Владимир Першанин - Штурмовая группа. Взять Берлин!

• Название: Штурмовая группа. Взять Берлин!
• Автор: Владимир Першанин
• Жанр: О войне
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-78932-0

К 70-летию Победы. Новый роман о штурме Берлина и последних днях Великой Отечественной войны. Правда о том, какую цену пришлось заплатить за величайший триумф в нашей истории.

Апрель 1945 года. Красная Армия рвется к столице Рейха, но это далеко не тот «победный марш», о котором трубят политруки. Вермахт и войска СС стоят насмерть, фольксштурм дерется отчаянно, а немецкие города превращены в настоящие крепости, которые приходится брать штурмом.

Но и наши войска уже не те, что прежде, накопив огромный опыт, превратившись в несокрушимую боевую машину. И первыми в преисподнюю городских боев теперь бросают не новобранцев, а элитные ШТУРМОВЫЕ ГРУППЫ — превосходно вооруженные, поддержанные танками, самоходной артиллерией, снайперами и огнеметчиками, укомплектованные лучшими бойцами и командирами. Эти «бессмертные комбаты» и матерые фронтовики, что круче любого спецназа, прошли пол-Европы и повидали все круги фронтового ада. Им принимать самый трудный, последний бой. Им брать Берлин, зачищать «логово зверя» и поднимать флаг Победы над Рейхстагом…

---

Но сильный огонь из укреплений не давал прицелиться. Наводчик второго миномета лишь на секунды приподнялся над каменным парапетом и тут же получил пулю в голову. Стрелял снайпер.

Лейтенант позвал Маневича и двух командиров пулеметных расчетов.

— Ребята, прижмите их. Бейте по вспышкам. Дайте нам хотя бы пяток минут, чтобы навести минометы.

Эти пять минут дорого обошлись немногочисленному гарнизону старой крепостной башни. Маневич, два пулеметных расчета и несколько наиболее метких стрелков сумели погасить большинство огневых точек, заставить их замолчать на время. Они отвлекли огонь на себя. Прямым попаданием снаряда разнесло вместе с пулеметом еще одного опытного сержанта-разведчика. Была оторвана голова и обе руки. Иван Шугаев на мгновение оторвался от трофейной винтовки, с болью глядя на исковерканное тело товарища. Затем снова припал к прицелу.

Получили тяжелые ранения двое стрелков, их спешно перевязывали. Но эти потери позволили минометчикам накрыть «штугу» с ее мощным 88-миллиметровым орудием.

Несколько мин взорвались рядом с самоходкой и надорвали гусеницу. При повороте она лопнула. Машина, сминая стальные звенья, пыталась уползти в укрытие. Расчет трофейного крупнокалиберного пулемета всаживал сверху вниз очереди бронебойно-зажигательных пуль, способных пробить на таком расстоянии двадцать миллиметров брони.

Большинство рикошетили, но несколько пуль усиленного образца с вольфрамовым наконечником прошили жалюзи трехсотсильного двигателя «майбах». Потянулась струйка дыма. Дело довершила мина, смявшая жалюзи и бензонасос. Машина горела, затягивая крепостной двор маслянистым дымом.

Погасить пламя мешали выстрелы с захваченной русскими башни. Самоходчик с огнетушителем лежал, срезанный пулей снайпера Маневича. Офицер, командир машины, выпустил два снаряда и вылез из люка. Погрозив кулаком в сторону русских, не спеша зашагал прочь. Он сделал все, что мог. С ним вместе уходил механик-водитель.

Маневич выстрелил вслед, но промахнулся. Усилившаяся пулеметная стрельба заставила его лечь на пол. Немецкая самоходка какое-то время дымила, затем огонь погас. Но «плута» вышла из строя. Оплавился двигатель, не действовало орудие.

Установилась тишина. Гарнизон башни перевязывал раненых, подсчитывал потери. В строю остались семнадцать человек, половина из них были контужены или ранены. Обходя казематы, стараясь не смотреть на засохшие пятна крови, лейтенант Грач понимал, что ночью их уничтожат.

Так же как они сами окружат башню в темноте. Самые ловкие и крепкие солдаты ворвутся внутрь и гранатами, автоматным огнем добьют взвод, вернее его остатки.

— Наши-то прорвались, — выглядывая наружу, сообщил Иван Шугаев, хотя все уже видели результаты прорыва.

— Танк и две самоходки накрылись, — мрачно отозвался кто-то из разведчиков. — Убитые вон лежат. Нам от них помощи не ждать.

— И что дальше? — глядя на бойца в упор, спросил Маневич.

— Ничего…

— Если ничего, то и не ной. Я пока умирать не собираюсь. У меня счет к фрицам большой.

Немного поднимало настроение, что свои все же неподалеку. Неизвестно, остался ли жив капитан Ольхов, но в его смерть не верили. Жив Василий Николаевич! А он своих не бросит.

Кроме того, несмотря на малочисленность гарнизона, оставалось достаточно оружия и боеприпасов: два миномета, один крупнокалиберный пулемет и два «МГ-42», несколько «фаустпатронов», гранаты.

Оставалась и трофейная еда. Бутылки с ромом Грач приказал переколотить, оставив лишь красное вино и спирт для тяжелораненых. Бойцы матерились от возмущения, глядя на растекающуюся лужу.

