Михаил Климов - Другая дверь

• Название: Другая дверь
• Автор: Михаил Климов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-91763-241-4

Название «Другая дверь» дано этому сочинению потому, что книга является продолжением (которое можно читать и отдельно) романа «Старый дом», вышедшего в «Водолее» в 2014 году. В ней, как и в предыдущем романе, переплетены настоящее и прошедшее, любовь и ненависть, приключения и путешествия – во времени и пространстве…

---

И с этой задачей Джон не справился, поэтому Прохоров периодически спотыкался о «был содержание их Багаж» или «пароход шёл все эти годы, от Европы до Южной Америки».

Ещё одной важной особенностью Володиного текста был его своеобразный, несколько витиеватый, но вполне и даже с удовольствием читаемый стиль. И тут, как ни странно, у Джона получилось лучше. Те страницы, что прочитал наш герой, довольно сильно отличались от книг других авторов, и Прохоров (мы не можем, правда, сказать, что эксперт в этой области) готов был поклясться, что ничего подобного раньше не встречал.

И это пока всё, что касалось самого произведения, самого текста. Остальной душевный разброд, как понял наш герой после внимательного анализа собственных ощущений, касался уже не самих слов и предложений, а его ожиданий.

Во-первых, в нём сейчас, по прочтении первой главы, боролись два чувства.

С одной стороны, ему хотелось проглотить всю книгу разом, чтобы узнать, как всё было. Как Володя объяснил в романе то, что с ними со всеми произошло? Как они устроились в своей новой жизни? Как прижились? Нашла ли себе там место Маринка? Как дети вписались в чужой мир? Как удалось самому Володе устроить кафедру славистики в том уголке мира, где о существовании славян знали из местного населения человек двадцать от силы – сто?

И, может быть, самое главное, что искал в книге Прохоров: как зять написал и написал ли вообще о Надежде? Несколько поутихшая в момент появления Надин боль от потери любимой женщины, в Берлине вернулась снова и мучила Славу, сильнее, чем раньше. И здесь, читая, он хотел, как ни странно, этой какой-то даже блаженной болью насладиться, и важно было, что перед ним уже не его воспоминания, а взгляд постороннего и, несомненно, умеющего держать в руках перо (конечно, правильно попадать по нужным клавишам) человека.

И значит, новая информация о предмете любви и боли.

И эти два фактора: желание узнать о них и о ней – несомненно, говорили в пользу «глотания» книги. Слава уже прикидывал, где он может опуститься, в какой угол забиться, чтобы никто не мешал?

Какое-нибудь кафе? Вряд ли найдётся такое, что работает всю ночь, здесь вам не Москва. Вестибюль гостиницы? Могут вызвать полицию, потому что для добропорядочных немцев представить себе, что человек, имея номер для житья, несколько ночных часов читает, сидя в холле – это нонсенс.

Может быть, вокзал?

Но к этим размышлениям добавлялось одно существенное возражение против «глотания». Получив это довольно большое сочинение, Прохоров тайно возрадовался. Потому что это означало при медленном чтении несколько занятых вечеров. И не один или два, а неделю, а если удастся растянуть, то и дней десять не пустых часов перед почти бессонной ночью, не бессмысленную сто сорок седьмую прогулку по улицам Берлина, не тупое сидение перед телевизором или компом, а вполне имеющее толк и даже весьма приятное занятие.

И не очень волновало Славу, что, рассуждая и предвкушая таким образом, он тем самым уподобляет себя тому самому советскому человеку, которого он так не любил и на которого, надеялся, походил очень немного. Потому что тот человек не жил (ну, не было у него такой возможности при большевиках), а читал о жизни (а почитать что-то о том, как живут люди, трудно, но можно всё-таки было достать). И тот персонаж жадно глотал истории о том, как кто-то любит, кто-то борется, кто-то надеется и отчаивается…

Чем и собирался заняться Прохоров в ближайшее время, если выберет вариант медленного вкушения.

Хотя из этой дилеммы наш герой нашёл выход быстро: что ему мешает сначала проглотить, а потом вкушать? Тем более что непростая Володина манера письма давала возможность поплавать не только в фактах, но и в стиле.

Слава, уже слегка подзамёрзший (октябрь все-таки, хоть и самое начало), встал со скамейки и двинулся к ближайшему кафе, огни которого светились неподалеку. Решение было такое: сидеть до закрытия, посмотрев предварительно на входе время окончания работы, а то ведь немцы могли и терпеливо, но, проклиная в душе, ждать его ухода. А потом, когда заведение закроется, искать себе нового прибежища – идея с вокзалом, например, показалась нашему герою вполне осмысленной.

Единственной нерешённой проблемой в такой ситуации оказывалась одна: что заказать?

Спиртное Слава не пил уже давно, да и какой смысл портить один кайф (от чтения) другим (от градусов)? Кофе на ночь – для него вообще безумие – не уснёшь по меньшей мере до семи, а он понимал, что текста ему хватит часов до четырёх, и что делать три оставшихся часа? Чай в последнее время производил на него то же самое воздействие, что кофе, соки и компоты, – не принимал желудок. Но и сидеть весь вечер в кафе, ничего не заказав, он себе позволить не мог.

