увидела; девочка моя, сказал ей одна фермерша, ну зачем, не нужно – она шла за ним, и трогала те предметы, фрукты, овощи, к которым он прикасался минуту назад, они будто светились, сияли от его прикосновения, – он не для тебя… не для нас… он как принц Гарри – есть он, нет его – погода не меняется; меняется, ответила она тихо, для меня теперь всегда солнце; фермерша покачала головой – как Изобель Беннет и парень из Братства Розы могут быть вместе – это как предсказание оракула в древнегреческой трагедии – непреодолимо, неизменно – фатум. Изобель было все равно – будут они вместе или нет – это было спасением ее жизни – думы о нем; она коллекционировала и берегла каждый его жест, взгляд, поворот головы, помнила, во что он был одет; и вот сейчас он здесь, рядом, пьет латте, ест пирожок – как-то удивительно ест, не так, как другие парни, непротивно, а восхитительно; жует, глотает; отщипывает кусочки, и губы у него как цветы; горло как произведение искусства – Дега, Роден; иногда она злилась все-таки на свою любовь бесполезную и говорила – он самый обычный на самом деле, мерзкий, скучный, носки у него, на батарее висят, и ест он гадко, роняя крошки; но ел чудесно, как дети – рассеянно, отвлекаясь на что-то все время; и она это сделала – подошла и все сказала – сразу, с разбега; Джон Анно никому не скажет – она знала его, он добрый человек; не сплетник, не бабник; не скажет ни в пабе, ни жене на кухне. Ах, сейчас он уйдет; и все, навсегда; в это свое Братство; таинственный, зеленоглазый, в черном приталенном пальто, зеленом пуловере; он глотнул кофе, и глоток заскользил по его горлу, драгоценности, из алебастра, слоновой кости и хризолитов; вблизи Изерли оказался совсем нестерпимо прекрасен – Изобель так захотелось прижаться губами к его горлу, стать этим глоточком кофе, попасть внутрь Изерли…

– Изерли, – сказала она, сколько бы раз она не повторила его имя, оно оставалось все таким же чудесным и самым важным, как что-то, что надо запомнить, как тайну, съел бумажку, на которой записано, и теперь только помнить, наизусть, Библию, Монтеня, Рильке, карту сокровищ; его имя не стиралось от носки, не обессмысливалось, как если тридцать раз повторить «мыло», – пожалуйста, не бойтесь. Я не буду Вас преследовать. Приезжайте на рынок смело, я может, иногда буду попадаться на глаза и всего лишь мило предложу кофе….

Изерли посмотрел в свой стаканчик, будто проверяя, во что гуща сложилась.

– Я… не боюсь… – охрип и откашлялся.

– Вижу-вижу – трясетесь, как зайчик, спрятались под лист лопуха и надеетесь, что ваши уши не торчат.

– Вы странная. Смеетесь надо мной, – лицо у него было беззащитным, как у ребенка только что проснувшегося.

– То есть фермерские шутки Вас не пугают, а мои – про зайцев… милые и нежные… смущают или злят? Ну, пусть странная, лучше быть странной, чем смешной.

– Спасибо. Вы еще и колючка, – посмотрел на часы – черные, с серебром, будто старинные, пиратские, – ой, я опаздываю, мне надо завтрак готовить…

– Сколько? Семь? Мне тоже, – она схватила все покупки – убегу, как Золушка, первая, это мое право как девочки…

– Хотите, помогу вам, – сказал он, – могу довезти. Куда?

Эта девушка, такая смелая, как космонавт, смешливая, вдруг залилась краской и замерла, будто внутри нее что-то заболело внезапно, разбилось, и она слушает, что.