— Сколько добра перевел!

— Что мы, норму не знаем?

— Не знаете, — шевелил желваками Савелий. — Мы как крысы в капкане. Трезвые дадим отпор, а нахлебаетесь, пропадете из-за собственной дури. Всем чистить оружие!

Если оценить обстановку простыми словами, то штурмовая группа капитана Василия Ольхова завязла, разрозненная на три части вокруг немецкого узла обороны. И продолжаться такое долго не могло.

Или найдет выход сам Ольхов, или добьют его группу немцы. Существовал и третий вариант. Дивизия, продвигающаяся вперед, догонит развалившуюся группу Ольхова и всей своей массой проломит оборону. Но это станет поражением капитана. Значит, напрасно гибли его люди, застыли на дороге обгорелые машины с мертвыми экипажами.

Василий Ольхов был призван в армию в тридцать седьмом году. В том самом, когда в стране шли громкие процессы над «врагами народа», были арестованы, расстреляны или отправлены в лагеря многие известные на всю страну крупные военачальники.

Родом из волжского села Старица, что в ста тридцати километрах ниже Сталинграда (считай, земляки с Савелием Грачом), он закончил семь классов.

Работал в колхозе, даже успел окончить первый курс сельхозтехникума.

Попал в артиллерию, а через год, как грамотный и добросовестный боец, был направлен в Саратовское пехотно-пулеметное училище. Хотел в артиллерийское, но там людей уже набрали.

Окончил училище в сороковом году, служил под Бобруйском, и первый свой бой принял в начале августа. В сорок первом — сорок втором прошел полный курс «молодого командира». Дважды попадал в окружение, выходил из него, снова стоял в обороне и даже наступал. Хоть и служил на совесть, не прячась за чужие спины, но военная судьба складывалась не слишком удачно.

В начале сорок второго был назначен командиром роты, но после неудачной Харьковской операции едва выбрался из «котла» под Барвенковским выступом. Из роты уцелели несколько человек, а к своим вышли аж на Дону.

В особом отделе долго допытывались, почему так долго выходил из окружения (может, в тылу отсидеться хотел?), а затем снова направили на передовую, понизив с ротного командира до взводного.

С семьей тоже получилось неладно. Жена с годовалым сыном осталась в оккупации. В сорок четвертом вышла снова замуж, посчитав, что Василий погиб. Ольхов выбил короткий отпуск, встретился с женой. Лучше бы не встречался.

Узнал, что сын умер от простуды еще два года назад, а она ждет ребенка от нового мужа.

— Не вини меня, Вася, — только и сказала она. — Всё война виновата. Уезжай, не трави ни мне, ни себе душу.

В семье Ольховых, что жила в Старице, за это время умерла младшая сестренка Василия, два двоюродных брата и почти все друзья-товарищи, призванные в сорок первом.

Высоко Василия не двигали, хотя комбат ценил его. С сорок третьего снова командовал ротой, был награжден двумя орденами. Все собирались поставить комбатом, но почему-то в штабе на должность не утверждали. Возможно, не забывали, что дважды попадал в окружение. То есть находился на оккупированной территории, что являлось пятном на военной биографии. И вот сейчас, получив ответственное задание, возглавил штурмовую группу, неплохо начал, но пошло все наперекосяк. Перебирая в сложившейся ситуации возможные варианты, Ольхов понемногу подходил к решению, которое подсказывал ему военный опыт.

Его заставили лезть напролом. Группа понесла большие потери, разрознена. Настрой у людей подавленный, но воевать придется с любым настроем.

Уцелела часть бронетехники, а в башне, на краю немецкого укрепления, засел надежный и решительный командир Савелий Грач. И судя по всему, легко его не выковырнут. Пытались выбить взвод на рассвете, но лейтенант со своими людьми атаку отбил, даже вывел из строя штурмовое орудие.

Вернулись разведчики, которых Ольхов посылал осмотреть подходы к немецкому узлу обороны. Есть дорога, точнее каменистая колея, по которой можно пустить единственный оставшийся танк и самоходку. Не теряя времени вместе с Юрием Милушкиным съездил на мотоцикле, осмотрел подходы.

Лейтенант-самоходчик долго всматривался в укрепления. Шевелил губами, рассчитывая расстояние, что-то прикидывал. В свое время Ольхов и сам учился на артиллериста. Правда, пушки были другие. Служил он в расчете старой «трехдюймовки» образца 1902 года. Деревянные тележные колеса, обшитые железным обручем, простенький прицел, изношенный за две войны ствол с массивным откатником.

Но «старушка» в трудном сорок первом году свои обязанности исполняла неплохо. Фугасные и бронебойные снаряды проламывали броню немецких танков. Которые хоть и наводили страх своими хорошо продуманными ударами, но горели тоже неплохо.

На самоходке «СУ-76», и особенно на танке «Т-34-85» орудия куда мощнее. Но стрелять придется, без малого, с двух километров. Великовато расстояние. Больше шума, чем толку.

— У тебя сколько снарядов в наличии, — спросил Милушкина капитан.

— Сорок шесть штук. Из них два десятка бронебойных.

— У Антипова тридцать с небольшим.

— Понятно, — кивнул маленький самоходчик. — Он на ходу огонь вел, а у меня рубку не развернешь. Лишь бы прорваться. И то две машины потерял.