Самым нормальным для него в такое время было бы выпить стакан молока, но заказывать в ресторане такой напиток безо всего (утром к яичнице и сосискам ещё можно) Прохоров считал неприличным. Все равно, что зайти в кафе при детском центре и попросить себе стакан портвейна.

Но и эту сложность удалось преодолеть: Слава решил заказать какао (совершенно не подумав о том, что оно вот уже двести лет используется не только в качестве подкрепляющего, но и тонизирующего) и погрузиться в вожделенное чтение..

7

«Однако, кажется, настала пора «разоблачить Изиду», по выспреннему выражению, «сорвать маски» и открыть, кто же были эти путешественники, о которых мы столько говорили и недоумевали в первой главе. И пусть это признание зачтётся нам, как добровольное.

Придется рассказать, что человек этот, отец семейства – я, автор книги, которая сейчас перед вами, Владимир Горностаев, жену мою зовут Марина, а детей – Андрей и Анечка. И на этом знакомство с членами моей семьи, как кажется, можно закончить…

Я бы и этого писать не стал, никому не интересна, что вполне закономерно, моя личная жизнь, но, поскольку пытаюсь сочинить роман о том, как люди разных цивилизаций ищут и находят что-то общее:

как вживаются в непривычные условия люди с далёкого севера на не менее отдаленном юге,

как находят себя славяне в англосаксонской культуре, да ещё и прилично разбавленной к этому времени местной, маорийской,

как выживают изнеженные, городские жители в практически деревенской жизни,

как люди одного времени пытаются найти себя в другом,

– то без представления главных героев обойтись не получится, поэтому ещё несколько слов о нас.

Все мы четверо из России, я по профессии филолог, точнее историк литературы. Волею совершенно невероятного случая (подробности в одной из следующих глав) мы оказались в Москве середины тысяча девятьсот тринадцатого года. И зная о том, что произойдет вскоре (война, революция, большевики) приняли решение отправиться как можно дальше от уже взрывоопасной к тому времени Европы, но при этом место должно было быть (у нас всё-таки двое детей, которым мы должны были обеспечить нормальное воспитание и образование) максимально цивилизованным. Таким образом, отпали вся Африка, Азия (ни о каких мало-мальски культурных азиатских странах в тот момент никто ещё даже не помышлял) и Латинская Америка.

Остались всего две точки, если огромные и не очень огромные страны можно назвать точками – Америка и Австралия. Но тут кто-то в разговоре упомянул Новую Зеландию, и это всё решило. Америка не подходила нам, как одно из мест, где к тому времени уже существовала обильная русская эмиграция, а, хотя я пока не успел об этом написать, нежелание общаться с большой частью наших соплеменников во многом двигало нас к «перемене мест».

Австралия в свою очередь также пугала населением: представление о том, что тебя окружают почти исключительно потомки каторжников и иных не менее приятных представителей уголовного мира, никакого энтузиазма в нас не вызывало.

Поэтому идея с Новой Зеландией показалась решающей все проблемы. В одной из книг, посвященных этой стране, я прочитал, что за семнадцать лет на рубеже девятнадцатого и двадцатого века там подали прошение об английском подданстве всего сто тридцать девять русских. И это, как легко понять, вычеркнуло Америку из списка предполагаемых мест нашей передислокации.

Нет, понятно, что в США есть не только Нью-Йорк, но и какой-нибудь Спрингфилд, штат Огайо, где, скорее всего, о русских никто в то время даже не слышал, но ведь ничего не мешает предположить, что именно там обосновалось какое-нибудь существо, подобное тому, что описано в первой главе нашего сочинения. Как избавиться от общения с таким «чичероне», если на много миль вокруг вы и он единственные соплеменники? Конечно, с подобной ситуацией можно столкнуться и в Новой Зеландии, но где выше шанс встречи с медведем – в лесу под Москвой или в зоопарке?

И сравнение с Австралией по злободневному для нас поводу было в пользу Новой Зеландии. Туда никогда не ссылали преступников, все жители этих островов, кроме аборигенов, приехали на острова сами и были добропорядочными бюргерами (если так можно назвать представителей английского среднего класса, но уж больно подходит это слово для описания тех персонажей, что мы имели возможность вскоре созерцать – крупные, краснолицые мужчины с трубками в зубах и в неизменных шляпах) или их потомками. Да, знали мы и о «золотой лихорадке», охватившей эту страну недавно, знали, что туда хлынули всевозможные авантюристы со всего мира. Но из тех же книг, а прочесть (и еще больше проглядеть) их пришлось немало ещё до отъезда, мы также знали, что болезнь эта фактически побеждена. Причем хиной для неё послужило то, что (как часто в жизни бывает) её и породило. А именно само золото, точнее его отсутствие, оно просто кончилось, и поток «чичероне» развернул свое движение в противоположную сторону, искать ещё «не излечённых» от этой болезни земель. Понятно, что кто-то из них остался и на месте, но малосимпатичные люди есть везде, не повод же это для того, чтобы затвориться в скиту или спрятать себя навечно в таёжной заимке.